III
Несмотря на мутантов в Пустошах, сатанистов на заброшенных заводах и каннибалов в далеких деревнях, несмотря на налеты работорговцев и перестрелки из всех калибров оружия прямо посреди бела дня, выжившим после Войны остро не хватало зрелищ: ибо те, кто видел вышеперечисленное, почти всегда оказывались мертвы или пропадали без вести, а остальные, более умные люди, укрывшиеся за стенами разбросанных по выжженным руинам Советского Союза деревень и городков, почти все время своей жизни созерцали лишь рост свеклы на огородах или бесконечное движение ленты конвейера на чудом уцелевших заводах.
Именно поэтому для любого сталкера уходящего за хабаром желаннее золотых побрякушек или хорошо сохранившегося оружия были пленки и кассеты с довоенными фильмами. Самыми редкими и ценными были на территории бывшего СССР, конечно, пленки с фильмами западными. Они попадали сюда с экспедициями, что пытали счастья в оплавленных атомным пламенем городах Европы. Те немногие сталкеры, что возвращались, потом долго рассказывали о заросших Елисейских полях и заброшенном Риме, Берлине, разрушенном сильнее, чем в сорок пятом году и светящихся шарах, что плывут по ночам над развалинами Будапешта.
И хотя ядерная война и девятнадцать лет грабежей заброшенных людьми городов не прошли даром, разрушенные дома все еще хранили сокровища, такие например как попавший к хуторянам фильм.
Теперь каждый вечер мама Витьки брала в руки словари и уходила в городской кинозал, где раз за разом пересматривала привезенную Графом кассету, выписывая перевод на бумагу, а хозяин кинотеатра лично трудился, надиктовывая полученный текст.
Кинозал Краснознаменного располагался в городском центре, добротном, застроенном довоенными двухэтажками и обнесенным высокой бетонной стеной, щедро снабженной огневыми точками. Под такой надежной защитой в центре торговали, управляли, здесь же стояла больница и гостиница. Магазины здесь предлагали все, что нужно человеку: от довоенных книг и журналов, до оружия всех калибров и под любой патрон. Торговцы же помельче, чьих доходов не хватало на то, чтобы снять помещение, ставили палатки на шумном городском рынке, что стихийно занял городскую набережную. Здесь же, на волнах широкой реки покачивалась забытая еще с войны баржа, давно обжитая местными. Там на воде, по давней молчаливой договоренности, городская власть и заканчивалась, а потому возведенный на барже рабочий клуб постепенно перепрофилировался в игорный дом, а в постройках на корме и вовсе обитали теперь уголовники, да вечно напомаженные девицы, менявшие часы своей жизни на водку и хрустящие рубли.
Милиция смотрела на все это сквозь пальцы: людям нужно было хоть на время забывать об окружавшей их оплавленной войной и выжженной радиацией реальности. Там за черно-красными карточными хороводами, за бесконечной морзянкой падающих на столы игральных костей, отгороженные защитными стеклами водочных бутылок, люди могли расслабиться, хотя бы на один вечер забывая обо всем.
Впрочем, были в Краснознаменном и более культурные развлечения: книжный магазин, служивший одновременно и читальным залом, и, конечно, кинопрокат. Здесь по вечерам на большом телевизоре «Рубин» показывали то Ивана Васильевича, меняющего свою профессию, то товарища Новосельцева и его служебный роман. Шли там и фильмы про войну, но их не особо любили: люди приходили на сеансы вспомнить прошлую жизнь, а не видеть то, что и так творится вокруг них.
Конечно, все видеокассеты были буквально засмотрены до дыр. Каждый житель Краснознаменного мог, не отрываясь от работы, без запинки повторить диалог любого персонажа любого советского фильма, что украшал собой репертуар кинозала, а потому весть о новой кассете тут же разлетелась по городу, мгновенно вытеснив все остальные сплетни.
Едва Витька выходил на улицу, все знакомые пацаны тут же начинали спрашивать его о фильме. Сам Витька впрочем, кассету не видел, но несколько раз сунул нос в записи матери, а потому уверенно говорил, что фильму уже дали название «Робот-истребитель» и речь там пойдет про жуткую машину, построенную капиталистами будущего, чтобы губить американских милиционеров и терроризировать прочих мирных жителей страны.
В августе стены кинопроката украсили рукописные афиши с красующимся на них брутальным роботом, сжимающим в руках дробовик. Премьера состоялась в один из субботних вечеров. Успех фильма был так огромен, а зал кинопроката так мал, что билеты распродали на месяц вперед. Теперь весь Краснознаменный судачил только о фильме, а кабаки опустели настолько, что впервые за всю постъядерную историю города в них упала цена на водку. К сожалению, посмотревшие фильм власти столь впечатлились увиденным, что постановили запретить его к показу лицам до восемнадцати лет, а потому, все что оставалось Витьке и городским мальчишкам сейчас, это завистливо смотреть на яркие афиши и делиться между собой тем, что они услышали от родителей уже посетивших кинозал.
Обсуждения эти обычно проходили на окраине, там, где за заполненными одноэтажными домами и огородами улицами, за оврагами и хибарками стоящими вдоль непроходимых в распутицу грунтовок ведущих к зарослям колхозных полей стоял собранный Витькой с друзьями шалаш из фанеры и старых досок, гордо именуемый штабом.
Штаб мог вместить до десятка ребят и имел внутри весь функционал: огромный булыжник, вокруг которого и был построен шалаш, заменял стол, вокруг него стояли лавки из досок и кирпичей, а у стены над пустым корпусом от телевизора гордо висел рыжий от старости вымпел с не читающимися уже золотыми буквами. Рядом со штабом друзья до темноты играли, а когда близилась ночь, разжигали костер и рассказывали страшные истории: про русалок в озере близ Фогелевки, про Черного машиниста, что в полнолуние гонит по брошенным путям электричку полную скелетов, про крыс размером с собаку в городской канализации и про святых старцев, что замуровались от соблазнов мира в глубоких подвалах церкви Нехорошего хутора.
– А я про цистерну с квасом знаю, – начал Саня, присаживаясь поближе к стреляющему костру. Август шел к концу и в воздухе уже начинал чувствоваться первый холодок осени. – Короче однажды после войны в Свеклодар цистерна с квасом приехала. Ну и весь город тогда собрался на площади и стал квас покупать: до того вкусный был. А когда бочку до дна дочерпали, увидели, что на дне мертвый мужик лежит!
Да, вот только так им квас тот понравился, что ради вкуса каждое лето свеклодарцы топят в цистерне приезжих. Это дядя мне рассказал, когда я в Свеклодаре кваса купить попросил!
Ребята ответили недоверчивым гулом.
Следующим рассказывал Жора – пухлый парень, живущий в центре города.
– Пацаны, а вы про Серого Мальчика слышали? Дело было говорят в тот год, когда у нас кинотеатр открыли. В общем, ночью шел мимо него пацан с синими глазами и в зеленой куртке. Шел и вдруг видит – дверь кинопроката открыта и оттуда свет синий струится. Подумал он, что ночной сеанс идет и решил туда без билета пробраться, раз никого у входа нет. Шмыгнул он внутрь, пробрался в зал, а в зале никого, только шипит помехами телевизор в центре. Сделал он шаг к нему, сделал другой, а чем ближе подходит, тем яснее слышит, что в помехах крики о помощи звучат, много криков: мужские, женские детские. И помехи уже и не помехи вовсе: лица уже видны перекошенные, руки, что в экран изнутри бьются, а выбить его не могут. Обернулся он было, убежать захотел, да уж поздно. На утро его в кинопрокате нашли, прям возле телевизора. Мертвого. Был он весь серым, в теле ни капли крови, глаза синие бесцветными стали, и даже куртка цвет потеряла. И знаете что? Телевизор в кинопрокате после этого цветным стал! А был еще вечером черно-белым. А милиционеры про этот случай говорить запретили: детей ведь в городе много, а цветных телевизоров мало.
Услышанная история заставила Витьку глубоко и серьезно задуматься. Когда на улице уже совсем стемнело, и они с Эдиком возвращались по домам, идя мимо черных кустов и погасших окон домов, он обернулся к другу и подал гениальную мысль: если у Серого Мальчика получилось ночью посетить кинопрокат, то и они просто обязаны проникнуть на последний полуночный сеанс «Робота-истребителя» и посмотреть легендарный фильм.
На следующую ночь, дождавшись, когда родители заснут в своей спальне, Витька тихо оделся, вытащил тайком закинутые под кровать ботинки и залез на подоконник, аккуратно открывая ведущее во двор окно. Смазанные на такие случаи петли не скрипнули и Витька спрыгнул в темноту, только чудом не угодив в мамин цветник. Пригнувшись, он быстро добежал до калитки и выскочил на улицу под грохот собственного сердца.
Эдик уже ждал его возле забора, радостно улыбаясь в предвкушении фильма. Кивнув друг другу с как можно более заговорщицким видом, ребята тут же нырнули в тень переулков, минуя освещенные улицы, где время от времени проходили патрули вооруженных автоматами милиционеров.
Одноэтажный дом с гордой, светящейся красным, вывеской «Кино» и менее гордой табличкой «Прокат» под ней, встретил их летящими с крыльца табачными клубами, матом и словечками на фене. Так уж повелось, что на последние, полуночные сеансы зал посещали в основном блатные и уголовники, ибо обычные жители которых с раннего утра ждала работа, уже видели сейчас третий сон. Вот и сейчас на ступенях собрались фигуры с сизыми татуировками на руках, которые судя по характерной речи были явно из людей того сорта, которых Витькин отец всячески старался упрятать за решетку.
Даже не пытаясь проникнуть в зал через главный вход, ребята выждали пока братва завалится внутрь и, покинув кусты, спешно подбежали к стене кинопроката. План проникновения был прост и дерзок: рядом с кинозалом мирно стоял деревянный столб с которого вполне можно было спрыгнуть прямо на крышу, чем и воспользовались Витька и Эдик, начавшие свое восхождение. Плотно прижимаясь к шершавому, неровному дереву, они быстро вскарабкались вверх (сказывался опыт лазания на соседские яблони), и вскоре достигли уровня крыши, перепрыгнув на шифер. Ноги Эдика скользнули, его потянуло назад, вниз, но Витька вовремя схватил друга, не дав упасть. Крадучись, чтоб не заприметил милиционер, курящий на углу улицы, они прошли по крыше, ныряя через окошко в пыльный зев чердака.