Сейчас же, пришлось вести штурм не только без бронетехники, но даже без толковой разведки: к деревенским на выручку выдвинулись отряды ополчения из Краснознаменного и нужно было спешить. К счастью, солдаты Ахмед-Булата были достаточно тренированы, чтобы из пулеметов и противотанковых ружей подавить открывающие по ним стрельбу огневые точки, да и гранат для зачистки домов у них еще было в избытке.
Ахмед-Булат снова повернулся к Сулиму.
– Сколько рабов взяли?
– Восемьдесят шесть, господин генерал. Двадцать семь баб, четыре десятка детей, девятнадцать мужчин. Из них семеро ранены, но передвигаться могут. Из имущества: взята одна легковая машина Жигули и три мотороллера с колясками, а также цистерна с бензином. Прочие вещи сейчас учитывает интендант.
Ахмед-Булат взглянул на часы:
– До одиннадцати даю похозяйничать, потом все по грузовикам и к следующей деревне. А то еще краснознаменцы на нас свалятся, чего доброго. Последние патроны них угробим, а когда из Бухары снабжение подвезут, черт знает…
Генерал сел обратно в УАЗ, устроившись на обшитом бархатом сиденье и чуть подумав, опустил окно, вновь окликая Сулима:
– Одну десятую взятой добычи с этой деревни отдашь семьям убитых. И по одному взятому рабу.
Дождавшись кивка, Ахмед-Булат поднял окно и велел своему водителю трогать. Наслаждаясь теплым воздухом из печки, генерал позволил себе ненадолго задремать. На сердце стало спокойнее.
II
В конце февраля, когда отряд работорговцев с боями прорвался через пограничные кордоны, увозя с собой восемь сотен захваченных невольников, Ахмед-Булат перешел от военных операций к торговым.
С большой оглядкой действовал полевой командир. Уйдя достаточно далеко от врагов и погонь, он согнал живой товар в давно заброшенный поселок, затерявшийся на границе Южных Пустошей и земель бензиновых баронов, после чего возвел там временный, огороженный рвом и колючей проволокой лагерь. Пока в поселке стучали лопаты и молотки, в Бухару и Самарканд, в Новый Ашхабад и Нефтегонск генералом были разосланы грузовики с награбленным добром в кузовах и верными людьми в кабинах. Тут и там на городских базарах пошла с груженых машин бойкая торговля, но велась она конечно только для виду. Распродавая трофеи, приезжие аккуратно вызнавали, какие цены нынче в городе на живой товар, был ли привоз от других отрядов и с большим ли ражем рыщут по базару скупщики от крупных рабовладельцев, чьи поля и фабрики постоянно жрали невольничью силу. Ну, а вызнав все и продав награбленное добро, работорговцы неслись поскорее к своему лагерю, чтобы доложить генералу в каком из городов выгоднее сбыть взятых рабов.
Ахмед-Булат задумчиво смотрел в ненастную февральскую ночь за окном. Доверенные люди посланные в Бухару и Самарканд для уточнения цен все еще не вернулись, а потому оставалось только ждать, с раздражением наблюдая, как каждое утро выносят из лагерных бараков окоченевшие трупы. От вида мертвых рабов сердце генерала ныло, и он подолгу глядел в заполняющиеся женскими и мужскими телами ямы, пересчитывая тела на рубли недополученной прибыли.
– Сколько сегодня? – не оглядываясь на стоящего в дверях Сулима, спросил генерал.
– Двое от холода. Один по болезни, еще двое сбежали, но местные их поймали и уже привели назад. Завтра заставлю рабов еще ряд колючки вокруг лагеря кинуть, да утеплить бараки. Тут недалеко брошенную деревню ребята наши нашли, думаю тряпки там какие достанем. Щели забьем.
Ахмед-Булат кивнул, не отрываясь от расстеленной на столе карты Южных Пустошей, которую он изучал каждый свободный вечер.
В Южных Пустошах жили бок о бок самые разные люди: беженцы из сметенных Войной городов Советского Союза и местные хуторяне, поколениями не покидавшие родной земли, беглые зеки и военные которым стало некуда возвращаться. Жили здесь пламенные безбожники и православные, сатанисты и духоборы, иудеи и жрецы Черного козлика, сектанты Деви Кришту и урки поклоняющиеся Вечному Зеку. Все они населяли деревни, села и хутора Пустошей создавая невыразимую пестроту жизни и обычаев этих мест. И все они были тем товаром, на котором генерал год за годом умножал свой капитал.
Северная часть потертой, прорванной на сгибах карты пестрела хуторами и деревеньками, самыми крупными из которых считались Отрадное, Лавровое, Заветы Ильича и богатая торговая фактория Перегон. Перегон и деревни с севера прикрывала цепочка пограничных крепостей, защищавшая жителей от тварей из полных ядовитых испарений радиоактивных болот, и от банд налетчиков идущих за поживой из голодного, выжженного дотла центра страны.
Ниже на карте был жирно отмечен стоящий на реке Краснознаменный, единственный крупный город в этих местах. Западнее – крупное озеро, на берегу которого была Фогелевка, за которой тянулся Грохочущий лес, стояли Новые Зори и другие села, раскинувшиеся до самого побережья Черного Моря. С востока же, за поселком Красный Боец открывалась во всю ширь Пустошь, пронизанная широкими проплешинами корявых, изъеденных кислотными дождями лесов, в укромных уголках которых, били отравляющие все вокруг радиоактивные родники. Села и деревни стоящие там защищали от налетов бензиновых баронов только пограничные посты, да стоящий близ Каспия Трудоград, да и то, лишь в те моменты, когда его правительство не получало от работорговцев достаточной взятки.
Ахмед-Булат хмурился, разглядывая флажки на карте, обозначавшие пограничные посты. Когда он только начинал торговлю людьми, это была лишь цепочка застав, сквозь которую его отряды просачивались даже без боя. Сейчас же всю восточную граница Пустошей занимал плотный частокол флажков погранзастав и блокпостов поддержанный раскиданными по дорогам крепостями ополчения.
Сулим еще что-то говорил, рассказывая об успехах в устройстве лагеря, но командир поманил его к карте.
– Сулим… Скажи сколько мы взяли рабов по этой зиме? Восемьсот сорок? А в прошлую?
Сулим задумался, вспоминая и наконец сказал, что было под тысячу.
– А пять лет назад? Мы меньше двух-трех тысяч голов за рейд и не брали. Укрепляются Южные Пустоши с каждым годом. Летом наверно я тебя с отрядом человек в сто партизанить туда отправлю. Поля им пожжешь, мосты повзрываешь, плотины. А то больно уж хорошо они там зажили, раз у них средства на содержания ополчений появляться стали. Да, Краснознаменным особенно плотно займешься: нужно им электростанцию подорвать для порядка, и пригороды выжечь. Все ясно?
Сулим лишь козырнул, ему как и генералу было понятно, что чем сильнее становится города Пустошей, тем меньше прибыли приносит их торговое дело.
Давно ушел Сулим, давно затих лагерь. Генерал наконец оторвался от карты, скинул китель и рухнул на кровать. Сна не было. Сдавшись, он велел привести из бараков пару деревенских девок посмазливее, но их неумелые ласки и запуганные глаза теперь не забавляли его как обычно, а лишь раздражали. Наконец генерал прогнал их, отвесив пару затрещин на прощание, после чего посмотрев на часы, вызвал ученого раба.
До Войны престарелый раб был членом союза писателей, знал лично самого Трудова и Шолохова, а будучи захваченным бойцами Сулима, который имел острый глаз на полезных людей, не был отправлен в расход из-за своего возраста, но наоборот, размещен в бараках с другими пленными и даже получил такую же пайку еды как и взрослые мужчины. С тех пор старик не раз и не два покидал свой барак по ночам, чтобы рассеивать рассказами и ужимками то скуку бойцов Сулима, а то и меланхолию самого генерала.
Войдя в комнату, писатель испуганно закланялся и сев в уголок, заискивающе посмотрел на Ахмед-Булата.
– Что вы желаете услышать сегодня, господин генерал? Возможно что-нибудь из классики? Может Шекспира или Гоголя? Или у меня есть несколько пьес моего сочинения…
Генерал лишь махнул рукой:
– Не то настроение. Лучше расскажи какую-нибудь легенду, из тех, что гуляет по Пустошам.
– Легенды? Да, я слышал некоторые… Хотите услышать историю о пионерском лагере, который не успели эвакуировать в Войну? Говорят, за его рухнувшим забором, до сих пор по ночам трубят горны и бледные фигуры…
– Старик, детских страшилок я не хочу, давай что-нибудь посерьезнее, – Ахмед-Булат скривился, жестом подгоняя старика.
– Тогда может вам будет интерес рассказ о знаменитой Проклятой Статуе Ленина и том, что случилось с мутантами, что попытались отвезти ее на переплавку?
– Сто раз уже слышал. Ну-ка быстро что-нибудь интересное вспомнил, иначе ведь сам знаешь, велю тебя выпороть, без всякого уважения к возрасту. Последний шанс даю.
Рассказчик сжался, испуганно замолчав, но когда генерал уже собрался кликнуть охрану, чтобы поучила раба уму, тот наконец что-то вспомнил и начал говорить:
– Я расскажу вам правдивую историю о Красной ведьме, – старик замер, но поняв, что окрика генерала не последует, облегченно повел свой рассказ. – История случалась в то время, когда ракеты уже перечертили наш мир наново. В одной далекой деревеньке, жили святые люди. Питались они лишь тем, что давал им Бог, молились еженощно и ежеденно и всячески старались побороть деяниями своими, то зло, что жило в Пустошах.
Однажды, о мой господин, в ночь когда Чигирь-Звезда светила особенно ярко, прямо по ее лучам в деревню спустилась Красная ведьма, со своими подручными бесами и хотела она лишь одного – погубить поселян ибо свет их душ, жег даже глаза дремавшего под горами Сатаны. Ведьма хотела отравить колодцы и испортить еду, убить скот и увести детей, но один молодой поселянин молившийся той ночью в своем саду, увидел, как та крадется в их храм, чтобы осквернить иконы и образа, и поднял в деревне тревогу. Бесов перебили, а саму ведьму убить не удалось, ибо защищало ее Слово Власти данное ей самим Сатаной. Все что смогли поселяне – кинуть ее в самый глубокий подвал и запереть на семь железных засовов и семь тайных молитв.
Но рано обрадовались они своей победе над злом. Когда Сатана понял, что лучшая его ученица пропала, он явился во сне к одному из местных бандитов, надоумив его прийти к тем святым людям.