Сколь не были скромны поселяне, но и они нуждались в оружии и патронах для защиты семей своих, а потому и пустили они в свою деревню того бандитского главаря. Накормили они разбойника, выменяли на свои скудные запасы оружия и патронов к нему, а сын местного старейшины, бывший с бандитом одних лет, пригласил его в свой дом, дабы накормить и напоить его.
Так преломив хлеб, они стали друзьями. Не было тайн у сына старейшины перед новым другом, лишь молчал он всегда про ключ, что висел на его широкой, молодецкой груди и тайна эта конечно жгла главарю его черное сердце. Науськиваемый бесами, что подослал Сатана, бандит подождал, пока друг его не выпьет слишком много хмельного и не упадет на лавку, забывшись во сне. Сняв ключ с его шеи, принялся бандит осматривать дом. В кухне лишь спит служанка, в сенях пусто, но черти подсказали душегубу пойти в спальню, там он и нашел под коврами люк. Люк тот был исписан святыми письменами, но был бандит не знаком с церковным языком, а потому распахнул он его без всякой опаски.
Спустился он вниз, а там не подвал, а подземелье целое, под домом. Факелы горят, крысы бегают и уйма дверей в стенах. Идет он вдоль них, слышит рыки бесовские и вопли чертей, святыми людьми пойманными, но вдруг чудится ему плач женский. Сердце разбойника не до конца черным было, а потому дрогнуло оно от звуков этих – то его и сгубило. Вставил он ключ в дверной замок серебряный, откинул он семь железных засовов кованных, сорвал семь бумаг с молитвами, да и зашел внутрь узилища. Там он в свете лампадки Красную ведьму то и увидел. Прикинулась она девушкой беззащитной и слабой, расплакалась, а когда слезами сердце бандитское еще больше смягчила, рассказала она разбойнику про сказочный клад, что под церковью хранится. А пока она все это говорила, то чары на бандита наложила любовные. Забыл с тех пор тот про еду и сон, все к сыну старейшины приезжал, поил бедного юношу до беспамятства, да каждый раз с ведьмой после этого миловался. И в один такой приезд, оставил он ведьме цветок, под небом сорванный, чтоб облегчить неволю ее.
Засохший тот цветок нашел мудрый старейшина той деревни и сразу все поняв отрядил по следу бандита охотников ловких и умелых, да только извел их всех Сатана, с помощью слуг своих, а сам душегуб исчез, как в воду канул. Лето прошло, осень прошла, не было вестей от него и успокоился старейшина.
А в Новогоднюю ночь, когда деревенские на молитву собрались, ворвалась в деревню банда разбойников и перебила всех, кто оружие мог держать, а остальных всех повязали и заперли в сарае.
Тогда-то разбойник Красную ведьму и выпустил и открыла та ему клад, а пока бандиты клад тот добывали, она со святыми людьми квиталась: кого из мужчин вешала, кого ножом резала, а бедного старейшину и сына его связала спиной к спине, облила бензином да и сожгла на площади.
Да только рано они все радовались, в поселке рядом всполошились от шума, вызвали ополчение из города да и выбили они штыком и пушками в конце-концов бандитов из деревни. Клад под церковью огромный был, банда лишь крохи успела вывезти с собой, все остальное городским досталось. Ну а бандиты так и исчезли в ночи, исчезли, потеряв и клад и свои души ибо Красная ведьма ушла вместе с ними, дабы творить зло и дальше.
История эта, мой господин, правдива и клянусь нет в ней ни слова лжи, ибо из уст в уста передают ее рабы по баракам, а я лишь записал их слова, оправив в благородные обороты.
Генерал зевнул и улыбнулся. История ему понравилась. Кивнув на тумбочку, где стояла початая бутылка коньяка, он показал старику, что сегодня тот заработал награду.
Раб давно ушел, но Ахмед-Булат все не спал, ворочаясь на кровати. История решительно не выходила из головы.
– Сулим! – громко проорал генерал, и вскоре разбуженный помощник явился в спальню. – Что-там за хутор сожгли в новогоднюю ночь? Помнишь, новость была такая?
Повисла тишина. Помощник, борясь с остатками сна, долго наморщил лоб, пытаясь припомнить.
– Под Краснознаменным вроде… А нет вру, под Новыми Зорями дело было. Точно, его банда Графа взяла.
– А закончилось там чем?
– Пытался Граф закрепиться за стенами, да в конце концов выбили его пушками.
– Перебили их?
– Куда там, в Пустошах залегли, потом опять бандитствовать стали.
– А ведьма?
– Ведьма? – Сулим округлил глаза.
– Ведьма! Ну девка там была какая-нибудь?
– А, девка да, была, местная, она с Графом ушла, а куда ж ей оставаться, когда она столько народа поубивала, еще и старика с сыном, что хутором управляли, сожгла заживо, стерва.
Ахмед-Булат вскочил с кровати и набросив халат, резко зашагал по комнате. В голове генерала быстро сопоставился рассказ о кладе и новости о наступившем в Краснознаменном продуктовом изобилии. В мозгу появилась очень нехорошая догадка.
С самого окончания Войны Пустоши всегда полнились слухами, как правило, абсолютно фантастического содержания. Спившиеся сталкеры шептались о разумных грибах, что растут во тьме заброшенных советскими учеными бункеров, сектанты делились рассказами о том, как видели во время гроз, скачущего по небу призрака коммунизма, на горящем огнем мировой революции коне, а некоторые параноики и вовсе пытались доказать реальность организации АТОМ, что восстанавливала страну после Войны.
Рассказы о забытом, уцелевшем в ядерном пламени бункере Госрезерва, что якобы все еще хранил свои сокровища где-то на Южных Пустошах, тоже долетали до слуха генерала из уст встреченных в караван-сараях путешественников, но он никогда не верил в их достоверность. До сегодняшнего дня.
Генерал резко шагнул к столу и навис над картой, долго, зачарованно и все еще неверяще, рассматривая пеструю бумагу.
– Сдается мне, что судя по сегодняшней байке у нас пара-тройка пленных с того хутора имеется. Сулим, что стоишь? Поднимай бойцов и марш в бараки. Что хочешь делай, но чтоб к утру ты этих рабов мне доставил.
III
Светало. Ахмед-Булат, в сопровождении десятка охранников шел вдоль бараков с рабами, зябко дрожа от утреннего морозца, что доставал его даже через овчинный бушлат. За всю жизнь, к холоду генерал привыкнуть так и не смог и все, что оставалось теперь, лишь выше поднимать роскошный меховой воротник, да ускорять и ускорять шаг. Миновав последний барак, они свернули к маленькому, дачного вида домику с закрашенными белой краской окнами. Дернув филенчатую дверь, генерал с облегчением шагнул внутрь, попадая из морозного февральского утра в домашнее тепло. В домике пахло свежим деревом, краской и горящей человеческой кожей. Сидящий на лавке палач резал ножом деревянные оконные наличники, ибо прикованному к стене мужчине явно нужно было еще долго приходить в себя.
– Ну? – генерал требовательно поглядел на палача. – Заговорил?
– Да кто ж после железа не заговорит? – палач весело фыркнул в усы. – Запел он у меня, что курский соловей. В общем из того народа, что успел с хутора бежать, мы троих взяли как оказалось. Этот вон последний из них. Все трое одно и то же про бункер талдычат: мол, там продуктов и медикаментов сотни тонн.
– Всех отдельно допрашивал?
– Обижаете.
– Тебя обидишь, – генерал хохотнул и азартно поглядел на раба, что уже начал приходить в себя. – Значит так, каждого еще раз пытать и заставить план бункера нарисовать, да точно сказать, что где там лежало. Надо посмотреть сойдутся ли показания. Не дурят ли…
Прикованный к стене хуторянин жалобно застонал. Ахмед-Булат улыбнулся:
– С него и начни.
– Заморите, господин. Передыху бы ему между пытками, – попытался было запротестовать палач, но раба уже окатили водой и генерал молча указал на раскаленный металлический прут, после чего вышел на улицу. За крашенными белой краской стеклами раздалось шипение и дикий человеческий визг.
Обедал Ахмед-Булат в дикой спешке. Лагерь сворачивался. Все три раба-хуторянина показали под пыткой одно и то же, а значит близ Краснознаменного действительно был не разоренный бункер Госрезерва.
Времени уже не было. Генерал даже не хотел думать, во что превратится Краснознаменный когда в полной мере воспользуется всеми открывшимися ему ресурсами. Одно он знал точно – после этого никаких серьезных набегов на Южные Пустоши устроить уже не получится. Знал он и другое, его отряда для штурма Краснознаменного не хватит. Что его отряда, даже армии барона Самарканда или Нефтегонска не хватило бы на взятие такого крупного города.
Нужна была объединенная армия нескольких городов, но авторитетом, для сбора такого войска обладал лишь один человек: Блистательный бензиновый барон Бухары и двадцати четырех нефтепромыслов вокруг нее, Тарен Саидов. Тот самый Тарен Саидов, обещавший своему опальному генералу, что повесит его на городских воротах, в случае, если тот посмеет нарушить изгнание и вернуться в родную Бухару.
Рабов и большую часть отряда направили в Нефтегонск, где цены по заверениям вернувшихся оттуда людей, были вполне неплохими, с Ахмед-Булатом остались же лишь три десятка верных ему бойцов, да пятьдесят самых красивых девушек, отобранных среди захваченных рабынь, ну и конечно три измученных, все еще не отошедших от пыток хуторянина.
Погрузив их в машины, Ахмед-Булат двинул свой маленький отряд на Бухару, старательно маскируя его под обычный торговый караван. С возглавившего колонну личного БТРа Ахмед-Булата убрали знаменитое на всех Южных Пустошах чучело орла с расправленными крыльями, а позолоченную броню снова замазывали нудной зеленой краской. Две бронемашины сопровождения были выбраны из самых неприметных в отряде, а сам Ахмед-Булат сменил китель и знаменитый бархатный берет на обычный бронежилет и лыжную шапочку, приняв вид неприметного охранника при наряженном в богатую одежду Сулиме, игравшем роль хозяина каравана.
Путь не обещал быть легким: от Бухары их отделяли сотни километров разбитых, не знавшим ремонта с самой Войны дорог, десятки переправ через броды рядом с рухнувшими мостами и голые степи, по которым придется ехать в тех местах, где дороги контролируется особенно отмороженными баронами, грабящими всех, что попадает на их территорию.