Голова Графини дернулась от удара пули и она, охнув, обмякла в руках главаря, который тут же крутанулся на месте, своей спиной закрывая девушку от огня. Караванщик выстрелил еще трижды, прежде чем ближайший браток вышиб пистолет из его руки. Граф трижды вздрогнул, и на его куртке появились три маленьких оплавленных отверстия.
Наступила долгая гнетущая тишина, перебиваемая лишь тяжелым кашлем Графа. Морщась – удары пуль по спине отзывались болью, не смотря на бронежилет под курткой, Граф тяжело подошел к караванщику и, смазав ему ногой по зубам, вытащил Стечкин, разрядив в перепуганного мужчину всю обойму. Затем он перезарядил пистолет и высадил в голову обмякшего торговца еще десяток патронов. Лишь после этого он тяжело подошел к Графине. Замер над ней. Упал на колени и, обняв, засмеялся, прижимая к себе ее залитую кровью голову. Пуля Макарова прошла вскользь, лишь содрав кожу возле виска.
IV
Уже затемно грузовики вместе с товаром загнали во двор полуразрушенной усадьбы неподалеку от Старых Комаров. Граф, любивший красивую жизнь, так и не смог пройти мимо случайно обнаруженного им старинного здания. Здесь он и обустроил бандитскую базу и их с Графиней апартаменты.
Впрочем, усадьбу он выбрал не столько за красоту коринфских колонн, что еще хранили на себе следы лепнины и не столько за легкие арчатые окна, сколько за почти метровые стены из красного кирпича, способные выстоять под пушечным обстрелом и изящную башенку чуть возвышающейся над вторым этажом, где теперь размещался пулемет.
Окон, крыши и большей части полов здесь не было с самой Войны, но они с Графиней сочли это место вполне достойным для жизни, а потому бандиты быстро нагнали мужиков из соседних хуторов и те, понукаемые винтовками и небольшой деньгой, как могли, отремонтировали дом внутри.
Теперь, отдыхая от налетов, Евграф и Настя проводили время здесь. Порой, когда Граф был в настроении, на полуобвалившемся балконе второго этажа ставили медный самовар и главари подолгу пили чай пополам с коньяком, смотря на закатывающееся над Пустошами солнце и слушая берущий за душу шансон, что под гитару и гармонику исполняли сидящие в заросшем сиренью саду братки.
Вот и сейчас бандиты настраивались душевно отдыхать после полного трудов дня. Заперев пленных торговцев в полуразвалившейся церкви неподалеку и сгрузив в нее же товар, банда тут же привычно устроила развеселый кутеж. Во дворе запылали костры, зашкворчало мясо над ними, по кружкам полилась водка и вино, а часть бандитов попрыгав на мотоциклы с колясками погнали в деревни, дабы привезти на гулянку своих подруг. Забренчали гитары, заиграл пластинку старый, побитый жизнью проигрыватель, дым от костров смешался с пороховой гарью от развеселой стрельбы куда придется, а в небо одна за другой летели разноцветные сигнальные ракеты, расцвечивающие лица бандитов, то зеленым, то желтым, то красным огнем.
Красного было очень много. Краснела над горизонтом Чигирь-звезда, краснело пламя костров на старых кирпичах барского дома, краснела на руках кровь с недожаренного мяса, и краснело вино на столах. Банда веселилась и пировала во дворе. Веселилась и Графиня, легко, раз за разом, осушая старинный фужер из зеленого стекла, куда услужливо шестерящий ей бандит неустанно доливал дорогого, помнящего еще Войну вина. Девушка уже полностью пришла в себя, много смеялась, отчаянно острила и лишь иногда, шипя, прикладывая руку к ободранному виску. Мрачным был только Граф. Он смотрел в черный бархат неба, усеянный узором созвездий, что то и дело перечеркивались линиями трассеров пуль и лишь иногда позволял себе немного вина, не отвечая ни на радостные возгласы братвы, ни на нежные прикосновения своей сообщницы.
– Знаешь что… – вдруг невпопад перебил он слова Графини. – Мы ведь с тобой могли так и остаться на том переезде.
Графиня удивленно уставилась на главаря, пьяными, веселыми глазами.
– Могли. И что? Мы и под Красным Бойцом могли остаться, когда через блокпост рвали, и в Бензодаре… Или под Отрадным, когда с Дэном терли. А когда Тоху Галоперидола валили? Все на волоске было. Ты это вообще к чему, милый?
Граф вздохнул и, придвинувшись к своей девушке, заговорил так, чтобы не услышал никто другой:
– К тому, что я не хочу тебя терять.
– Я тоже и что с того?
Граф не ответил. Вскоре он молча поднялся из-за стола, оставляя в недоумении тех немногих из своих людей, кто еще не напился до отключки.
V
Шли дни. Что-то начинало меняться в их обычной бандитской вольнице. Граф стал злее, нелюдимее, все чаще требовал от братвы порядка, а вскоре и вовсе стал запрещать банде устраивать разбой в подконтрольных селах. Каждый вечер он проводил теперь в своей комнате, гоня прочь каждого, кто пытался войти. Братки нехорошо перешептывались. Водки Граф больше не трогал, а потому в банде начали ходить слухи, что главарь подсел на черный лотос, или другую дурь. Впрочем, кто-то говорил, что Графа увлекли не наркотики, а оккультные ритуалы, ибо все чаще перед усадьбой останавливались торговцы, что отдавали главарю надежно запечатанные от посторонних глаз стопки книг. Время шло, Граф чудил все больше, уезжая надолго в Пустоши, чтобы вдали от любопытных глаз встречаться с какими-то крайне мутными типами, вертящими дела с правительством Краснознаменного.
Через пару недель, когда Граф вздернул одного из бандитов за устроенное в селе изнасилование, отношения главаря с бандой совершенно испортились, и Графиня все чаще стала слышать от своих подчиненных намеки о том, что в одиночку ей было бы куда сподручнее вести дела.
Над усадьбой горели огромные звезды. Города, темные и мертвые уже не могли спорить с их светом, и небо было засыпано сверкающими точками от края до края. Графиня долго смотрела на них через окно, прежде чем, наконец, развернуться и постучать в полированную дверь кабинета Графа.
– Кто? – за толстенным, усиленным металлом деревом, глухо раздался уставший голос.
Графиня откликнулась. Повисла тишина. За дверями тяжело стукнуло прислоненное к стене оружие, после чего послышался звук отодвигаемого засова.
– Милый, если ничего не будешь делать, скоро к тебе ночью приду не я, а твои ребята, – Графиня нежно обняла измученного любовника за плечи. – И то, что у тебя тут ручной пулемет, может тебе не помочь.
– У меня еще пара гранат есть, – Граф слабо улыбнулся. – Ты не бойся, справлюсь.
Мужчина погладил ее волосы, бережно касаясь того места, где недавно прошла пуля.
– Ты сам не свой в последнее время, что произошло, Евграф? – Настя подошла к заваленному книгами столу. Мешанина исписанных листков, цифр, ветхих, купленных у торговцев книг с погрызенными крысами обложками. Графиня неуверенно взяла в тонкую руку томик Энгельса, пролистывая покоробленные, исписанный корявым, полным ошибок почерком Графа страницы.
Бровь девушки вопросительно поднялась.
– Много работы предстоит сделать. Нам пора выходить из игры, Настя, – Граф спокойно взял книгу из рук своей девушки. – Зачем нужны деньги, если мы с тобой ляжем с пулями в башке?
Графиня прищурилась, пытаясь понять, всерьез говорит Граф или шутит.
– Милый, я думала мне в голову пуля прилетела, а не тебе. Ты что, серьезно решил остепениться? Домик купить в деревушке и кур растить или детей каких? В себя приди.
– Какой к чертям еще дом? Какие куры? Я говорю с криминального пути нашей банде сходить пора.
Графиня приобняла Графа пытливо глядя ему в глаза.
– А у нас есть другой путь?
Граф тонко, почти торжественно улыбнулся:
– Есть. В том и дело. Вот ты знаешь в чем разница между бандой и государством? Не знаешь. А я теперь знаю, – Граф раскрыл томик Энгельса, неторопливо отыскивая нужную закладку. – Ну так вот. Между бандой и государством нет никакой разницы. Смотри, что тут пишут: государство есть машина где правящий класс подавляет другие посредством аппарата принуждения и аппарата управления. Дошло? Я тут понял, что наша банда на сто километров в округе самое что ни на есть государство. Аппарат управления это значит мы с тобой. Аппарат принуждения это наша братва с пушками. В округе уже все живут по тем законам, что я диктую и платят нам столько сколько потребуем мы. Потому что я могу выкатить десяток пулеметов с бронепоездом вместе, а местные не могут. Ты пойми: у нас даже легитимность на этой земле есть. Каждый раз, когда местные мужики приносят нам продукты и деньги, вместо того чтобы разбежаться по лесам бросив свои дома или стать к стеночке и дать себя расстрелять за отказ, они соглашаются с монополией нашей власти над ними.
Так что мы во всех захваченных деревнях законная власть получается. По этому пути и пойдем. В общем, я с краснознаменцами уже перетер: им очень нужны люди со стволами, чтобы прикрывать их город с востока, от отрядов налетчиков с земель бензиновых баронов. Так что они готовы забыть про все наши прошлые художества и дать амнистию. Ну и признать меня Председателем суверенного Октябрьского района Южных Пустошей, куда и войдут подконтрольные нам территории. Единственное условие: мы прекращаем разбои, похищения и признаем номинальную власть Краснознаменного над собой.
Графиня всплеснула руками, не понимая, удивляет ли ее больше болтовня Графа или то, что он теперь знает такие слова как номинальный и легитимный. Наконец, она все же уточнила:
– Я верно поняла, ты у меня за спиной был все это время занят тем, что обменивал нашу вольную жизнь на пост шестерок Краснознаменного, управляющих десятком полупустых деревушек? – глаза Графини полыхнули, но главарь выдержал ее взгляд. – Да и грабежи мы не бросим. Ты же знаешь, как работают деньги: либо ты отнимаешь их у других и остаешься свободным, либо ты служишь тем, кто платит их тебе. А я больше не собираюсь ни от кого зависеть.
Граф продолжал твердо смотреть на нее:
– Они пообещали амнистию и покровительство во всех наших делах. Я уже принял решение. Сожалею.
Девушка не ответила ничего, лишь криво улыбнулась, разочарованно отстранившись от любовника, и вышла прочь.