ы банды в Краснознаменном родня, девки, детей куча понаделанных. Вон, Кислый уже попытался на мотоцикле махнуть в Краснознаменный, предупредить их.
– И лежит теперь Кислый, совсем кислый, с проломленным своими же дружками черепом, – Графиня приняла новую чашку кофе, но поморщившись от горечи, отставила ее прочь. – А почему так случилось, Маркес? Да потому что у половины нашей ребят дружков постреляли краснознаменцы: милиция, ополченцы, наемники Торговой палаты. И они этого городу не простят.
– Да я о том же, порежут боюсь наши друг-друга. Они пока тебя Графиня еще боятся, но день-другой пройдет и из-за этих придурков летучих схватят пацаны друг друга за глотки.
Закат догорел. Графиня ушла к себе и заперев двери на ключ, села перед роскошным столом ручной работы. Девушка долго глядела через темноту на зеркало перед собой. Графиня думала и вспоминала, много, мучительно, долго. Наконец, запалив свечу, она подошла к железному сейфу. Щелкнули замки.
Давно царила ночь. В спальню Графини через шелест помех проникал далекий, дорогой ей голос. Они говорили очень долго, пока, наконец, у рации не стала садиться батарея.
– Слушай, милый, только ты как со своими людьми прибудешь пленных похищать, сделай одолжение: там у церкви часовой, ты его сними без стрельбы. Дни будут тяжелыми, мне надо выспаться.
III
Бароны идут. Эта новость разлетелась по Краснознаменному за один миг. Пропыленные мотоциклисты Графа, а вернее председателя Октябрьского района Южных Пустошей Евграфа Елисеева еще не успели промочить горло в местном баре, раненные матрос и летчица еще только держали доклад перед городским руководством, а Краснознаменный уже сбросил с себя обычную безмятежность, начав приходить в движение.
На улицах ожили пыльные репродукторы, передавая сигнал тревоги. Забегали по городу вестовые, созывая ополченцев. Мальчишки гнали в город скот, несли куриц и визжащих поросят, телеги с впряженными в них мотоциклами ввозили внутрь всю имеющуюся в округе еду.
Краснознаменный после Войны осаждали не раз, а потому горожане знали, что нужно делать. На улицах закипела работа: из труб и бочек, остовов автомобилей и прицепов возводили баррикады, обкладывали мешками с песком огневые точки, таскали на чердаки патроны и гранаты. В пригороде, перед рвом, мужики разбирали дома, чтобы не дать налетчикам укрываться за ними при штурме. Саперы несли фугасы в тоннели городской канализации, отборным русским матом прогоняя оттуда и местных контрабандистов и зловещие фигуры культистов, что годами творили под городом свои странные ритуалы.
Били молотки и лопаты: перед рвом городили колючую проволоку, а в пригороде копали и копали окопы. Во дворах рылись узкие щели, для защиты от артобстрела, а рабочие с трехэтажной руганью носились вокруг немногочисленных городских броневиков, пытаясь привести их в чувство.
Радиостанция города работали круглые сутки, сзывая помощь и к вечеру в Краснознаменный стали стекаться добровольцы, но их было мало, слишком мало.
Первые части армии работорговцев подошли к Краснознаменному на следующее утро, и сразу же пошли в атаку, рассчитывая взять сонный город врасплох.
Отряд мотоциклистов, при забронированном МАЗе несшем на себе спаренную зенитную установку, ворвался в пригород. Пропустив их без боя почти до самого городского рва, краснознаменцы забросали работорговцев гранатами с крыш и чердаков, после чего зажали попавшую в тиски незнакомых улиц пехоту огнем ружей и нескольких ручных пулеметов.
Баронский отряд, оставивший в уличной пыли два десятка трупов, спасся только благодаря своему бронированному грузовику, который, заполнив улицы солярочным чадом, вылетел к группе уцелевших налетчиков. Грозно заговорила зенитка, в щепки разнеся деревянные домишки, откуда били пулеметы ополчения. Прикрыв налетчиков обшитым сталью бортом, МАЗ стал отходить, продолжая огрызаться огнем, но уйти из города ему было уже не суждено. На выезде из Краснознаменного по нему ударил расчет противотанкового ружья и после третьего попадания грузовик задымив, съехал с дороги, своротив бронированной мордой стену бара «El Poko Loko». Организованный отход налетчиков перешел в бегство.
Город пришел в ликование. Известие о первой победе удвоило силы краснознаменцев. Убитых быстро оттащили прочь, дорогие бронежилеты и каски, Калашниковы и гранаты быстро разошлись по рукам ополченцев. Заляпанный кровью грузовик споро отбуксировали ремонтную мастерскую. На место смолкшим выстрелам пришли удары лопат. Горожане продолжили спешно усиливать оборону города. Укрепления возникали не только в пригороде. Ржавую баржу у городского пирса, на которой после Войны выросли здания борделя и игорного дома, заняли стрелки, устроившие там пулеметные гнезда для отражения возможного десанта с реки и принудительно-добровольно мобилизовавшие местных жриц любви в подносчицы боеприпасов.
Хозяин борделя, известный местным под романтичным псевдонимом Генерал Противникофф, не протестовал, даже напротив: вел потихоньку съемку всех этих событий на пленочную камеру, ибо столь проникся творящимся в городе, что решил создать первую на Пустошах военно-эротическую эпопею под рабочим названием «Члены сопротивления».
В больницу свозили лекарства и ткань на бинты. У здания городской администрации прямо под статуей Ленина горожанам раздавали винтовки и автоматы, записывая добровольцев в ополчение.
Начинало вечереть, когда к городу подошел апшеронский полк в черных как нефть кителях, чуть позже появились и самаркандцы, разодетые в разноцветные ватные халаты, стеганные, шитые, держащие своей толщиной и солнце, и сабельный удар.
На окраине города возле электростанции и вдоль колхозных полей началась перестрелка, быстро перешедшая в тяжелый бой. Где-то вдали начали работать первые вышедшие на позиции минометы.
Бой закончился только к ночи, а утром, сверкая шелком и льном, подъехали первые батальоны из Нефтегонска и щеголяющие довоенным камуфляжем бухарские части.
Витька с Эдиком записались добровольцами в первый же день. Узнав, что внутри кинопроката, где они прошлым летом тайком смотрели «Робота-истребителя», открыли призывной пункт, мальчишки спешно побежали туда и пройдя короткую комиссию, получили два картонных, второпях сделанных удостоверения и лопаты. Вскоре они, вместе с другими краснознаменцами, уже помогали ополченцам. Работы было непочатый край: нужно было рыть окопы, помогать хмурым пулеметчикам затаскивать на чердаки цинки с патронами, переносить раненых, и снова копать, копать и копать.
Когда начался первый штурм, они как раз были возле электростанции, отрывая вместе с солдатами новую линию обороны.
Что-то упало рядом. Взлетела в воздух земля. Закричали раненные. Какой-то солдат закинул Витьку в окоп, крича про минометный обстрел.
Витька помнил все отрывками, помнил как обстрел закончился, как двинулись через поле фигурки боевиков Тарена Саидова, как на них пошли бронированные грузовики, ведущие огонь из крупнокалиберных пулеметов в кузовах.
Затем Витьку оглушило: рядом начали бить противотанковые ружья ополченцев. Один из грузовиков встал, полыхая огнем, другой, подъехав слишком близко загорелся, получив в лоб коктейль Молотова.
С криком упал, хватаясь за грудь, солдат рядом с ним, роняя на дно окопа противотанковое ружье. Откуда-то появился Эдик, держащий в руке бутылку с зажигательной смесью, но оказавшийся рядом ополченец швырнул его на дно траншеи и не выбирая выражений велел не высовываться.
Дальше Витька помнил плохо, но вроде как краснознаменцы дрогнули и, не смотря на мат командира, побежали от идущих на них цепей баронских солдат. Кто-то схватил Витьку и Эдика за шиворот и выволок из окопа, велев бежать в город, однако там, впереди, на дорогу уже вываливалась прорвавшаяся в пригород БМП работорговцев, открыв огонь по бегущим ополченцам.
В городе не хватало ни пушек, ни крупнокалиберных пулеметов, ни противотанковых ружей, и подошедшие бронемашины заставляли обороняющихся терять все новые и новые позиции.
Спасаясь от огня БМП, Витька махнул рукой Эдику на полуразрушенный бар Фиделя, и ребята ввалились в него, укрываясь за грудой опрокинутых ящиков, что усыпали пол картошкой, свеклой и разбитыми бутылками. Там они и просидели до вечера пока бой не стих, а падающие снаряды не перестали сбрасывать пыль со стропил.
– Эдик, как думаешь, наши баронов погнали?
– Да кто его знает, – Эдик приник к окну с выбитыми стеклами, пытаясь разглядеть хоть что-то в наступившей темноте.
Когда ребята уже думали тихонько выйти на улицу, снаружи донесся шум подъезжающего грузовика. Десяток человек спрыгнули из кузова на землю. Раздались чьи-то слова с характерным акцентом.
– Делать что будем? – тихо прошептал Эдик.
Во вспотевших руках он сжимал взятый на кухне нож – единственное свое оружие.
– Умирать, но не сдаваться, – подвел черту Витька и достал из кармана кусок тротила.
Тротил он хранил в тайнике под своим сараем еще с того летнего дня, когда они случайно спасли Графа, а вот вставленный в него запал от гранаты, он выменял вчера у одного из мальчишек, отдав взамен альбом с довоенными марками.
По темному залу трактира прошлись лучи фонариков. Ребята, укрывшиеся пыльным мешком от картошки, забрались в самый угол, со страхом наблюдая за солдатами бензиновых баронов. Сытые, хорошо одетые, боевики начали было осмотр здания, но пару раз мазнув по стенам лучами фонарей быстро переключились на обнаруженный на полках бара коньяк. Ловко свернув с бутылок пробки, солдаты начали опустошать стеклотару. Хлопнули двери грузовика, в трактир вошел разодетый офицер вместе с водителем, недовольно прикрикивая на бойцов, но больше из-за того, что не сразу кликнули его на попойку.
Когда все солдаты собрались перед стойкой, нагружаясь водкой и коньяком, Витька понял, что их шанс настал. Махнув Эдику на выход, он выдернул чеку, швыряя тротил прямо в беззаботно пьющих рабовладельцев.
Под крики солдат они вылетели на крыльцо, и тут же в здании грохнуло, выбивая немногие уцелевшие стекла. Раздались жуткие крики.