Витька махнул было рукой на далекую стену городского центра, но Эдик, округлив глаза, ткнул в бронированный грузовик, на котором была установлена старенькая сорока пяти миллиметровая пушка.
Ребята обменялись взглядами. Отец учил Витьку водить, но такой грузовик ребята видели впервые. Кинувшись к кабине и поняв, что ключи торчат прямо в замке, Витька подсадил Эдика и, забравшись на водительское сиденье, запустил двигатель.
Из бара выбрались несколько контуженых, шатающихся солдат, пытавшихся понять, что происходит, но Витька уже вдавил газ, кидая грузовик вперед по разрушенной улице. Сзади ударили автоматы, но пули лишь защелкали по броне. Распугав оказавшихся на их пути баронских солдат, ребята помчались прямо к виднеющимся впереди городским воротам.
– Витек, а на стенах нас за баронских не примут? – успел было спросить Эдик, прежде чем выстрел из противотанкового ружья заставил ребят закричать. В кузове разорвалась зажигательная пуля, а с городской стены ударил пулемет, за ним еще один и еще. Вскоре на шум грузовика стреляли уже все защитники города.
– Прыгай! – Эдик распахнул дверь, кубарем вываливаясь из кабины. Витька последовал его примеру, упал, расшибая коленки, перекатился в пыли, но сразу вскочил, бросаясь за бревна разваленного дома.
Плеснуло и в небо взлетел фонтан воды: разогнавшийся, прошитый крупнокалиберными очередями грузовик влетел в ров, уходя в него своей стальной мордой.
Через полчаса Витька и Эдик уже сидели на одном из командных пунктов, за крепким чаем рассказывая обстановку в пригороде нервно курящему папиросы майору. Пусть грузовик и был потерян, но ребята сильно выручили ополченцев, привезя под стены его орудие – артиллерии в городе не хватало страшно. Расстрелянный грузовик так и остался во рву, но сорока пяти миллиметровая пушка была той же ночью снята саперами вместе со снарядами и доставлена в город. Следующим днем, к ней приварили самодельные станины из труб и, снабдив автомобильными колесами, ввели в строй, отдав под командование местного почтальона, что служил раньше артиллеристом.
Спешно повторив подзабытую баллистику, однорукий старик теперь вел из нее беспощадный огонь, выбивая подходящую к городу бронетехнику баронов.
Пушка была очень кстати: горожане как могли изворачивались, восполняя недостаток артиллерии и минометов. Делали огромные рогатки, чтоб бросать гранаты, арбалеты кидающие самодельные бомбы из набитых подшипниками и камнями консервных банок. Лев Львович полусумасшедший пенсионер и бывший учитель истории, потрясая учебником, и вовсе твердил о княгине Ольге, предлагая набрать притащенных из пригорода резвых из поросят и, прикрепив к ним динамит с запаленным шнуром, выпустить за ворота, дабы погубить засевшие в пригороде части работорговцев. Впрочем, всем было не до него.
Уже пришедший в себя Кипятков, повидавший много заморских чудес, в автомастерской переделанной в оружейный цех, вместе с другими мастерами очень скоро создал чудовищное по своей уродливости оружие, представляющее из себя здоровенную канализационную трубу, для прочности плотно обмотанную снаружи стальной проволокой. Взгроможденная на колеса от Жигулей, залитая с одной стороны цементом и заваренная стальным листом, она получила гордое название БЭП – «Бомбомет экспериментальный полевой».
Заряжался бомбомет взрывчаткой и после того, как Кипятков, словно старинный пират подносил к запалу просмоленный факел, бомбомет с грохотом выплевывал из себя набитый самодельной взрывчаткой газовый баллон. Несмотря на все расчеты, прилетали баллоны куда придется, но зато если уж попадали в цель, то жахали так, что куски тел рабовладельцев висли даже на деревьях. Впрочем, с каждым днем пропыленные баронские грузовики подвозили все новые и новые орудия, и артиллерия работорговцев вскоре стала властвовать на поле боя. Когда смолкали пушки, Краснознаменный продолжали обстреливать минометы боевиков, ночью же баронские мотодельтапланы поднимались с полян за рекой и, набрав высоту, шли к городу с заглушенными двигателями. Крашенные в черный цвет, незаметные на фоне неба они тенями скользили над крышами, сбрасывая зажигательные бомбы.
IV
В черной воде рва блестели алые языки пламени. Ночь тонула в огне. Стоящие на городской стене ополченцы смотрели на окружающее их кольцо полыхающих домов. Треск пламени и рушащихся балок то и дело сменяли удары пулеметных очередей и неясный пушечный грохот: далеко от города баронские силы отбивали удары идущих к городу подкреплений.
Бои шли уже неделю. Пригороды Краснознаменного пали, и отряды баронов зачищали окрестности: были взяты Новые Зори, захвачены совхоз Луч и Красный Партизан. Только склады Госрезерва продолжали успешно держать оборону, умывая кровью штурмующие их отряды работорговцев. Краснознаменцы за эти полгода успели возвести вокруг бункера настоящий укрепрайон: наемников Тарена Саидова встречали бетонные ДОТы, траншеи с блиндажами и колючая проволока, а технику останавливал огонь крупнокалиберных пулеметов и минные поля.
После долгих совещаний с полевыми командирами и личного осмотра укрепрайона, Тарен Саидов предпочел не разделять свою армию и заняться сперва взятием Краснознаменного, чтобы после, не боясь ударов с тыла, последовательно и методично взломать оборону вокруг складов Госрезерва и взять бункер, перемолов лишенный всякой надежды на подкрепления гарнизон.
Осадный лагерь вокруг города ширился, разрастаясь с каждым днем. К баронам подходили все новые отряды, разгружались КамАЗы, что везли офицерам мебель и кровати, посуду и наложниц. Расширялись загоны, куда сгоняли захваченных в округе рабов, а в центре лагеря на заброшенной железнодорожной станции стоял штабной поезд Тарена Саидова, откуда молодой властитель Бухары командовал своей набирающей мощь армией.
Ночь сгущалась. Стоящий на стене комендант города смотрел на лагерь баронов покрасневшими от недосыпа глазами. Наконец он устало обернулся к собравшимся вокруг него артиллеристам и подытожил:
– Скоро вся эта сволочь пойдет на штурм. А сил чтобы отбиться нам не хватит.
Один из бойцов: однорукий старик в разорванной осколками куртке, посмотрел на коменданта почти сердито:
– Товарищ полковник, власти ж нам кричали, что сюда подкрепления идут. С Перегона, с Центральных Пустошей, Зернограда опять же… Врали выходит?
– Не врали, – комендант спокойно выдержал взгляд Семена Афанасьевича. – Подойдут. Но только через неделю, не раньше. Штурм пройдет до этого: перебежчики говорят, что чуть ли не через день-два. И если мы хотим, чтоб город выстоял, то выход я вижу лишь один. Собственно поэтому вас я здесь и собрал. Нам нужны добровольцы.
Комендант внимательно посмотрел на артиллеристов и продолжил:
– Штаб видит только один способ остановить штурм, поэтому ставлю задачу: Тарена Саидова нужно ликвидировать. Любой ценой. Руководство разрозненными отрядами баронов держится лишь на его авторитете, а потому его смерть приведет к полной дезорганизации рабовладельцев. Но! Барон не покидает центра лагеря, а потому устранение его с помощью вылазки или снайперского огня возможным не представляется. Впрочем… – комендант указал на стоящую под стеной сорока пяти миллиметровую пушку, ту самую, что была снята с угнанного грузовика работорговцев. – Если барона не взять пулей, то снаряд до него точно долетит. Если конечно добровольцы смогут незаметно подтащить орудие к лагерю. Кто готов рискнуть?
Откликнулись все.
С наступлением следующей ночи на причале закипела работа. Укрывшись от посторонних глаз, солдаты крепко связали между собой четыре резиновые лодки, укрепив поверх них сработанную из досок палубу. Плот тихо столкнули в реку, после чего ополченцы закатили на него пушку. Вслед за ней на плот взошли шестеро добровольцев, в том числе и Семен Афанасьевич. Плот тут же, как могли, закрыли маскировочной сеткой и нарубленными ветвями и, наконец, отвязали, позволив отплыть туда, где в нескольких километрах ниже по течению добровольцев должен был встретить отряд партизан.
Плот шел вперед, раскачиваясь на волнах. Темень стояла страшная: не видно было вытянутой перед собой руки, и держаться середины реки стало вскоре невозможно. То, что их снесло к берегу, Семен Афанасьевич понял лишь, когда увидели невдалеке от себя костер и сидящих вокруг него людей в истершемся камуфляже. Один из них играл на гитаре, напевая что-то из Цоя, остальные слушали его, время от времени бросая взгляды в сторону реки. На лбу почтальона выступил холодный пот. Через миг весь отряд, беззвучно матерясь, принялся осторожно выгребать веслами, уводя плот, но один из баронских солдат, услышав плеск, поднялся с Калашниковым в руках и подошел к самой воде. Люди на плоту замерли, однако после яркого костра баронский солдат так и не смог ничего разглядеть на воде и вернулся к товарищам, принимая пущенную по кругу флягу.
Через четверть часа, когда тонущий в электрическом свете лагерь Тарена Саидова стало уже хорошо различим, бойцы, наконец, заметили мигание зеленого сигнального фонарика. Плот причалили, и ждавшие их партизаны принялись вместе с добровольцами выкатывать пушку на мокрый песок.
Когда началась сухая земля, дело пошло легче, и большая часть партизан тут же рассыпались по сторонам от тропинки и, взявшись за автоматы, спешно ушла вперед, разведывая дорогу. Только глава отряда небрежно направился в сторону Семена Афанасьевича.
Улыбаясь во все зубы, к почтальону шел Граф собственной персоной.
– Ты? Нам же полковник сказал местных партизан ждать, – Семен Афанасьевич не знал, радоваться ему или хвататься за висящий на поясе наган.
Граф хохотнул, хлопая Семена Афанасьевича по плечу.
– А чем мы с ребятами тебе не партизаны? У меня даже бумаги от Краснознаменного имеются. Как сволочи тареновские мои деревни заняли, так мы с братвой их и режем нещадно. Ты кстати представь, они мне бронепоезд угробили…
Пушка катилась вперед под руками налегавших на нее людей. Почтальон и бывший бандит шли рядом, почти беззаботно болтая о старых временах. Врагов рядом не было: