Здесь на крышах постоянно строили новые дома, усиливали мосты между многоэтажками, прокладывали кабели и укрепляли блокпосты, охраняющие подъемники на Верхний ярус. Именно здесь Пашка и трудился. Работал хорошо и много, не жалея сил, по десять, двенадцать часов, а потому денег хватало и на то, чтобы позволить себе и отцу нормальную еду и на съем половины гаража. Поздно вечером закончив смену, Пашка любил сидеть в открытых всем ветрам парках Верхнего яруса, смотря на прогуливающихся невдалеке фабрикантов и чиновников, в дорогих костюмах, ведущих под ручку закутанных в лисьи меха, сверкающих камнями, красивых словно куклы содержанок с верхних этажей.
Жизнь наверху напоминала ему волшебный сон, однако каждый раз ему надо было просыпаться. Тогда он вставал с парковой скамьи, шел к подъемнику и спускался обратно в город. Он возвращался домой по грязным, полным бандитов и тварей улицам, затем готовил себе еду и, тратя немногое оставшееся время на уход за отцом, падал на койку, проваливаясь в новый день своей жизни.
Было и еще одно место, где работал Пашка: трудоградский порт, в котором трудился грузчиком дядя Захар. Работники на разгрузку там были нужны всегда, а потому, когда наверху не было заказов, он отправлялся вместе со своим соседом по гаражу на причалы, чтобы неделю-другую потаскать ящики и мешки.
II
Порт просыпался вместе с поднимающимся солнцем. Голоса спешащих на работу людей мешались с тяжелыми скрипами дышащих на ладан кранов. Орали чайки, дерясь над раздавленной грузовиком бродячей собакой, кричали зазывалы пивных и выл ветер, кидая в лица рабочих лихие отрывки песен попрошайки-гармониста.
Рев гудка заставил дядю Захара и Пашку отскочить с дороги, прижимаясь к грязной стене портового борделя. Мимо пронеслось несколько грузовиков набитых мужчинами в непривычной, выцветшей от солнца и явно не трудоградской военной форме.
– Твою растуды, покатили, уроды, – дядя Захар сплюнул на землю, провожая взглядом машины, везущие приехавших с Ахмед-Булатом гвардейцев. – Что им только здесь надо?
Вопрос остался без ответа и вскоре был забыт: рабочий день начинался, а в порту их ждали не загадки, а ожидающий разгрузки теплоход с мукой.
Закипела работа, раз за разом Пашка и другие грузчики поднимались по сходням и, нырнув в пахнущий ржавым металлом зев трюма, вскидывали на плечи стокилограммовые мешки, чтобы затем вынести их к свету и, спустив на причал, швырнуть в голодно фырчащие грузовики присланные хлебокомбинатом. Работа была изматывающая и требующая немалой науки: как верно, с легким пошатыванием принять тяжеленую ношу, как выпрямиться и главное как сделать первый шаг, который и решит сможешь ли ты нормально донести груз. Всему этому в свое время дядя Захар обучил своего подопечного, и только из-за этого Пашке удавалось трудиться наравне с остальными.
В это же время у стоящего рядом корабля начиналось совсем другое движение. По трапу, приставленному к покрытому чешуей облупившейся краски борту советского сухогруза, забегали фигуры гвардейцев Ахмед-Булата в лихо заломленных на бок черных беретах, а к кораблю стали подруливать грузовики трудоградской армии, оставившие на причале четыре грязно-зеленых гаубицы и не меньше десятка пулеметов.
Сбросивший очередной мешок Пашка отдышался и обменялся с дядей Захаром непонимающим взглядом.
– Так краснознаменцы ж победили вроде как? Саидова-то на фугасе подорвали, ты сам листовку показывал. Чего это баронские удумали?
Сосед лишь промолчал, продолжая смотреть на сухогруз. Ясности не было.
Наступал вечер, зажглись яркие цветные лампочки над портовыми пивными, привычно залила прохожих неоновым светом трехгрудая русалка на стене борделя, а сирена над портом давно оповестила об окончании работ. Люди, однако, не расходились, кучками собираясь вокруг только привезенных из типографии газет, отпечатанных на дрянной, серой бумаге. Новости были не радостные. На первых полосах как всегда писали о войне. Говорили, что в Краснознаменный по-прежнему держится и ситуация на фронте остается без перемен. Писали, что к баронам идет подкрепление, что прежние новости оказались ошибочными: Тарен Саидов не убит, а лишь тяжело ранен взрывом. Затем, пониже, шли новости уже городские, например о том, что трудоградское правительство продало для нужд Бухары сухогруз и гаубицы с военных складов.
– Уроды, – дядя Захар сплюнул, комкая газету. – Буржуи недобитые, жируют себе на Верхнем ярусе профитролью хлеб мажут, им то конечно плевать, что этими пушками нашего брата в Краснознаменном стрелять будут.
Рабочие вокруг возмущались не меньше, всюду слышался ропот. То там, то тут появлялись агитаторы от городских революционеров и звонко призывали не предавать трудящихся Краснознаменного, саботируя работы на баронском сухогрузе. Уходил домой Пашка надеясь на то что все уляжется само собой: лишаться зарплаты из-за беспорядков ему не улыбалось.
Не улеглось. Когда следующим утром начальство порта дало задание за неделю отремонтировать корабль, загрузить боеприпасами, едой и подготовить его к отплытию, слова эти встретил только глухой ропот.
Сбившись в толпу люди угрюмо постановили одно: краснознаменцев на расправу баронам не отдавать и кораблю с гаубицами покинуть порт помешать. Ударил длинный гудок. Работы в порту встали.
Пашка с ужасом понял, что денег за рабочий день он не получит и теперь убито бродил между рабочими, надеясь, что ситуация скорее разрешиться, ведь строительных заказов все еще не было. Впрочем, он уже понимал, что проблемы в порту только начинаются: среди рабочих все чаще шныряли агитаторы от революционеров, которые своими речами щедро подливали масла в огонь.
В обед, мрачный и всклокоченный, появился хозяин порта, пахнущий довоенным одеколоном, хорошим коньяком и крепкими неприятностями. С ним в грузовиках приехала и служба охраны: коротко стриженые братки из местного ОПГ с арматурой наперевес. Местная милиция, до этого пытавшаяся заставить толпу разойтись, спешно затерялась в портовых переулках. Под одобрительный скрип кожаных курток бандитов, хозяин потребовал начать работы, обещая переувольнять всех и набрать новых рабочих с улиц, а с теми, кто не согласен, поговорить отдельно, вечером, когда придет пора расходиться из порта.
Толпа загудела. Начался разброд и шатание. Кое-как, нехотя, работы все же начались. Заработали краны, таща гаубицы на палубу, загрохотали выгружаемые из пришедших грузовиков стальные листы, которыми предстояло обшить рубку корабля.
Героем дня стал Яшка. Молодой веснушчатый грузчик первым неудачно взошел на трап и уронил тяжелый пулемет в свинцовую, лижущую причал воду. Следующий рабочий, что нес плиту миномета, сделал то же самое. Кинувшиеся к ним было солдаты Ахмед-Булата опоздали: парни скрылись в толпе и дознаться правды было уже нельзя.
Когда количество случайных потерь груза выбесило рабовладельцев окончательно, в порт, наконец, прибыли грузовики Трудоградской службы безопасности. Высыпавшие оттуда люди в бронежилетах и масках вместе с охраной порта начали споро наводить порядок. Причалы наполнились криком и треском костей. Пашка понявший, что надо валить без получения дневного расчета в кассе, кинулся к выходу из порта. Вокруг кипела драка. Не ввязываясь в нее, парень нырнул в лабиринт контейнеров, чудом не попав под дубинку одного из бандитов. Кто-то кричал что-то вслед, раздавались выстрелы, а он бежал и бежал, перепрыгивая через разбросанные повсюду грузы.
На группку бандитов он вылетел внезапно и для себя и для них. Три крепких парня уверенно избивали ногами скрючившегося на земле грузчика. Пашка наверно пробежал бы мимо, но лежащий на земле вдруг извернулся, поворачивая лицо к нему и это лицо, со смятым носом, залитыми кровью усами и рассеченной кожей до ужаса напомнило ему лицо отца, каким оно было в тот самый день, когда его избили в последний раз.
Отец Пашки работал мастером на заводе и был крайне неудобен начальству. Подбивал рабочих на протесты когда задерживали зарплату, постоянно участвовал в забастовках и пытался бороться за какие-то мутные книжные идеалы, которым явно не было места ни в послевоенном городе, ни на заводе сразу после Войны ставшем частным. Избивали его не раз. Каждый раз как рабочие вставали на забастовку, дирекция, не желая тратить ни денег, нанимала бандитов, также как и сейчас в порту. Под вечер во двор въезжали крытые грузовички, откуда выпрыгивали рослые парни с арматурой, а местная милиция и охрана спешно отворачивалась, вмешиваясь лишь в том случае, если рабочим удавалось выдержать атаку и самим начать бить обращенных в бегство бандитов.
В те вечера отец приходил с синяками и кровоподтеками, но никогда не жаловался и лишь хмыкал в усы, перевязывая раны. В детстве Павел гордился своим отцом. Теперь же, повзрослев, считал его поступки пустой бравадой, приведшей к проломленной голове и параличу половины тела.
Пашка слишком надолго замешкался между контейнерами, и один из бандитов кинулся на него, поднимая деревянную дубинку. Времени не было, и парень подставил плечо под удар. Взвыв от боли, он тут же хрястнул братка кулаком в подбородок, вложив в удар всю свою силу. Бандит грохнулся спиной о железо контейнера, но устоял на ногах, саданув в ответ дубинкой Пашке в живот. Охнув, парень свалился на землю, тут же получая удар ногой. Второй удар прошелся мимо, Пашка откатился и силой лягнул бандита прямо между ног. Браток взвыл. Его сообщники прийти ему на помощь не успели: появившаяся в проходе группа рабочих с ломами и молотками, заставила тех бежать, в то время как сваленный Пашкой браток, так и не сумевший достать из куртки пистолет, был быстро, почти буднично, забит на смерть.
– А вы молодец, товарищ, – чья-то тонкая рука помогла Пашке подняться, и он увидел невысокую блондинку в сбившемся на бок берете со звездой. – Не бросили своего.
Пашка с ужасом понял, что уже видел сегодня эту девушку, видел в момент, когда та агитировала людей в порту устроить саботаж. Рядом с революционеркой, по-свойски стоял дядя Захар.