Быстро ответив что-то невнятное, Пашка выдернул руку из хватки подпольщицы и поспешил скрыться, пока его не дай бог не срисовали стукачи ТСБ.
III
– Капиталисты думают, что раз платят нам зарплату, значит, мы обязаны быть их рабами. Не выйдет. Все деньги этих жирных котов созданы вашим же потом и кровью! Зарплатой они возвращают вам лишь крошечную часть того, что создано вашим трудом, а все остальное они воруют у вас, кладя в свой карман. Но если их богатство делаете вы, то вы имеете и право диктовать руководству свои условия работы! – ветер донес обрывки речи встреченной им несколько дней назад революционерки. Искра, как ее называли люди вокруг, стояла на ящиках перед рабочими и продолжала призывать к забастовке.
Пашка ускорил шаг, обходя собрание по длинной дуге. Только неприятностей с милицией или ТСБ ему еще и не хватало для счастья. Хорошо еще, что побоища прекратились, а работы кое-как, но снова начались, хотя инженеры восстанавливающие корабль постоянно теряли чертежи и не замечали, что электрики неправильно запаивают проводку. Грузчики не отставали, то разбивая ящики, то относя грузы для корабля на другие склады. Однако все имело свою цену: каждый день рабочие недосчитывались нескольких людей. Поговаривали, что ночью их увозила Трудоградская служба безопасности. Появились в порту и работяги нового сорта: безработные, оборванные они были собраны дирекцией по всему городу и за предложенные деньги охотно соглашались работать на корабле. Таких портовые рабочие быстро зажимали в темном уголке и делали внушение о необходимости помощи осажденному Краснознаменному, а в случае отказа, внушение переходило в серьезную трепку.
Усилия людей дали результат: работы выбились из всякого графика. Сварочные швы не держались, починенная проводка горела, ящики путались, а бронелисты отваливались. К сожалению, машинное отделение все же с грехом пополам починили, а на палубе надежно укрепили четыре сто двадцати двух миллиметровые гаубицы, установили минометы и десяток пулеметов на бортах, наскоро укрыв их мешками с песком. Остановить работы до конца не получалось.
Трудоградская служба безопасности продолжала лютовать. День за днем в порту хватали людей, пытаясь найти зачинщиков забастовки. Не миновала эта участь и Пашку.
Стук в дверь гаража заставил парня отвлечься от сборов на работу. Отставив стакан с дрянным, на две три разбавленным травой чаем, Пашка спросил: «кто-там» и получив ответ открыл, не дожидаясь пока дверь начнут ломать.
Офицер тайной полиции с чистеньким, пустым личиком со скукой отошел в сторону, давая подручным войти в гараж. Пашу тут же свалили с ног, приложили о доски пола, навалились сверху, дыша тяжелым водочным духом. Чьи-то руки спешно обшарили его, а ТСБэшники уже начинали обыск. Где-то в другой комнате застонал отец, но тут же замолк, получив не сильный, воспитательный удар от ТСБэшника.
Напротив лица Паши встали чищенные, без единой пылинки новенькие сапоги офицера. Это было единственное, что он теперь мог видеть.
– Павел Игоревич Сокольев? Грузчик трудоградского порта? – вопросы владельца сапог сыпались и сыпались, хотя в голосе офицера читалась скука. Даже когда Павел не отвечал на некоторые из них и офицер бил его носком сапога по губам, в этом тоже не чувствовалось никаких эмоций, только сугубо рабочее отношение к делу.
Когда гараж перерыли вверх дном, так и не найдя запрещенных книг и листовок, Пашку подняли и вытащили на улицу, кинув в зарешеченный УАЗик, после чего повезли по городу. Так он и оказался в тюрьме Трудоградской службы безопасности.
Тюрьма тайной полиции находилась в расселенной девятиэтажке, четыре нижних этажа которой занимало сама ТСБ со всеми ее службами, а с пятого по девятый этажи квартиры были переделаны в камеры: высота лучше всяких вмурованных в окна решеток мешала побегу узников.
Пашку втолкнули в бывшую однокомнатную квартирку, душную от вони давно немытых тел и табака. Сидело здесь не меньше двадцати человек, занимая комнату, кухню и даже ванную, давно лишившуюся самой ванной. Из мебели здесь встречались лишь нары.
Заключенные обступили его, кружа в синих узорах татуировок, но внезапно перед ним оказалось несколько знакомых лиц портовых рабочих принятых на пару дней раньше, и те помогли ему освоиться.
Людей вводили и выводили из камеры на допросы. Два раза в день кормили, давая черный хлеб и селедочные головы и это было хорошим знаком. Как объяснили бывалые, если кормили кое-как, то значит либо собираются выпустить, либо «вывезти». Вывезти на местном жаргоне означало расстрелять и прикопать на свалке: тайная полиция не любила следов.
Пашку вызывали на допрос несколько раз. Били опять без ярости, и следователь и его помощники просто отрабатывали свою зарплату. Затем называли какие-то незнакомые ему имена и фамилии и опять били.
– Еще в забастовках участвовать будешь? – следователь рассеянно смотрел в окно, глядя как за стеклом дерутся крупные трудоградские вороны.
Пашка снова попытался объяснить, что произошла ошибка и он-то как раз трудился как мог, но опять получил по зубам.
– Не финти. Фамилии зачинщиков знаешь?
Пашка отрицательно покачал головой, не собираясь упоминать ни о дяде Захаре, ни об Искре.
Второй присутствующий в кабинете ТСБэшник наконец махнул рукой:
– Да хватит с ним мучиться. Тебе ж еще позавчера шеф сказал, что Соколина надо было арестовывать, а не Сокольева. Камеры и так полные, отпусти ты его уже.
Следователь помолчал, закуривая папироску, и наконец сдался:
– Ладно, Пашенька, прав мой коллега, камеры полные. Твое счастье, что в порту рук не хватает и люди нужны. Сейчас подпишешь протокол и утром выйдешь на работу, и работать будешь как герой стахановец. А если вдруг заметим тебя на забастовках, цацкаться не будем, получишь от семи до десяти. Ты на меня посмотри. На меня я сказал! Мне один раз щелкнуть ручкой хватит, чтоб всю твою жизнь поломать. Тебя ж не станет и никто не заметит. Оно тебе надо? Ну что? Работать будешь?
Пашка закивал.
– Еще раз, точно понял? Работать, сволочь будешь?
– Буду, буду.
– Ну и молодец Пашенька, я был уверен, что ты сознательный человек. И своим в порту передай, чтоб не дурили, от вас же все, что в жизни просят, это работать, получать зарплату и быть довольными. Это же просто. Давай, быстрее бумаги подписывай, и я тебе пропуск оформлю. Успеешь даже домой заскочить и поспать перед работой пару часиков.
Вернувшись домой, Паша первым делом успокоил отца и поставил на плиту кастрюлю, чтобы попытаться отмыться.
Пока грелась вода, Пашка сидел в углу гаража и думал. Думал много, становясь все более и более хмурым. Наконец, когда мятая крышка требовательно застучала о кастрюлю, Пашка резко поднялся. Закипело.
IV
На следующий день Пашка первым делом нашел в порту Искру и предложил революционерам свою помощь. Девушка хоть и посмотрела на него с недоверием, но отказывать не стала.
Первым заданием Пашки было разносить листовки по порту и убеждать сомневающихся в необходимости препятствовать работам. Дальше пошли дела посерьезнее: он незаметно для часовых подпалил сарай рядом со складом снарядов для сухогруза, отвлекая внимание охраны в порту, а в это время как дядя Захар с друзьями проник на краны и ломами поработал над двигателями, чем поставил под удар всю погрузку, ибо ремонтники чинить агрегаты не спешили.
После этой акции он стал за своего, и Искра с таинственным видом пригласила парня в трактир «У Михалыча» стоящий недалеко от порта. Там местные революционеры устроили штаб, откуда руководили беспорядками в порту. Там она познакомила его с Буревестником, что командовал революционным делами Трудограда, и хотя знакомство вышло скомканным, но, судя по гордому виду Искры, честь Пашке была оказана немаленькая. Там же в трактире он увидел и дядю Захара, который как оказалось еще до начала забастовки плотно работал с подпольем, и сейчас спокойно попивал арбузную настойку с одноглазым революционером, что торговал оружием.
Сопротивление продолжилось. Листовки революционеров говорили о новых боях под Краснознаменным и каждая недовернутая гайка, каждый сломанный прибор были для работающих в порту их ударом по далекому врагу.
ТСБ уже было не до забастовок: во власти начался очередной переворот, а потому тайная полиция носилась по Верхнему ярусу, пытаясь взять ситуацию под контроль. В порту нарастал хаос, а соглядатаев теперь часто находили в укромных закоулках с сидящими в горле ножами. Пашка и дядя Захар окончательно освоились в борьбе, но если Пашка исполнял тайные дела порученные Искрой, то дядя Захар вдруг нашел себя как оратора и теперь открыто выступал перед рабочими. Стоя рядом с Искрой, он призывал во что бы то ни стало помешать кораблю покинуть порт и мощным пролетарским ударом заставить подавиться хлебом с профитролью и местных буржуев, и их коллег по рабовладельческому бизнесу.
V
Вечер в гараже шел своим чередом. Отец уже поел и спокойно заснул. Пашка сидел в кухонном закутке с дядей Захаром и Ниной, его женой, веселой, всегда оптимистичной продавщицей игрушек. На столе дымил дрянной ромашковый чай, чуть горящая ради экономии керосинка едва освещала лица. Заканчивался ужин.
– Мы до последнего будем бороться. Нас не сломают, – дядя Захар сжал тяжелый кулак. – Костьми ляжем, а не дадим выйти этому сухогрузу из порта. Пусть они сколько хотят угрожают. Там в Краснознаменном такие же люди как мы, а потому мы их как себя защищать и будем. Верно я говорю?
В дверь гаража постучали. Затем еще раз и еще.
Дядя Захар напрягся, положив руку на железную кочергу. Пашка шагнул к двери, с облегчением услышав голос одного из соседей по гаражам. Скинув железный засов, он открыл дверь.
Белый от страха сосед стоял без движения. В бок ему упирался масляно блестящий ствол пистолета.
Закрыть дверь парень уже не успел. В живот с силой ткнулся ствол Калашникова.