БМП перед которой стоял Ахмед-Булат и Тарен Саидов некогда была немецким Мардером, хотя ее прошлый экипаж, чьи кости так и остались лежать в степях под Трудоградом, вряд ли смог бы узнать свою бронемашину.
Заводская башня, пробитая еще в Войну советской пушкой, восстановлению не подлежала, но Ахмед-Булата это и не беспокоило, так как генерал имел совсем иные планы на эту бронемашину. Гусеницы укрыли еще более мощные стальные экраны, а наваренные баронскими оружейниками решетки позволили скрыть бронекорпус машины мешками с песком. Потерянная башня с двадцатимиллиметровым орудием была заменена на самодельную угловатую коробку, сваренную из брони подбитых танков, узкие смотровые щели которой были прикрытыми бронестеклом. Ни пушек, ни пулеметов машина теперь не имела: из башни торчало только тупое дуло водомета, снятого с распотрошённой пожарной машины. Доведенный до ума баронскими оружейниками, он теперь позволял бить длинными струями огнесмеси, более тонны которой плескалось в заполнивших машину баллонах.
– Как тебе племянник? – Ахмед-Булат с гордостью смотрел, как машина выкидывает язык горящей огнесмеси на полсотни метров перед собой. – Для взлома обороны самое то. И главное любое противотанковое ружье в упор держит. В общем, завтра съезжу на ней в степь, дообкатаем ее с несколькими командирами за компанию. Заодно хоть чуть отдохнем перед штурмом, поохотимся может. Куропаток тебе каких привезем.
Говоря об отдыхе, генерал мечтательно улыбался, но Тарен Саидов легко видел фальшь. Он отлично понимал, о чем его дядюшка будет договариваться с полевыми командирами вдали от посторонних ушей в лагере.
Наступил вечер. Тарен Саидов тревожно ходил по устилающей пол штабного вагона ковровой дорожке. Шум лагеря, перестрелка под стенами Краснознаменного, все это вязло в обитых многочисленными слоями шелка стенах вагона, доходя до бензинового барона неясным морским гулом. Он не знал ответа на вопрос, что делать дальше. Только понимал, что после падения Краснознаменного, власть он потеряет в самые ближайшие дни.
IV
Дата взятия города была определена. Весь день перед штурмом Ахмед-Булат провел разъезжая по позициям на своем личном бронетранспортере, снова и снова осматривая местность, обсуждая планы с офицерами и беседуя с солдатами.
Казалось, он был везде и одновременно, он ездил по полям вокруг города, глубокомысленно осматривал в бинокль стены, разглядывал осаждаемый город из-за реки и, будто-то беседуя сам с собой, одобрительно или недоверчиво качал головой, не сообщая окружавшим его офицерам того, что думал сам.
В шестнадцать часов тридцать минут он, наконец, остановил БТР у своего вагона и, велев подать себе хорошенькую блондинку из невольниц, отправился отдыхать.
Вечер прошел в обитом парчой вагоне-ресторане, где под дробью света от висящего под потолком хрусталя, он ужинал с Тареном Саидовым. Генерал вел незначительный и мелкий разговор о Бухаре и тех изменениях, что неплохо было бы в ней сделать, он интересовался пустяками, шутил, вспоминая забавные истории из своих путешествий и небрежно болтал, не вспоминая даже намеком о предстоящем завтра штурме.
На все попытки Тарена добиться от него слов, о завтрашнем деле, он лишь качал головой и утверждал, что указания уже розданы, и он вполне уверен в своих офицерах, а потому мешать им уже не стоит.
– Каждый солдат, каждый командир на своем посту. Каждый знает, что делать дальше. Все отлажено и отработано. Поверь, племянник, на премьере в театре актеры знают роли хуже, чем мои люди, – генерал неторопливо смаковал поданное к баранине красное вино, пятьдесят лет томившееся в бочке до этого часа. – Город возьмем за день. Только уцелевших жителей, перед тем как по вагонам распихать и отправить на продажу в Бухару, сперва отгоним к бункеру Госрезерва и дадим гарнизону ультиматум: либо те сдаются, либо всех пленных под нож. И все, на том боевые действия и закончатся.
– Гладко-то у тебя как все, дядюшка. А мне вот доложили, что доверенный тебе сухогруз захвачен трудоградцами и завтра подойдет к городу.
Генерал пожал плечами, неторопливо разделываясь пряным мясом.
– Все учтено. Там около тридцати мятежников при четырех гаубицах. Если они и успеют подойти к городу, то это будет неприятно, но не более. Бой в городе будет на близкой дистанции и сильных потерь их артиллерия не нанесет. Обстреливать же лагерь будет уже слишком поздно. Я ставлю на пару потерянных бронемашин и полсотни солдат не более. Пойми, завтра уже нет вопроса, возьму я город или нет. Завтра есть вопрос: потеряю я мало моих людей при штурме или очень мало.
Белокурая рабыня, сидящая возле генерала, нежно приобняла его и Тарен Саидов скривился, видя какой завистью при этом жесте вспыхнули глаза невольницы, что сидела рядом с ним.
– С каких это пор, мои люди стала твоими, дядюшка? – бензиновый барон нехорошо поглядел на генерала, но тот лишь улыбнулся в ответ.
– Ты же мой правитель – и все мое, это твое.
Губы барона улыбка не тронула. Он отставил бокал и громко повторил свой вопрос, но генерал легко выдержал взгляд, смотря прямо в рассеченное осколками лицо барона.
– Ты слишком много себе позволяешь дядюшка. И я кстати в курсе, что ты начал переписку с влиятельными семьями из нашего города. Так что, я думаю, раз ты все уже подготовил к штурму, тебе пора вернуться в Трудоград и продолжить поддерживать наш тыл.
– Я бы с удовольствием, – Ахмед-Булат улыбнулся еще шире. – Да армия меня уже не отпустит.
– А ты стал смелым, – Тарен Саидов побарабанил пальцами по столу. – Тебе это может обойтись очень дорого.
Ахмед-Булат лишь усмехнулся и, приобняв сидящую рядом рабыню, небрежно кивнул на зарево костров за стеклом вагона.
– Все эти солдаты и все их командиры видели в деле тебя и меня. Они тебя конечно ценят, но если что, поверь, каждый из них будет за меня. Пойми, я хорошо отношусь к тебе племянник. Мы оба знаем обо всем. И оба знаем, что в ночь перед штурмом ты уже не сможешь снять своего главнокомандующего. Потому что иначе в лагере будет бунт. А если попытаешься арестовать меня… Моя охрана в соседнем вагоне и она с этим не согласится. А там подтянуться и солдаты.
Вот тебе карты на стол. – Ахмед-Булат азартно потер руки. – Давай в открытую! Я после взятия города гарантирую тебе жизнь и двенадцать нефтепромыслов вокруг Бухары. Я забираю себе город и все остальное. Размен очень хороший согласись. Денег тебе все равно хватит до конца жизни. И еще…
Красивый, хорошо поставленный голос Ахмед-Булата вдруг сменился хрипом. Раб прислуживающий за столом, повинуясь жесту барона, накинул удавку на шею генерала. Ахмед-Булат задергался, попытался стянуть с шеи петлю, засучил по паркету хромовыми сапогами. Завизжали невольницы, забиваясь в угол вагона. Вошедшие на шум личные стражники барона безучастно наблюдали за происходящим, все еще держа красные от крови генеральской охраны ножи.
Сваленный на пол генерал попытался вырвать из кобуры свой Стечкин, но Тарен Саидов с огромным удовольствием прибил его ладонь к паркету своим каблуком.
Когда генерал наконец затих, бензиновый барон прогнал всех лишних людей, велев вызывать штабных офицеров и полевых командиров. Он так и встретил их, стоя над трупом. Там же над трупом он раздал награды тем, кто оставался верен ему и прощение тем, кто встал на сторону Ахмед-Булата.
V
Полоска света закрашивала небо. Тарен Саидов скинул свой пиджак на руки слуге, оставаясь лишь в тонких, белых льняных брюках и легкой рубашке, цвета кофе.
Повинуясь его жесту, рабы возложили на плечи барона тяжелый, в семнадцать килограммов, армейских бронежилет и увенчали его голову титановым шлемом. На бедро легла тяжелая кобура Стечкина, отделанная золотом и слоновой костью.
Закончив с приготовлениями, бензиновый барон, стараясь меньше прихрамывать, вышел к ждущим его перед поездом солдатам. По рядам рабовладельцев, что не увидели рядом с правителем своего любимого генерала, пронесся ропот, но слухи о том, что тот отбыл из лагеря для командования взятием бункера Госрезерва, который до сих пор еще оборонял гарнизон краснознаменцев, уже были пущены в войска. Кто-то из солдат верил, кто-то нет, но Тарен Саидов уже начал обращение к армии, привлекая всеобщее внимание.
Эту ночь барон не спал, готовя свою речь, и она вышла на славу. На знобком утреннем ветру он говорил про прошлые битвы под Новым Новгородом и в Оренбургских степях, про бои под Ташкентом и прорыв укреплений линии Ленина, про то, что ему никогда ещё не доводилось видеть воинов, равных тем, что стояли перед ним. О том, как он одинаково гордиться сыновьям с укрепленных нефтепромыслов вокруг Бухары и выходцами из богатых рыночных кварталов, людьми из суровых промышленных районов города и полных вольным воздухом университетских корпусов. О том, что не важно, что у кого-то из солдат дома всего один-два раба, а у кого-то на его семью трудятся сотни рук, что сейчас все стоящие перед ним люди едины между собой. Об их важной цели и о том, что как сильно ждет их родной город, как сильно ждут их семьи: о победе в этой войне. Речь длилась и длилась и с каждым словом барон видел, как загораются глаза стоящих перед ним солдат и как они, уже забыв про Ахмед-Булата, смотрят на него, ожидая, когда же он кинет их в атаку.
Наконец, сопровождаемый дружными криками «ура!», Тарен Саидов сел в поданный ему бронетранспортер и взмахнул рукой. Его войско, только и ждущее этого момента, выступило на заранее подготовленные позиции.
Все было готово к штурму: в ночной темноте диверсанты спустились на плотах в ров и разместили под стенами мощнейшие заряды взрывчатки. В это же время исправные пушки были сняты с противотанковых позиций и выкачены на прямую наводку под стены Краснознаменного. Укрытые за руинами домов, они ждали своего часа вместе с солдатами штурмовых групп, что залегли рядом с ними.
Стрелки командирских часов на руке Тарена Саидова сошлись на цифре пять. Над позициями, чертя дымный след в утреннем небе, поднялись сигнальные ракеты.