Мир треснул, раскалываясь в грянувших взрывах. Тяжелые ворота Краснознаменного рухнули, погребенные обрушившейся стеной, а обломки бетонных вышек взлетели высоко в небо, падая на крыши спящего города. Залаяли пушки, окончательно разбивая стены, выламывая в бетоне бреши для поднявшихся в атаку работорговцев.
Город удалось взять врасплох. Первые солдаты уже спускались в ров, когда с уцелевшей стены грянул первый винтовочный выстрел. Чуть погодя ему ответил второй. Загрохотал было с уцелевшей башни пулемет, но тут же захлебнулся подавленный метким пушечным огнем.
Первые баронские солдаты уже карабкались в бреши в стенах, когда городское ополчение, наконец, пришло в себя. К винтовочным выстрелам добавились короткие отсечки автоматных очередей и стук ручных пулеметов. Начали рваться гранаты.
Рухнул на пыльную улицу первый из работорговцев, хватаясь за простреленный живот. Подняв фонтан брызг, упал в ров солдат в пробитой стальной кирасе быстро утащившей раненого на самое дно. Сразу десяток работорговцев влезших в одну из брешей, перемолол из крупнокалиберного пулемета вовремя подъехавший броневик ополченцев.
Однако было уже слишком поздно. Баронские солдаты лезли через бреши и рухнувшие ворота, лезли по веревкам и лестницам, протянутым с обшитых броней пожарных машин. В это же время в мутную воду рва, полную посеченных разрывами снарядов кувшинок, баронские саперы уже кидали связанные охапки веток и жердей, создавая проходы для подходящих и подходящих частей барона.
Бой шел уже в городе. Наступление приостановилось: из окна каждого дома били по атакующим стрелки, работали снайперы, а засевшие за баррикадами горожане встречали работорговцев не только пулеметами, но и парой стареньких пушек. Когда наступление выдохлось, а лучшие части увязли в боях за больницу и здание милиции, саперы наконец восстановили мост перед воротами в Краснознаменный и разгребли загораживающие дорогу бетонные обломки.
– Трогаем, – лаконично приказал Тарен Саидов, и собранная им колонна бронетехники вошла в город, обрушивая на защитников огонь пушек и крупнокалиберных пулеметов.
Пару идущих впереди бронированных грузовиков остановили из противотанковых ружей горожане, засевшие за перегородившей главную улицу баррикадой, но Тарен Саидов лишь приказал выдвинуть вперед огнеметную бронемашину.
Все потонула в грохоте выстрелов: по выехавшему вперед приземистому Мардеру били из всех стволов, но немецкая броня легко держала даже крупнокалиберные пули. Подойдя поближе, машина замерла, наводя ствол на людей, укрывшихся за набитыми землей ящиками и автомобильными остовами. Повисла секундная тишина. Баррикада, перекрывающая улицу, исчезла в трескучих струях огня. Атака продолжилась.
Пламя было везде. Оно пожирало мечущиеся в нем черные силуэты, оно играло на лопающихся от жара стеклах зданий, где искали укрытия бойцы Краснознаменного, оно плясало тысячами бликов по мозаике советских домов, оно светилось в лужах крови и масла, оно заменило собой солнце, исчезнувшее в чадном дыму.
Тарен Саидов расширенными зрачками смотрел на все это с борта своего БТРа. На его лице были слезы, а в его голове билась лишь одна мысль: мир еще никогда не был так красив как сейчас.
А потом он перестал улыбаться: ополчение Краснознаменного контратаковало. Казалось, они лезли отовсюду: из каждого дома и подвала, с причала и из дворов. И когда огнеметная машина слизывала наступающих бойцов, а град пуль баронских солдат добивал остальных, ополченцы перегруппировывались и снова отбивали улицы.
Полыхали БМП и грузовики рабовладельцев, подбитые огнем пушек и кинутыми с крыш гранатами, дымили пробитые очередями пулеметные уазики штурмующих, валились солдаты и гвардейцы, выкошенные в перестрелках и рукопашных схватках. Где-то позади чадил подбитый бронетранспортер Тарена Саидова, но спешившийся молодой барон упорно вел своих людей к причалам, отбивая улицы метр за метром.
Центр города держался. Упорный бой переходящий в рукопашную шел возле больницы. На площади возле городской администрации, прямо под памятником Ленину, догорали несколько бронемашин рабовладельцев и залегли солдаты, не в силах подняться под пулеметным огнем городского ополчения. Наконец, когда к шестнадцати часам все пушки обороняющихся были уничтожены, Тарену Саидову удалось прорвать оборону на одной из улиц, ведущих на пристань, с которой можно было выйти обороняющимся в тыл. Его потрепанный отряд остановился прямо перед опустевшей баррикадой, около которой еще догорали ее защитники. Трубы, мешки с песком и землей, колеса и металлические листы, все это было той последней линией, что так и не смогла отделить баронских солдат от темной реки, в которую упирался город.
Там на причале, отражая десанты работорговцев с реки, еще били пулеметы, установленные на пришвартованной к пристани ржавой барже, еще щелкали винтовки засевших между опрокинутых лотков торговцев стрелков, но все это было уже бесполезно. Лязгая гусеницами к развалинам последней баррикады подъезжала огнеметная БМП, и несколько пушечных грузовиков, обшитых броней.
Тарен Саидов сплюнул и машинально потрогав бронежилет, не так давно удержавший шальную пулю, встал перед своими солдатами. Где-то щелкали выстрелы, но какой-то частью сознания барон знал, что сейчас не его черед умирать.
Он стоял, глядя в усталые, серые от пыли и грязи лица солдат, на раненых, все еще сжимающих автоматы, не смотря на набрякшие кровью бинты, и на лежащих рядом с ними убитых. Он хотел сказать проникновенную речь, такую как и всегда, про прошлые битвы и будущие победы, про доблесть и честь, но все красивые слова исчезли из головы барона после взгляда в эти лица.
– Сегодня был тяжелый бой, – просто сказал Тарен Саидов – Осталось немного. За этими домами пристань, и какой бы огонь не велся с нее, но мы выйдем туда и убьем каждого, кто поднимет на нас оружие. А потом выйдем с нее на другие улицы и ударим краснознаменцам в тыл. После этого сопротивляться они уже не смогут. Бой кончится. Я иду вместе с вами. Готовьтесь. Пять минут на отдых, и мы выступаем.
Измученные солдаты тут же упали рядом с техникой, пытаясь хоть немного прийти в себя после многочасового боя. Лишь саперы, не обращая внимания на стрельбу, растаскивали баррикаду, давая проход тяжелой технике.
Миновала минута. Вторая. Третья. Прошла четвертая. Пятая истекла.
Давя чей-то труп, огнеметная бронемашина тронулась вперед. Следом за ней зашуршав шинами выдвинулись грузовики, с сидящими за броней кузовов гвардейцами. Солдаты барона поднимались с земли, занимая свои места. Молодые и старые, здоровые и раненные, они поднимали оружие и шли вперед, в удушливый дым, навстречу летящим с пристани пулям. Шли туда, где блестела в языках огня темная гладь реки.
И в этих их движениях было что-то настолько театрально-возвышенное, что-то столь вечное, что Тарен Саидов все смотрел и смотрел им в след, не желая ни вздохом, ни звуком разрушить этот момент.
Эпилог
Оранжевый, огневой свет играл на золоте баронского бронетранспортера. Работорговцы бесконечным потоком выходили к нему из дымной темноты горящего города. На башне БТРа, облаченный в роскошный узорчатый халат, высился сам Тарен Саидов, держащий в руках сверкающий самоцветами кинжал. Подняв его к небу, барон обращался к войскам:
– Мои солдаты! Время закончить нашу атаку! Один, последний удар и город падет в наши руки точно перезрелый плод! Каждого жителя Краснознаменного мы обратим в раба! Мы посадим пойманных людей на цепи, а сами займем их теплые дома и станем их хозяевами! Краснознаменный станет называться отныне Тарен-Саидовском, а статую Ленина мы свернем, поставив на ее месте мое изваяние в три человеческих роста высотой.
Я прикажу сделать его из расплавленных винтовок краснознаменцев, ибо тот, кто слаб, не достоин владеть ни свободой, ни оружием! Вперед! Возьмем же причал!!! Пусть омывающие его воды покраснеют от крови тех, кто встанет на нашем пути!!!
С каждым словом Тарена Саидова, в Краснознаменном становилось все темнее. В конце речи разглядеть можно было лишь силуэты домов в огне, да черную фигуру барона, высвеченную бьющим сзади лучом прожектора. Город вздрогнул: сверху с набатным звоном медленно опустились огромные металлические цепи.
Луч прожектора погас. На Краснознаменный рухнула абсолютная тьма.
Заметались фигуры, Тарен Саидов неуклюже спрыгнул с БТРа и убежал, путаясь в полах слишком длинного халата, двое солдат барона выхватили канат из-под бронетранспортера и, взявшись за него, спешно укатили бронемашину прочь, освобождая место несущим листы фанеры людям. Мимо работорговцев спешно пробежал Кипятков в тельняшке, держащий в одной руке листки бумаги, а во второй здоровенный маузер. Матрос спешно занял свое место возле подтащенного рабочими бомбомета. Наконец все было готово, и бархатные кулисы разошлись в стороны. Вновь загорелся свет.
Сцену театра занимала ржавая баржа с развороченными, пробитыми снарядами постройками на ней.
Кипятков лежал за мешками, уложенными у входа в здание, что было украшено огромным изображением игральных костей. Вывеска «Госпожа удача» была сорвана взрывом и теперь лежала рядом, равно как и некогда висящий над дверью в игорный дом старинный щит с подковой.
За сценой раздалась ружейная пальба, и появившаяся из-за кулис Ника быстро кинулась к матросу.
– Ну, подруга, как город? Держится?
– Больницу отбили. У торговой палаты горят баронские броневики. Только бесполезно все: баррикаду возле гостиницы взяли. Сейчас сюда полезут, причал брать. А возьмут причал, выйдут в тыл и все, конец обороне.
Кипятков скептически посмотрел на укрывшихся за мешками с песком ополченцев.
– Дело табак. У пулеметов пол ленты на ствол осталось, гранат два десятка только на всю баржу, да три бомбы к бомбомету, вот и весь наш арсенал. Эх, Ника, сдается мне «Госпожа удача», это крайне неподходящее название для места, где нас с тобой порешат.