Все эти люди был азиатами – скорее всего, корейцами. Мой взгляд сразу же подметил, что это были только женщины и дети. Женщины и дети! А где же мужчины? Этот вопрос остался для меня открытым.
Дария, которая сначала, побледнев, молча разглядывала этих людей, вдруг засуетилась. Она отдавала какие-то команды; женщины и четверо мужчин из нашей группы стали подходить к бывшим пленным. Один из «наших» мужчин, имеющий признаки явной принадлежности к тому же народу, что и эти несчастные, о чем-то спрашивал их на их языке – и вот они, немного оживившись, стали что-то рассказывать.
И тут я услышал:
– Эй, Джек! Пойдем-ка…
Один из тех мужчин, что стояли отдельно, поманил меня рукой – и мы все вместе направились в сторону небольшого холма. Пока мы его огибали, в мои ноздри все явственней проникал такой знакомый и отвратительный запах… запах мертвой человеческой плоти, который ни за что не спутаешь с каким-либо другим. Мужчины переглядывались между собой и все больше мрачнели по мере приближения к цели.
И вот мы пришли. Все, что воспринимало сейчас мое сознание, было похоже на кошмарный сон. Мы стояли на краю большой ямы. Смрад шел из нее… И я знал, что уже никогда не смогу забыть ни этот запах, ни это зрелище… В яме, сваленные в кучу, лежали обезглавленные трупы. Трупы не солдат. Женщин и детей! Ни в чем не повинных – видимо, из числа тех пленных, которых мы только что видели. «Не может быть! – кричал мой разум, дергаясь в конвульсиях ужаса, – ведь мы живем в цивилизованном мире! Это дело рук японцев?! Как же они могли?»
Но действительность говорила – да, могли. Да, именно японцы совершили это невиданное зверство. Так ведь если они вершат такое, то не только здесь… Сколько еще таких вот страшных могил по островам? Вдруг вспомнились мои собственные сомнения, правильно ли поступают пришельцы, вмешиваясь в эту войну. И разум воскликнул: «Правильно! Пусть теперь весь мир узнает о том, что здесь творится! Чтобы никогда, никогда не повторилось этого впредь!»
Бледные, потрясенные, сдерживая приступы тошноты, смотрели мои спутники в эту яму. И в этом безмолвии, когда душа каждого созерцающего плакала о душах невинно убиенных, замученных женщинах и детях, вырастало незримое облако холодной и чистой ярости против тех, что посмели попрать все человеческое… Нет, не должно быть им пощады! Закрыв глаза, я слышал плач и стоны тех, чьи останки сейчас лежали передо мной…
16 марта 1904 года 09:00 по местному времени. острова Элиот, остров Да-Чан-Шан Дао.
Павел Павлович Одинцов.
Прямо сцена из исторического боевика. Вытоптанный пыльный плац перед флагштоком – только позавчера ночью ребята майора (а теперь подполковника) Новикова сорвали отсюда японское «солнце с лучами». Теперь на этом плацу коробками выстроены команды «Трибуца», «Новика», «Аскольда», «Баяна». Точнее от местных выстроены «лучшие из лучших», которые заслужили эту честь. Ведь крейсер первого класса это 700–800 человек команды, второго – пятьсот. У нас на «Трибуце» при таком же водоизмещении всего двести восемьдесят пять человек, включая тридцать офицеров и шестнадцать мичманов, а на «Быстром» двести девяносто шесть при двадцати пяти офицерах и сорока восьми мичманах. А на следующем поколении кораблей при возросшей боевой мощи команда должна уменьшиться до сотни человек. Что же, автоматизация рулит. Напротив строя установлена трибуна – да-да обычная фанерная переносная трибунка, как неотъемлемый атрибут корабельного хозяйства. Но в лабазах наших замвоспитов не только эта трибунка… Каждый уважающий себя политработник еще с советских времен стремится иметь микрофон, усилитель, флеш-плеер, колонки… короче, можно открывать дискотеку. А так как здесь верх сервиса – это танцы под гарнизонный оркестр, то на этой установке можно было бы заколотить немалые деньги, или немалую популярность в народе. Но, не для того это, не для того… Вот два офицера с «Трибуца» и два с «Быстрого», при полной парадной форме, подносят к флагштоку свернутый флаг. Это капитаны третьего ранга Бондарь и Шурыгин, два Андрея, командиры боевых частей два и три с «Трибуца», а так же капитан-лейтенант Гаранян и капитан третьего ранга Шульц – соответственно, с «Быстрого». Вот в полной тишине полотнище зацеплено, кап-три Шурыгин берется за фал. Именно он рассчитал и выпустил по японской эскадре смертоносный веер из гидрореактивных торпед «Шквал-М». И в этом момент над замершим плацем, над головами моряков из прошлого и будущего, поплыли разрывающие душу звуки «Прощанья славянки». Внутри все защипало, захотелось вытянуться в нитку, и чтоб душа развернулась широко-широко. Так это мы люди привычные, а местные вообще на грани транса. Вон у Степана Осиповича слеза по щеке побежала. Над плацем разнесся зычный голос капитана первого ранга Вирена:
– Шапки долой!
И все, в том числе и наши современники, обнажили головы. На какое то время этот плац как бы превратился в храм под открытым небом. Да, это сильное оружие, не слабее ракет и торпед. Только ракеты и торпеды бьют по врагам, а музыка по своим, чтоб стали друзьями. Стихли последние аккорды, белое полотнище с косым синим крестом развевается на фоне бледно-голубого весеннего неба.
– Павел Павлович, – шепотом спрашивает Макаров, утирая непрошенную слезу, – что это было?
– «Прощанье славянки», – так же шепотом отвечаю я, – сильнейшая вещь на все времена. Один молодой офицер, перед уходом на фронт, написал эту мелодию за одну ночь. Он не написал ни одной музыкальной строчки ни до ни после. Только «Прощанье славянки». Вы верующий человек, делайте выводы сами.
Макаров замолчал, задумавшись. После «Прощанья славянки» «Боже царя храни» откровенно не впечатлял…
– Скажите, – тихонько спросил меня Наместник Алексеев, – а эта музыка – это гимн России в ваше время?
– Нет, ваше Высокопревосходительство, это гимн тех, кто идет сражаться за Россию и понимает, что может вернуться «на щите».
– Понятно, – кивнул Наместник, тогда тем более… – что «тем более», я так и не узнал, потому что Наместник поднялся на трибуну.
– Господа, сегодня мы собрались здесь, чтобы поднять наш военно-морской флаг над этим маленьким кусочком земли, в знак того, что мы отсюда никуда не уйдем. А также для того чтобы вручить награды тем, кто в трудный для Отечества час пришел ему на помощь и нанес врагу сокрушительное поражение…
А дальше была приятная, но нудная процедура вручения крестов, анненских темляков, новых погон… Оказывается, по приказу Наместника «Страшный» ночью на полном двадцати пяти узловом ходу обернулся до Артура и доставил все необходимое, а также двадцать пять тысяч рублей золотом, как аванс в счет премиальных за захваченные призы. Ибо стоимость контрабандных грузов на всех шести пароходах перевалила за астрономическую сумму в полтора миллиона золотых рублей. И это не считая самих судов, которые тоже подлежали конфискации и продаже с аукциона. Краем глаза замечаю, что среди фанз начинают собираться кучки Дашиных подопечных. Теперь они умыты, одеты в новенькие робы японских матросов, кое-как пригнанные по фигурам, и вообще стали похожи на людей, а не на персонажей фильмов ужасов. Стоят и смотрят, очевидно, понимая, что на их глазах творится что-то важное. А уже после конца церемонии случилось нечто. Когда все уже расходились, к Новикову подошла кореянка средних лет и с поклоном протянула цветок. Скромный полевой цветок – один из тех, что во множестве распустился среди холмов с приходом весны. А Новиков почему-то перекрестил ее и вставил цветок в нагрудный карман кителя. Вот так, значит – может, у нас что-то из этого получится.
И тут я понял, что, скорее всего, мир уже не будет прежним; будет он лучше или хуже, но теперь это наш мир, и мы за него отвечаем.
Часть 7. Утро нового мира
14 марта 1904 года,Обстановка в мире.
Не успел рассеяться дым сражения, а телеграф уже разносил шокирующую новость по миру. Быстрее всех по проводам бежала срочная телеграмма вице-адмирала Макарова. Вслед за ней торопились сообщения дипломатов, шпионов, корреспондентов. Так же быстро новость облетела все военно-морские базы Российской Империи. На рассвете яростным грохотом холостых залпов салютовали этому известию Севастополь, Кронштадт, Свеаборг и Гельсингфорс. На бесчисленных железнодорожных станциях Российской Империи паровозные гудки приветствовали известия из-под Порт-Артура. Стреляли в воздух в казачьих станицах и горских аулах. Когда произошло сражение, в Европе была еще глубокая ночь. Сенсация поднимала с постели главных редакторов крупнейших газет мира. Грохот взрывающихся японских броненосцев из-под Артура за считанные часы докатился до Москвы, Санкт-Петербурга, Берлина, Вены, Стамбула, Парижа, Лондона, а по трансатлантическому кабелю и до Нью-Йорка.
В Москву телеграмма пришла на рассвете, и город проснулся от праздничного перезвона сорока сороков. Мальчишки-газетчики наперебой кричали «Блистательная Победа Русского Оружия», «Адмирал Макаров утопил весь японский флот», «Сокрушительный удар по Японии», «Победа Порт-Артурской эскадры»… И даже хмурое мартовское небо на мгновение блеснуло майской голубизной. Ликовали Севастополь, Одесса, Киев, Санкт-Петербург и Кронштадт…. Над кораблями Российского императорского флота гремели холостые залпы и волнами прокатывалось громовое матросское «Ура».
14 марта 1904 года, 06:15. Царское село, резиденция Е. И. В. Николая II.
В шесть часов утра в Царском Селе еще стояла тишина, волны людского ликования пока бушевали где-то вдалеке. Только со стороны Кронштадта ветер доносил глухое, чуть слышное, ворчание далеких залпов. Императора Всероссийского новость застала в гимнастическом зале, где он с исступлением терзал тело упражнениями. Лакей внес конверт на серебряном подносе.
– Срочная телеграмма от вице-адмирала Макарова, Ваше Императорское Величество.
У Николая потемнело в глазах. Война, которую ему обещали как маленькую и победоносную, уже обернулась множеством мелких, но досадных поражений, сопровождавшихся потерями в кораблях и жертвами среди личного состава. Николай уже давно не ждал хороших новостей с этой войны.