Он сидел за столом, соединив длинные пальцы бледных рук и положив на них острый подбородок. Слепой Судья был гладко выбрит, но явно давно не стриг свои темные волосы, тронутые сединой. Он носил их убранными в хвост.
В темных очках отражались свечные огоньки. Стекла были черными, как поверхность болота; обычно такие и вправду носили слепые, но, когда Судья снял их, глаза под ними оказались самыми обыкновенными, зрячими, только уставшими, с воспаленными прожилками. Ему было, наверное, лет сорок, а может, пятьдесят – в неверном свете свечей он казался то старше, то моложе.
– Добрый вечер. – Он говорил негромко, голосом человека, который привык, что его слушают. – Проходи, пожалуйста. Присядь.
Никогда прежде со мной не говорили так вежливо.
Я осторожно присела на краешек стула, не сводя глаз со Слепого Судьи. Он отвечал мне тем же – осматривал меня с ног до головы, близоруко сощурившись и нахмурив брови.
Некоторое время мы смотрели друг на друга молча, а потом он заговорил:
– У тебя есть имя, которым я мог бы называть тебя?
– Лекки. – Имя сорвалось с губ с непривычной легкостью. Кажется, оно и вправду успело прирасти ко мне больше прочих. Досадно – ведь я придумала столько других, красивых.
– Хорошо.
– А ваше? – Я запнулась. – Ведь «Слепой Судья» – это скорее… должность?
– Это скорее прозвище. Слепым я, по счастью, никогда не был, но людей легко впечатлить внешними атрибутами. Впрочем, думаю, тебе об этом известно больше моего.
– Наверное.
– И отчасти это моя вина.
– Ваша? – Это не имело никакого смысла. – При чем здесь вы?
– Видишь ли… Ничего, что я приступаю сразу к делу? Может быть, ты хочешь чаю или перекусить? Нет? Так вот… Ты ведь наверняка хочешь узнать, зачем ты здесь. И речь пойдет о моей вине перед тобой… Лекки. Перед тобой и другими, похожими на тебя.
Огоньки свечей дрогнули, хотя высокие окна были закрыты. На улице, за идеально чистыми стеклами, сгущался сумрак.
– Что вы имеете в виду?
– Возможно, тебе известно, что я воевал в последней войне, как, бесспорно, все верные подданные Бирентии. – В голосе Судьи мне послышалась ирония. – Какими бы ни были причины и цели войны… последствия оказались ужасными для обеих сторон. Арта не отступилась от надмагов. Артийцы – люди иной веры, иных убеждений… Они поймут, что натворили, позднее. Это неизбежно.
Судья заговорил холодно, жестко, и я вздрогнула. Заметив это, он улыбнулся:
– Вижу, ты разочарована. Что ж… Судя по всему, ты совсем юна, не так ли? Шестнадцать, семнадцать лет?
– Я не знаю точно.
– Конечно. В юности приятно считать, что существует путь, следуя которому можно осчастливить всех. Увы, такого пути нет – поверь человеку, который много лет жизни потратил на его поиски. Я слышал, ты дружна со студенткой уондерсминского университета?
Резкая смена темы – с ним нужно было оставаться настороже.
– Откуда вы знаете?
– Пустые заметны. Если бы ты не пришла ко мне сама, скоро я все равно пригласил бы тебя к себе. Твоя подруга изучает таких, как ты, верно?
– Да. Она сделала это темой заявки на грант. – О Криссе говорить не стоило, но мне хотелось вывести Судью на разговор о том, что было важно нам обеим.
– Похвальная цель – жаль, что его высочество пока не считает ее достаточно важной.
– Из-за правителя Прют не получила грант? – Возможно, будь на моем месте, например, Сорока, он бы осторожнее выбирал слова. Но я не была Сорокой, не была даже настоящей Вольной Птицей – то, что он назвал меня Жаворонком, не делало меня одной из них.
Поэтому я говорила прямо – и, ожидая ответа, внимательно вглядывалась в лицо Слепого Судьи, выискивая признаки лжи или смущения.
Пока мне казалось, что или он тоже честен со мной, или очень хорошо владеет собой.
«Конечно, он владеет собой, – будто прошептал у меня в голове Сорока, – он политик, за несколько лет приблизившийся к правителю, ставший его тенью».
– Правитель считает более перспективными исследования крови по направлению поиска родства. – Судья улыбнулся. – Любому мужчине важно иметь возможность твердо убедиться в том, его ли на самом деле ребенок. И для правителей этот вопрос стоит особенно остро. – Мне показалось, что Судья запнулся в конце, совсем чуть-чуть – только дрогнула морщина в углу губ. – Но вернемся к проблеме пустых. На данный момент мне не удалось убедить правителя в ее значимости – но я продолжаю и буду продолжать. Поэтому если ты пришла ко мне в надежде предложить свою помощь в обмен на мою – можешь не волноваться. Я и так занимаюсь проблемой пустых. И продолжу заниматься ею, даже если ты сейчас встанешь и уйдешь.
– Но почему? – Он нахмурился, и я пояснила: – В Бирентии мало кто взялся бы помогать пустым просто так.
– Уверен, ты не раз сталкивалась со злыми людьми. – Судья вздохнул. – Невежество – корень любого зла. Никто из них не знает о появлении пустых столько, сколько известно мне.
– Правда? И что же вам известно? – В животе стало тяжело от дурного предчувствия. Вот он, крючок, на который он планировал меня поймать – и поймал. Этот человек знал то, что могло приблизить разгадку моей собственной тайны, – и он не выдаст информацию просто так. Оставалось выяснить, что именно ему от меня нужно.
– Мне известно, что пустых создавали надмаги, – просто сказал он. – Я видел это не раз… к сожалению. Я боролся против надмагов всю жизнь, с тех самых пор, как покинул дом своего отца. И я видел, на что они способны. Пустые – лишь одно из их деяний. Порой они создавали пустых из мести, по злому умыслу. Но гораздо чаще – по неосторожности…
– «По неосторожности», – повторила я тихо и почувствовала, что во рту стало сухо, а в груди сдавило, как будто из комнаты ушел весь воздух.
– Да, увы. Человеческие жертвы – основа многих надмагических ритуалов. Власть над погодой, общение с призраками…
Я вспомнила женщину в красном, пик Кошки – и взгляд Крисса, спокойный и безразличный.
– …Порой жертвы погибают. Порой – нет.
– Значит, пустые – это издержки, – сказала я. – Отходы надмагии.
– «Отходы» – меткое слово, хотя применительно к себе произносить его должно быть неприятно.
– То есть я – случайная жертва… – медленно повторила я, пытаясь прочувствовать эти слова. Слова не достигали сердца, и я не верила в них.
– Это необязательно так. История каждого человека уникальна… Но выяснить путь отдельного пустого трудно. Практически невозможно. Хотя, конечно, если знать хоть что-то, какие-то детали, например… как давно ты стала пустой?
Он говорил медленно, спокойно, но глаза его блеснули, и я почувствовала: Слепому Судье интересны мои ответы.
– Около года. Если точнее, почти год, как я…
– Где это произошло?
«В Борре пустым не место!»
– Деревня называлась Борр. Правда, я пришла в себя не в самой деревне, а на берегу моря. Какое-то время я жила в лесу. – Я сама не заметила, как начала отвечать на его вопросы, – а заметив, подумала, что Сорока был бы мной недоволен. Но в моей истории не было никакого секрета. Кроме того, мне хотелось заслужить доверие Судьи.
Этот человек мог мне помочь.
Судья покачал головой:
– Прости, мне это ни о чем не говорит. В некоторых углах Бирентии до сих пор прячутся надмаги. Год назад, в Борре… Нет, я не слышал ни о чем подобном. Но проверю архивы – и, если что-нибудь найду, сообщу тебе.
Мое разочарование от него не укрылось.
– Все пустые хотят узнать о себе хоть что-то.
– Вы знакомы со многими?
– С несколькими. В будущем я надеюсь исправить зло, причиненное надмагами, – кто знает, возможно, твоя подруга из университета сыграет в этом роль. А пока я помогаю пустым, чем могу. Подыскиваю им работу и жилье. Один из пришедших ко мне живет в пригороде, работает на ферме. Другая – служит у моей знакомой под Бирном. Врать не буду: найти тех, кто примет пустого, нелегко. Бирентия, несмотря на старания правителя и храмовых служителей, – страна предрассудков и суеверий.
Я вспомнила свою первую встречу с людьми. Уже тогда блюститель Глай упоминал, что Судья велит отводить всех пустых к нему.
– Люди боятся пустых. Чувствуют в них противоестественность… Противоестественность – суть надмагии. – Слепой Судья осекся и вдруг рассмеялся. – Прости. Порой я и сам не замечаю, как начинаю проповедовать. Можно сказать, я принимаю все это слишком близко к сердцу. На войне… я не сумел спасти всех. Пострадали близкие мне люди. В память о них я хочу исправить то, что смогу.
– И вы хотите помочь мне? – Я лихорадочно обдумывала варианты. Если Судья предложит мне отправиться на какую-нибудь отдаленную ферму, я не смогу следить за ним, а значит – не помогу Сороке. Теперь думать о помощи Сороке становилось труднее. Судья не казался мне плохим, и я не чувствовала лжи в его словах. Его лицо было лицом уставшего человека, который верит в свою миссию. И он уже знал об исследованиях Прют – и собирался ей посодействовать. Играть роль шпиона при таком человеке мне не очень-то хотелось.
– Да. Я хочу предложить тебе работу и дом – здесь, в Уондерсмине.
– В Уондерсмине?
Ситуация менялась слишком быстро – я не успевала за ней.
– Вы говорили, что найти желающих принять под свой кров пустых непросто. И до сих пор столица не была ко мне слишком дружелюбна.
– Надеюсь, ты дашь ей второй шанс. Обстоятельства сложились таким образом, что сейчас пустая нужна лично мне… И это можешь быть ты. Если согласишься. Мне не хотелось бы нарушать привычный уклад тех, чья жизнь уже налажена…
Дверь за моей спиной открылась, и слуга в расшитом золотой нитью сюртуке внес в комнату поднос – чайник на высокой подставке, две чашки и тарелочки с печеньем, изюмом и засахаренными орехами.
– Прошу, угощайся.
Чай пах полевыми цветами и душицей. Этот аромат напомнил мне о кухне Мафальды, и отчего-то сердце тоскливо сжалось.
– Недавно мне поступили сведения о нескольких надмагах, все еще скрывающихся в столице. У меня под носом и так близко к правителю… – Голос Судьи дрогнул от плохо сдер