Никто услышал или учуял собаку и побежал быстрее – так он потерял револьвер. Он ушел по воде, чтобы сбить погоню со следа. Так он сбил со следа и меня – я долго ходила вдоль берега, но не уловила ничего, кроме запаха горькой морской воды, песка и водорослей.
Много часов я плакала на пустынном берегу, где о моем горе не узнал никто, кроме волн и чаек.
Еще несколько дней, вздрагивая от каждого шороха и держа револьвер под боком – я очень боялась, что люди придут снова, – я провела в нашей хижине, надеясь, что Никто вернется искать меня. Но он не вернулся. Потому что не смог, потому что не захотел? Неизвестно.
На исходе пятого дня мне пришлось признать: ждать его дольше бессмысленно.
Целый вечер я потратила на то, чтобы тщательно прибрать разгром, устроенный людьми. Никто наверняка не понравилось бы, что я бросаю все в таком беспорядке.
На случай, если он все же вернется, я оставила в хижине записку, припасы, которые могли храниться дольше других, и страницу из Крылатой книги с изображением Ленны, испачканным сапогом. Кое-что из полезного, что осталось цело, я забрала с собой: синие стеклышки и мешочки с травами, несколько пузырьков и уцелевшие страницы книг, нож и револьвер, немного еды и одежды. Все это я сложила в старую сумку Никто, которую повесила на плечо. С тем и покинула тот берег и тот лес.
Часть I. По дорогам Бирентии
Глава 1Ребенок
Я въехала в город Рокк на рассвете – хотя это и городом было не назвать, так, десяток-другой кирпичных домов, прилепившихся к захолустному полустанку. Может, когда-то здесь и кипела жизнь, но это явно осталось в прошлом. Наверное, поезда проезжали здесь нечасто… Недостаточно для того, чтобы вдохнуть в эти покосившиеся развалины жизнь. Зато на окраине стоял небольшой аккуратный храм с красной крышей. Новехонький.
Городские ворота были испещрены узором вмятин, как леопардовая шкура – пятнами. Здесь была битва. Я не знала, чего ради, – городок не выглядел лакомым куском. Но, как бы то ни было, он выстоял.
С тех пор как я покинула хижину Никто, мне многое пришлось повидать. Несмотря на случившееся, я еще не раз пыталась подружиться с людьми – и каждая попытка убеждала меня в его правоте… Этот новый город тоже не сулил ничего хорошего.
– Доброе утро. – Рыжий паренек лет десяти с ведром в руках одновременно зевал и с любопытством разглядывал нас с Руной. – Вам комната нужна? Или, может, завтрак?
– Доброе утро. Было бы здорово. – Я не сняла капюшон – напротив, наклонила голову пониже: приятно для разнообразия хоть недолго почувствовать себя обычным человеком.
– У моей мамы таверна неподалеку. Единственная в Рокке. Желтый дом вон там, у поворота, видите? С красной крышей и флюгером.
– Да, спасибо.
– Мама как раз готовит завтрак. – Видимо, мальчик был не прочь поболтать.
Его любопытный взгляд продолжал исследовать меня. Я плотнее запахнула плащ, но поздно.
– Это у вас что, револьвер или что-то вроде того? Ух ты!
– На трактах небезопасно, – ответила я сдержанно, но почему-то на душе стало тепло, хотя его интерес – детский, мальчишеский – я знала, очень скоро угаснет. Примерно через мгновение после того, как он увидит мое лицо.
– Мама тоже так говорит, – с энтузиазмом подхватил мальчик. – Она даже думает переезжать в город… Ну, настоящий город. В Минту или даже Уондерсмин, к Прют… Говорит, поезда после войны все равно почти не ходят, а на горе, – он понизил голос, – творятся странные вещи… Народу здесь остается все меньше… Уезжают кто куда. А по дорогам опасные люди бродят.
– Твоя мама права. – Кажется, Руну эта беседа начала утомлять, потому что она переступила на месте, встряхнула головой.
– Можно погладить?
– Да. Конечно.
Я натянула капюшон пониже, когда мальчик подошел ближе к лошади. Он пах едой и очагом, молоком и мылом.
Он провожал меня взглядом до самого дома с красной крышей, и этот взгляд был как маленький талисман на удачу. Я постаралась его сохранить.
У коновязи никого не было, поэтому щербатое корыто с водой – вроде чистой – оказалось целиком и полностью в распоряжении Руны.
Колокольчик над дверью из светлого дерева, изрядно запачканной – судя по всему, ее часто открывали пинком, – звякнул, и мне пришлось пригнуться, чтобы войти внутрь. Закопченные стены давно стоило бы побелить. Темные поверхности трех столов у стойки были вытерты до царапин от жесткой щетки. Тускло мерцали пузатые бутылки – зеленые, с надписями на этикетках. Пахло чабрецом и мятой – у печи сушились, головками вниз, пучки цветов и трав. И едой – рот мгновенно наполнился слюной при мысли о жарящемся где-то за стойкой беконе. В деревянной лохани с водой перед печью плескался розовый блестящий младенец – наверное, годовалый или около того. При виде меня он улыбнулся и ударил по воде маленькой растопыренной пятерней. Полная рыжеволосая женщина у стойки вытерла не очень чистым полотенцем раскрасневшиеся от кухонного жара руки в веснушках.
– День добрый! Проходите, проходите, кого там гнев принес… Завтрак скоро будет.
– Спасибо. – Внутри было тепло и сухо, и запахи еды, трав, младенца и кухни сливались в один – запах дома. Я вдыхала его, надеясь, что женщина не заметит моей жадности.
– Повесьте плащ к огню – кажется, его неплохо бы просушить. Сырость, Гневный ее побери…
Ага, вот оно. Я покорно стащила плащ, щелкнула застежкой у горла, сбросила капюшон и повернула к трактирщице лицо – уж лучше поскорее.
– А, ты из этих. – Она не выгоняла меня, уже неплохо, но сразу перешла на «ты», а в голосе поубавилось приветливости. – Пустышка.
Я кивнула:
– Да. Мне лучше пойти поискать завтрак где-то еще?
Женщина фыркнула:
– Не глупи. Нигде больше здесь не подают… – Ее голос смягчился, может, оттого, что она бросила взгляд на младенца, который как раз ударил по воде так, что пол у лохани стал совсем мокрым. – Так что садись… Если у тебя есть деньги. Есть?
Я кивнула. Несколько месяцев назад я повстречала в горах Руну, лишившуюся седока. В седельной сумке были деньги – значит, на всадника напали не разбойники. Оставалось лишь гадать, что именно с ним случилось.
– Ну и хорошо. Деньги есть деньги – а уж от кого, мне не так важно. Отпустивший и Гневный одним стежком шьют.
Я сделала шаг в сторону печи, но женщина проворно обошла стойку и выхватила плащ у меня из рук.
– Я сама повешу.
Не хотела, чтобы я подходила к ребенку. Чтобы не тревожить ее, я обогнула печь по широкой дуге, села за самый дальний стол.
– Положи оружие на стойку, пожалуйста. – Теперь она попросила вежливо. Револьвер творит с манерами окружающих чудеса. – Такие правила.
– Конечно, сейчас, – отозвалась я и улыбнулась, сняла револьвер с пояса, достала из-за голенища нож. Нож можно было и оставить – вряд ли она его заметила, но мне хотелось быть дружелюбной. – Спасибо, что впустили.
Я надеялась, что вежливость ее смягчит, – было бы так хорошо получить комнату, чтобы не проводить очередную ночь под открытым небом. Последние пару дней к вечеру моя голова просто горела, а горло побаливало – я снова начинала заболевать, а ночная сырость не слишком способствует быстрому выздоровлению.
Хозяйка поставила передо мной жестяной поднос – тарелка с яичницей и беконом, два ломтя серого хлеба, подтаявший кусок жирного желтого масла, немного меда в глиняном горшочке, кофе – судя по цвету, разбавленный и с молоком, но все-таки настоящий. Губы женщины были сжаты в упрямую жесткую линию, а брови нахмурены, но на ее щедрости это не сказалось.
Пахла еда умопомрачительно.
– А горячего вина нет? Со специями? – это могло бы помочь горлу, но хозяйка поняла меня по-своему.
– В такую рань? Сколько тебе, собственно, лет? – Она запнулась и хмыкнула. – Ладно, вопрос глупый.
Я посмеялась, хотя смешно мне не было, и, похоже, это слегка растопило лед.
– С виду лет семнадцать, как моей старшей, – сказала хозяйка, возвращаясь за стойку. – Она несколько месяцев назад уехала учиться в Уондерсмин. Если справится, будет помощницей доктора, а то и доктором – кто его знает… Даже если медсестрой – все лучше, чем сидеть здесь… Отсюда многие уезжают.
Я удержалась и не спросила о горе.
– Не опасно путешествовать одной по этим проклятым дорогам? – спросила женщина. Видимо, мысли о дочке снова склонили чашу весов в мою пользу – чуть-чуть.
– Да, конечно. – Яичница была божественна – и прямо сейчас мне казалось, что она компенсирует все пережитые опасности с лихвой. – Но люди сторонятся пустых…
– Ну, значит, во всем есть свои преимущества, так? – Хозяйка перегнулась через стойку и подлила мне кофе.
– Наверное.
Младенец весело заагукал, и еще немного воды пролилось на пол.
– На западной развилке я наткнулась на разбойников. Видимо, перешли границу. Но Руна – это моя лошадь – очень быстрая. Нам повезло, успели уйти. Только палатку потеряли… И часть вещей.
– Западная развилка. – Хозяйка покачала головой. Сейчас она явно говорила сама с собой. – Эти, из Арты, совсем страх потеряли. Власти должны что-то делать… Иногда мне кажется, что про эти земли решили забыть.
Политика – спасение для тех, кому не о чем говорить. Притворись, что разделяешь взгляды собеседника, – получи несколько очков в свою пользу.
Я многому научилась с тех пор, как покинула хижину Никто. Ему бы это не понравилось.
Конечно, я больше не повторяла той глупости – не заходила в города как ни в чем не бывало, у всех на виду. Но тракты и захудалые деревушки – совсем другое дело. Там другие законы и люди дружелюбнее… Или они просто слишком заняты своими проблемами, чтобы обращать внимание на «маленькую пустую».
– Может быть, – кивнула я. – Я не видела ни одного сторожевого отряда за много дней пути. Ни пограничных, ни блюстителей, никого…
– Вот как. – Хозяйка протирала стаканы, и ее ловкие, отточенные движения отвлекли меня от еды. Она брала стакан кончиками пальцев, протирала снаружи и внутри – всего два стремительных движения, – ставила на подставку и тут же хватала следующий. – Ну, этого следовало ожидать. Что же привело тебя сюда, да еще через пограничье?