Охотник читал легенды, придуманные людьми, чтобы объяснить существование Зерен. Кто-то изобретал богов, кто-то – талант, кто-то – удачу или даже биологию, но ничто из этого даже вкупе не давало верного определения. Дар просто принадлежал кому-то. И им была неведома Пустота. А кому-то, кто слился с ней, принадлежала лишь потребность в даре, но не он сам. И это бесило Охотника больше всего. Он готов был обменять свой «аппетит» на самую крошечную крупицу Зерна, только бы прекратилось это желание насытиться. Но не мог. Не существовало ни схемы, ни былины об этом, ничего. И когда Зерна настолько расплодились, что стали уже принадлежать и обычным людям, ему не оставалось ничего, кроме как скрипеть зубами от невыносимой злости.
Ведь это он мог приоткрывать пространства силой пустоты, он жил столько веков, сколько никому из смертных и не снилось, он мог одним лишь движением достичь большего, но ему не дан дар, ему дано только стремиться к нему! И никогда не достигать! Он – самый главный несчастливец на этой земле! Он – и ему подобные. О, сколько он их встречал. Некоторые – совсем опустившиеся, молящие, слизывающие подонки, другие – сильные, но все же согбенные в поисках пропитания, третьи – с истертыми ногами и взглядами, такие усталые от вечного поиска, что утратили любые желания, кроме одного – остановиться. Охотник убивал и тех, и других, наблюдая, как их пустота пепельным облачком осыпается к ногам, и тем больше росло его раздражение, его досада, ненависть к одаренным и при этом таким бездарным!
Дом с Хранилищем он нашел не сразу. Сначала он его и не искал. Просто однажды оказался в городе на реке, и тот показался близким по духу: древним, быстрым и медленным одновременно, окруженным легендами и темными закоулками… Чем дольше Охотник жил в нем, тем яснее ощущал, как скапливаются здесь силы. Поначалу он просто прогуливался парками, ловил тонкие нити и бережно вытягивал их, чтобы хозяева не заметили. Они зачастую даже не понимали, каким сокровищем обладают, никак не использовали его. Так что Охотник не испытывал никаких угрызений совести. Потом он начал отлавливать необходимые ему Зерна и забирать. С их помощью он отслеживал уже богатых на дар. Однажды, правда, не повезло, безумная старуха бросилась на него с ядовито-жгущими словами и отбила девчонку, очень вкусную девчонку… Но один ее запах подарил ему следы, следы вели его к дому № 87. Он мог часами стоять под окнами или за дверями подъездов, лишь бы втянуть в себя до восторга теплую и сладкую суть тех, кто, не скрываясь, жил тут. Поначалу они вовсе не обращали на него внимания. Один старикан вообще остановился и сочувственно смотрел, пока Охотник не скрылся. Нисколько не боялся его! А вот в Охотнике что-то дрогнуло. В следующий раз он тоже присмотрелся к старику. О, его Зерно было огромно. Горячее, алое, потухающее, но готовое вот-вот вспыхнуть, стоит только подуть. Это было бы божественное подношение Пустоте! Стоило только проследить, выяснилось, что у старика есть еще целый амбар с дарами. Все эти местные имели наглость отдавать части себя, чтобы спрятать от Охотников! О, как это глупо! Глупо и смешно! Он ведь может просто прийти и взять все это. Войти, повинуясь инстинкту, подняться на нужный этаж, открыть дверь и втянуть аромат даров, просто оставленных в квартире! О, как они благоухали! Но прикоснуться к ним невозможно! Кипяток или кислота? Сильнейшая магия. Зерну старикана такая доступна. И многим из этих… Защищаются. Но Охотник непременно доберется до них! Он найдет способ. А пока… Пока можно охотиться на тех, кто не был столь аккуратен, их еще достаточно в округе и в этом Доме.
Обосноваться на чердаке ему помог листок бумаги. Кто-то обронил, возможно. Или это знак справедливой судьбы? Подарок первой Пустоты? Охотник не стал задумываться. Листок был щедро усыпан знаками такой силы, будто сами чернила выжаты из Зерен. Знаки создавали пространство по воле Охотника, уберегали, обвивали заклятьями, уводящими преследователей. Охотник берег листок, вот только чем пристальнее вглядывался он в линии, тем бледнее они становились. Однако успели поведать, что в доме есть еще что-то, что-то дремлющее… Что-то, что он будто бы улавливал углом зрения, но стоило только повернуться на маячок, как тот исчезал. Что ж, у него достаточно времени, чтобы разобраться. Кажется, здесь никто никогда и никуда не спешил.
Вот и девчонка, которая могла прикоснуться к Хранилищу без малейшего вреда, ни о чем не догадывается. Кажется, даже старик-дракон понятия не имеет, что таится здесь, или притворяется… Осталось только понять, что. И понять, как это достать, ведь листок молчал, на нем остались только редкие штрихи… Эти мысли не покидали Охотника даже во сне. Особенно когда удалось собрать нескольких отступников для грязной работы. Когда он почувствовал, что пусть даже с этими прихвостнями, но он не один, все инстинкты обострились. Он как никогда ясно видел окружающее. Он был силен. Сильнее, чем многие в этом доме: червяк-лифт, ползающее между Ними недоразумение, глупая кошка, которая возомнила себя человеком, вновь появившаяся старуха… Старуха сильна. И ядовита. Что ж, пусть собираются, пусть их будет здесь только больше! Когда он доберется до тайны, то постигнет ее первым. Ему, а не им, достанется нечто. Они даже не знают о нем. Они видят только голодных Охотников, но дело вовсе не в Охотниках! Что же здесь?! Что же?!
Если бы он мог прикоснуться к ней, то все понял бы тотчас. Вот только заявиться в старый двор старого города после стольких лет невозможно без подготовки. Еще многое нужно сделать. Пока можно воспользоваться крошками, просыпанными доброй судьбой. Охотники… Мерзкие твари! Но почему бы не попробовать поработать с одним из них? Он – звенящий воинственный разведчик, ведомый не долгом, но жаждой. О, такого не остановить, такой сможет разнюхать каждую дыру, испепелить любую стену, стоит только немного ему помочь, немного укрепить его силы, спрятать его невыносимую вонь за крепкой броней магии… Пусть развлекается. Как только он нащупает необходимое Зерно, появится тот, кому оно действительно принадлежит.
Глава четырнадцатаяНесколько слов о гостеприимстве
Лифт рванулся вниз и без единого поворота остановился. Даже сквозь закрытые двери Маричка услышала недовольное ворчание. Четвертый этаж, тот же подъезд, в окошках видны вершины тощих тополей. Этот подъезд казался Маричке каким-то особенным: то ли его стены отливали особой аквамариновой яркостью, то ли ступеньки виделись острыми как лезвия (стоит ступить на них, они сложатся в одну гладкую поверхность и ослепят металлическим блеском), то ли пахло здесь необычно, соленым воздухом и водорослями, как у побережья.
Двери лифта захлопнулись за спинами, и Маричка прислушалась к сопению и бурчанию, раздававшемуся снизу. Маричка перегнулась через перила, а Муська, презрев лезвенно-скользкую опасность, сбежала вниз и с хитрой миной присела на корточки.
– Что там?
Ворчание прервалось громким писком, Муська отскочила к стене, а Маричка на цыпочках спустилась вниз. За мусоропроводом, яростно вереща, вжималась в угол мышь, непривычно большая для представителя вида. На мыши красовались бархатная феска с кисточкой и аккуратная жилеточка. Ничему не удивляться, ничему не удивляться. Маричка только вздернула брови, закрыла собой кошку и, чуть помедлив, вежливо улыбнулась:
– Добрый день.
– Это чудовище всегда подкрадывается так неслышно! – Мышь попытался взять себя в руки, понимая, что ему ничего не угрожает, один на один с Муськой его не оставят.
– Можно подумать, я собиралась тебя съесть! – Муська скорчила презрительную гримаску, а Маричка осуждающе посмотрела на нее через плечо.
– Меня зовут Маричка, а это Муська… и Тень.
Мышь выглянул из-за мусоропровода, чтобы взглянуть на Тень, встал на задние лапки на человеческий манер и поклонился. Он уже совладал с собой и был готов вновь презентовать себя, но уже с более выгодной стороны.
– Я Мышь. И я хранитель этого подъезда.
Муська прыснула. Тень с важным видом покачивался у правого плеча Марички.
– Очень приятно, уважаемый. Мы желаем вам успехов в вашем труде.
– Это очень, очень важная работа. Всегда найдется кто-то, кто не выбросит мусор, не опорожнит пепельницу, да просто начнет ругаться в подъезде! – Мышь возвращался к ворчанию. – С этими сложнее всего: не успеешь вовремя, тут же зараза разлетается по воздуху.
– Дым? – поинтересовалась Маричка.
– Да нет же! Ругательства! Вы разве никогда не замечали, как сгущается воздух, когда люди ругаются? Это все слова. Слова-а-а. Их потом почти невозможно отмыть от стен. И у них паршивый запах, особенно если уже успели застыть. Я на них извожу не один веник в неделю. И каждый, вот каждый, считает нужным покричать в подъезде!
– О-о-о, это и правда трудно.
– Ох, не говорите. – Мышь потер передние лапки. – Я только что закончил вычищать этот угол от одной любовной ссоры. Они самые противные. Вроде как и быстро затихают, но потом так прячутся, что найти их сложно. А уж вонь от них! А вы… Вы зачем пожаловали, честные господа?
Маричка покосилась на Тень, тот кивнул.
– Нам очень нужно поговорить с Венецианцем.
– А, этот! Вон его квартира. – Мышь махнул лапкой на угловую дверь слева, прямо у лифта. – Иногда мне кажется, что он немного того, чокнутый, но в наше время чего только не бывает, поэтому я многого от людей не жду.
Муська за спиной давилась от смеха, но Маричка подавила улыбку. Очень уж достойным старался показаться Мышь, говорить с ним несерьезно – преступление против мышиного самоуважения.
– И что же, Венецианец вам досаждает?
– О нет, он вообще обыкновенно молчит, уж не знаю, что он там делает в своей квартире, но пахнет оттуда морем похлеще, чем коньяком от криков пьяниц. Хоть дезодорируй тут все.
– По-моему, вкусно пахнет… А вы с ним лично не знакомы?
– Нет, я стараюсь людям на глаза не попадаться. У меня тут есть моя квартирка, есть моя работка, а остальное мне до лампочки!