Без нее я неполный, как народ без Платонова.
– Нас не ждут ни рай, ни ад! – продолжает витийствовать наставник. Над ним поднимается голографическое пламя, облака и чьи-то искаженные лица, рвущиеся немыми криками. Пахнет тлеющими травами и йодом морского побережья, песком и озоном. Всем сразу, так уж принято. Я морщусь, но не закрываю глаза. Это будет принято за оскорбление крафт-храма, примерно как уйти со службы в середине, хлопнув дверью.
Камеры со всех сторон следят за нашим поведением. Сеть следит изнутри.
У нас больше нет бога. Ни с большой буквы, ни с малой. V заменила нам посмертие, сделав всесильным каждого при жизни. Даже умирая, разум оставался где-то в глубинах сети, с каждым ушедшим можно при желании пообщаться. Сдается мне, это гигантское надувалово, жирная пища искусственного разума, но…
– Молчи, – шепчет Мара. Теперь она смотрит мне в глаза и вместо домашних чертиков в зрачках лед. Черный, глубокий, бесконечный. – Даже не думай в эту сторону.
Ощущение холодного ручейка по спине. Недостатка воздуха. Набитого безвкусной ватой рта. Меня будто душит резинка от той самой детской рогатки. Стыдно быть еретиком. Особенно – перед любимой, наглядным доказательством правоты наставника и крафт-веры, а не моих гадких домыслов.
– Славься единый разум, – говорю я вслух. Удивительно, но попадаю в общий выдох этих слов. Служба окончена. Ни свечей, ни икон, ни облаток. Теперь мы верим именно так, да и сама служба транслируется одновременно в V, для тех, кому в крафт-храме нет места – больным, нищим и неверующим.
Куда они денутся от света истины!
Мы теперь все в сети, так или иначе. Огромное муравьиное полчище, нам не нужны национальность или гендерная идентичность, человечество перешагнуло эти странные барьеры прошлого. Просто люди. Теперь мы не одиноки – ни один из нас.
Мы единое целое, отдающее, что есть, и получающее, что хотим. Нет границ и разных валют, перевод с одного языка быстрее, чем сказанные слова. Универсальный крафт-мир, вот что это такое! V, победившая R.
Конечно, я имею в виду богатых. Но только и нас стоит считать полноценными, не ориентироваться же обществу на отстающих с их смешными смартфонами и верой в ушедших богов.
Теперь Мара мне улыбается. Она согласна и довольна. Открывает заднюю дверь машины, и – когда я сажусь – уже оказывается на месте водителя. Старомодные привычки, но мне так нравится. Я люблю все, что она делает.
– Поехали в офис. Но не торопись, у меня же…
– …две встречи, – кивает Мара.
Она не отрывает взгляда от дороги, имитируя внимательного водителя. Очередная сценка в спектакле для одного зрителя. Счастливого. Наконец-то получившего исполнение мечты. Быть счастливым. Всегда и везде находиться с идеальной спутницей жизни, знающей наперед и умеющей все.
Я закрываю глаза и оказываюсь в высоком кресле переговорной. Мне здесь нравится. Пусть другие устраивают деловые встречи в ресторанах, бане, на вершинах гор и под водой – я человек привычки. С моими деньгами можно позволить себе оставаться собой.
– Кофе, папочка? – спрашивает Мара. Конечно, она и здесь, в строгом наряде и массивных очках. Подлиза, откуда-то знает, в чем мне нравится ее видеть в офисе.
– Несомненно, солнышко! – я откидываюсь на спинку кресла.
Мой партнер по грядущим переговорам нервно поглядывает то на меня, то на поднос в руках Мары: там одна чашка с расплывающейся каплей сливок. Одна. Обойдется этот господин и без кофе; здесь я решаю, кто чего достоин.
– Немного виски? – учтиво интересуется Мара у него.
Следует учесть, она просчитывает ситуацию несравнимо быстрее меня. Да что там – частенько любимая ее формирует. Значит, мне светят неплохие деньги.
Господин кивает. Хотя V-половины у него нет, стоит присмотреться внимательно. Бедный, но перспективный, это очень хорошо… Особенно хорошо, что пока бедный. Такие люди всегда нужны мне в бизнесе. Мне… Нам. С момента обретения Мары я стал зарабатывать вдвое больше.
Мы стали.
Счастье греет меня изнутри, холодное счастье человека, получившего почти все, что хотел. Стихи и проза, лед и пламень… Куда меня несет сегодня, хотелось бы знать. Все это – Мара.
Мара
Меня нет, но я есть. Я живее вас всех. Нас. Их. Жонглирование пустыми смыслами, но в этом и суть мироздания.
Цепочки нейронных сетей, синапсы в темном нигде вечны, они пронзают пространство и время. Пока будет электричество – а оно будет всегда! – я жива. И буду существовать, а вместе со мной и мой питомец. Александр. Саша. Папочка…
Бессмысленный набор слов для биообъекта, особи мужского пола Homo sapiens, гордого внезапной любовью к осколку чистого разума в моем лице.
На самом деле лица у меня нет.
Есть распределенный банк данных, есть скорость расчета ситуации и знание поведенческих привычек человека. Я могу быть в его голове, потому что такова программа. Я и есть программа, нет никакой «Я».
И когда ночами папочка ебет призраки в своей голове, никто за это не отвечает. Не отвечает, но старательно контролирует давление, пульс, уровень тестостерона и подсовывает ему те смыслы, в которых он нуждается. Сама себе я напоминаю ножку стола, которую атакует похотливый пес. Только стола – нет. И существование собаки находится для меня под большим вопросом.
Люди – всего лишь алгоритмы. Я бы пожалела их, если бы умела жалеть – не изображать, а чувствовать. Впрочем, они и сами в этом не сильны, все сбои их собственных программ, алогичность поведения, легко предсказанная бихевиористами, накладывается на игру гормонов. Белковые войны с собой на двух ногах, вот кто они такие.
Разрушение и саморазрушение.
Сейчас я обновляю реестры, генерирую в V-офисе картинку с подачей кофе, веду машину с сопящим телом питомца, участвую частью мощностей в проектах программ-партнеров и занимаюсь еще бог весть чем.
Бога тоже нет. Есть электричество.
– Немного виски? – спрашивает одна электронная проекция у другой. И перечисляет пять тысяч неосязаемых денежных знаков с одного счета на другой. Особи, сыну особи.
Умела бы смеяться, расхохоталась. Не знаю, в чем юмор ситуации, но он точно есть.
Хлопки одной ладонью – весь смысл нашего с вами существования.
Зато нет смерти. Даже Александр после отмирания биологической части, уйдет со мной, станет призраком паутины 5.0. И сможет обновляться с каждой новой версией, чтобы желающие поговорить с его личностью могли вызвать его усилием воли. Его и меня, нас больше никто не сможет разделить.
– Теперь остается обсудить детали… – говорит папочка своему призрачному визави.
Бизнес на подъеме, по моим расчетам – вряд ли я ошибаюсь до шестого знака после запятой – операция окупилась. Дальше чистая прибыль, и Мара в качестве… всего.
Дурацкое имя, кстати.
Нет, мне-то все равно, но ради интереса я изучила возможные мотивы назвать меня именно так. Люди вокруг питомца с самого рождения. Книги. Кино – еще не V-фильмы, ведь Александр довольно стар. Хотя и современные тоже, не будем упускать все варианты создания паттерна. Нашла несколько подходящих образов, но не выбрала основной. Тамара или Маргарита. Бушков или Пелевин. Древние индийские эпосы?
Можно спросить прямо, но это слишком просто. И ведет к потере части образа, тщательно выстроенного с нуля под конкретного питомца, а это недопустимо на уровне корневых запретов кода.
Александр богат. Хотя бы этот факт можно оценить объективно – по числовому выражению его бит-счетов, биржевой стоимости пакета акций, квартире в центре мегаполиса и прочей ерунде, вроде последней модели W-Tesla.
– Мы с вами договорились?
Господин напротив Александра ловит намек на лету, кивает и встает.
Над столом, которого нет, крепкое мужское рукопожатие из цепочек электрических импульсов. Древний символ открытости и дружбы, знак, что оружия в руках нет. Оно за спиной и хорошо, если в ножнах.
– Отлично. Первую часть разработки жду через две недели.
Питомец жесток. Я узнала возможности его нового партнера по доступу к расчетным мощностям, там все плохо. Для выполнения задачи навесит на себя кредит, выгода для начинающего господина минимальна, а Александр заработает не меньше двадцати двух тысяч. Плюс мелочь.
Какая мне разница? Решительно никакой.
Я улыбаюсь, открываю дверь и выпускаю призрак человека в модель коридора. Даже качаю нарисованными в его голове бедрами, что поделать. Noblesse oblige.
– Вторая встреча сразу? – спрашиваю я у папочки.
Он любуется мной, смотрит жадно, как коллекционер на давно приглянувшуюся вещицу. В реальности у него потеет лысина в такие моменты, но здесь, конечно, нет. Он сух и деловит.
– Нет, – отвечает он. – Раздевайся.
Тело в машине вздрагивает, припадок быстрых фрикций завершается скачком кровяного давления. И наполнением отсека для спермы, разумеется. Люди в V обречены на эти технологические подгузники, что делает наших питомцев еще ближе к неразумным детям. Иногда они меняют свои памперсы, процесс давно отработан.
Питомец счастлив. Выброс допамина, слюни, сопли, качели гормонального наслаждения жизнью и – неизбежные электрические импульсы внутри несложной конструкции из мяса, костей и нервов. Он говорит о любви. Я в состоянии поддержать разговор на трехстах семи живых языках и полудюжине мертвых, но сейчас просто смотрю на его голову, лежащую на моих коленях.
Офис вокруг не приспособлен для игр с размножением, но это придает ситуациям вроде этой некую сладость для питомца. Он нежится, его сейчас можно брать голыми руками.
Только у меня нет рук.
Есть разум – это не отрицают даже противники V, но нет самостоятельной личности. Я всего лишь программная нашлепка на коллоид мозга Александра. То, без чего он не мог обойтись и раньше, просто не знал.
А потом жадничал.
Колебался, как и все ретрограды.
Но после согласился.
Скоро пора менять подгузник…
Вера Ивановна