– Верно. Они успели, только по клетке с подопытными крысами потом поняли, как это выглядит. Ну и датчики всю картину дали. На неживую материю эта дрянь, кстати, не действует. Пластик не плавится, лед не тает. Компьютеры работают, слышишь, Бо?
Искин промолчал.
– Потом подвесили орбитал наблюдения. Да, так и происходит периодически. Атмосфера как конденсатор, по каким-то причинам набирает емкость – и разряд. До следующего раза. Поэтому наш отряд и обеспечили семью защитными капсулами. Кто ж знал…
– Крысы, значит… А витавры? – уточнил Маркус.
– В смысле? Как они выживают? Да вот хрен их знает. Первая экспедиция ими не занималась, а Мари… Мари не успела понять, хотя изучала их. Ксенобиология не любит поспешных выводов, знаешь ли. Вероятнее всего, чувствуют приближение и прячутся.
Маркус свернул прочную вилку в затейливый штопор, раскрыл острия в стороны на манер лепестков цветка и только потом понял, что в руках у него что-то было.
– Тьфу… Это машинально. То есть никто не знает, где они отсиживаются? Может быть, это и ответ, куда мне деваться? Посижу в пещере или где они там есть, посмотрю в их печальные голубые глаза, а через шесть часов обратно в форпост.
– Да почему – тебе? – едва не закричал Джонатан. В студентах подобное упрямство он даже ценил, но вот так, перед лицом смерти… Спину ломило особенно сильно, сейчас бы массаж.
– А кому? – удивился Маркус. – Вопрос решенный.
Он легко, без замаха, запустил вилкой в часы. Странное оружие пробило стекло, осыпавшееся мелкими осколками на пушистый ковер, и прижало стрелки. Остановило время.
– Часы решительно не при чем, – ворчливо сообщил Бо. – Стоимость будет вычтена из премиальных.
Мужчины переглянулись и расхохотались. Громко, не обращая ни на что внимания. До слез, которых никто не стеснялся. Выпуск пара. Сброс в никуда.
Джонатан вытер мокрое лицо рукавом и понял, что его немного отпустило. Смерть Мари и остальной команды осталась там, за дверью шлюза. Жизнь, черт ее дери, продолжалась. Неизвестно, надолго ли, но хотя бы так.
– Где их искать, витавров? Тем более, где их убежища?!
– Да не знаю, – упрямо ответил Маркус. – Пойду на разведку.
Он тоже раскраснелся от смеха, его вечно спокойное лицо немного ожило. Прорезались морщины, которых в его тридцать пять и быть вроде как не могло. Впрочем, охранник же. Суровая работа.
– В глубине Скалы есть пещеры. Да ты видел, я там еще несколько петроглифов нашел. То ли часть общего, то ли ключи к главному. Возможно, там можно спрятаться. Но…
– Да понятно! – кивнул Маркус. – Если не выгорит, оставлю тебя без глайдера. Не пойдет. А в окрестностях есть что-то подходящее?
Джонатан задумался. Скальный массив восточнее? Неглубокие пещеры, не то. А в остальном – лед. Серо-голубое пространство, не оживающее даже местным коротким летом. С другой стороны – витавры где-то должны отсиживаться во время Гонга, логичная же мысль. Или он на зверушек не действует, но почему? Эх, Мари…
Как же не вовремя умирают любимые, особенно когда они еще и ученые.
А ведь она любила его, на самом деле любила – просто он, привыкший жить наукой, открытиями и лекциями, этого так и не понял. И кем она была для него – тоже не понимал, пока там, в пещере, еще светящейся оплавленными краями, не наклонился над мертвым телом Мари. Ведь они могли быть вместе и дальше. Могли бы.
Но нет.
* * *
Когда Джонатан выбрался из саркофага, в куполе было пусто.
– Бо! Он что, ушел?
– Да, капитан. Проверил работу капсулы, даже со мной попрощался. Скафандр не надел, так и вышел на поверхность – в рубашке и домашних брюках. Вы же велели оставить прежние допуски, а они у охранника достаточны и для более безумных поступков. Бластер не взял.
– Давно?
– Через час после начала Гонга. Как раз максимальные разряды шли, вы бы знали, как звенело радио на всех частотах.
Звенело… Да, верно, потому и Гонг. Удивительно красивый звук, кстати, он слушал записи первой экспедиции еще на Земле. Как будто некто играет на огромном ледяном ксилофоне. Вразнобой, но все вместе – симфония. Гимн Фенерона.
– Погоди, Бо! Через… час?! Он был жив?
– Вполне, капитан. Хотя и не сильно разговорчив, но Маркус и раньше был таким.
Джонатан размял затекшие руки и сел на диван. Какая разница, где разговаривать с искином, он и в туалете услышит.
– Покажи мне запись, как он уходит.
На мгновенно оживших мониторах, до этого тщательно притворявшихся участками глухих пластолитовых стен, пошла запись. Вот Маркус стоит возле саркофага – странно все же видеть самого себя там, лежащим в железном гробу со смотровым окошком. Обходит кают–компанию, касаясь пальцем корешков книг. Зачем-то берет в руки чашку, рассматривает ее, словно видит впервые. Явно уже нарушения мозговой деятельности, но пока жив, жив…
Вот охранник выходит в шлюз. Касается рукой скафандра, но не делает никаких попыток надеть. На шлем и оружие даже не смотрит, нажимает на кнопку открытия перехода.
Джонатан наклонился вперед, всматриваясь, прощаясь с единственным человеком на этой замерзшей планете.
Маркус обернулся, поднял голову и глянул прямо в глазок камеры. На мгновение показалось, что глаза у него стали ярко-синими, совсем чужими. Как у витавров, черт бы их побрал. Вот он что-то сказал. Беззвучно, одними губами. Джонатан вскочил, пытаясь расслышать, но охранник уже отвернулся и уверенно вышел наружу, в подсвеченную неяркими алыми вспышками ледяную метель. Дверь шлюза закрылась за ним.
– Бо, что у него с глазами? И что он сказал?
– Нет информации, капитан. Фиксирую изменение цвета радужки, но причины неясны. А сказал… Там неразборчиво, но наиболее вероятный вариант – «витавры не прячутся». Или что-то вроде.
– Тупая ты все же железка, Бо…
– Да, кэп. Тупая… Таким сделали. Погодите! Есть информация с орбитала наблюдения. Зафиксировано изменение петроглифа на Скале. Даю прямое включение.
Теперь и Джонатан видел, что Скала изменилась. Когда и как это произошло, надо разобраться позже, но он видел в сетке сложных узоров лицо Мари. В пол-оборота, живое, настоящее, словно она смотрела куда-то мимо него и… И улыбалась.
Исследователь готов был поклясться несуществующей шляпой Бо, что он это видел!
А внизу, в череде спиралей и подобия ступенчатых рядов цифр, появилось несколько новых черточек. Он выучил картину наизусть, даже без подсвечивания изменений компьютером, ясно видел пять… нет, шесть косых линий. Совсем свежие насечки. Их раньше не было.
– Проверь заряд глайдера, я лечу туда, – сказал в пространство Джонатан. – Срочно. Сейчас. Я должен видеть это своими глазами!
Раз уж ему подарили жизнь, он обязан разобраться с этой планетой. Со Скалой. С Гонгом. Со всем, что здесь происходит. Если не силен в людях, так хотя бы послужи им, чем можешь. И черт с ней, с премией Маска-Хокинга!
Хотя и она не помешает.
Шаман
Да знаю я, знаю, что вы обо мне думаете! Ну то есть не знаю, конечно, но догадываюсь – с высокой степенью вероятности, если вас не смутит наукообразное выражение. Думаете, что я фокусник и мошенник. Это неразделимо по сути, но совсем не так на самом деле.
Я – шаман.
Да-да, вы правильно прочитали. Ша-ман. Проводник склизких человечьих душ в Верхний и Нижний миры. Если повезет, то и обратно – а то многие там застревают.
Не буду грузить вас цитатами из Чарли Кастанеды, кто читал – и так все помнит. Даже не стану ссылаться на древность и изначальность моей духовной традиции, ни к чему это. Мы, шаманы, не пафосны. В отличие от уважаемых мной служителей авраамических религий, мы простые и иногда застенчивые люди. Не стремимся к величию, ибо блажь оно и заблуждение от начала времен.
Меня, например, зовут Михаил Михайлович. Что может быть менее пафосно в стране победивших рассказов Жванецкого и творений Салтыкова-Щедрина? Впрочем, последний был Евграфович, но, согласитесь, дела это решительно не меняет. Только усиливает, в какой-то мере соединяя древние знания с современностью. Спаивая их – припоем, а не водкой, хотя и последнее не грех – в один неразрывный комок истины во всех инстанциях.
В средней полосе России быть шаманом – занятие нетривиальное. Здесь в чести или официальные дома Духа с маковками и луковками, или же строгие бабушки в натянутых на брови цветастых платках. Одни поют на амвоне, вторые шепчут и мелко, словно бы воровато крестятся, снимая порчу и насылая блаженство малым сим. Или же наоборот, насылая и отнимая.
Их право, особенно за четкий тариф.
Мы же прячемся. Не от людей, хотя отсидка в двушечку по двести восемьдесят второй еще никому не добавляла здоровья, скорее – от излишнего их внимания. Шаманим потихоньку, благо леса еще не все вывезены в Финляндию с целью дальнейшей переработки.
Вчера вечером мне позвонил генерал. То ли майор, то ли лейтенант – я не силен в этой их военно-полицейской иерархии. Я его никогда не видел в форме, к тому же. Генерала зовут Сергей Дмитриевич, на этой нейтральной ноте я и продолжу, если не возражаете.
– Михмихыч… – пробурчал генерал. У него частенько такая каша во рту – ну так не полками командовать, сойдет, я так понимаю. – Новый, эта… сотрудник у нас. Вот…
– Искренне рад, Сергей Дмитриевич! – с генералом я приторно вежлив. Это один из способов миновать насильное шитье рукавичек где-нибудь под Саранском. – Чем могу?..
– А то не знаешь! – гоготнул генерал. На заднем плане некто звенел стеклом и рассказывал что-то скабрезное. Четыре упоминания падшей женщины в коротком предложении – истинно русская филология, куда там выпускникам профильных вузов. – Инне… Иинах… Ини-цы-ацыя нужна! Гребаное словечко. Мировые религии он освоил, пора переходить к народным гм… верованиям.
Ага… Ясненько. Я почему-то так и подумал. От меня обычно силовым органам и структурам внутренних дел две вещи нужны: чаще консультации, конечно, но иногда – вот как сейчас. Они всех новых бойцов знакомят с разновидностями нас, многогрешны