– Глупая девчонка!..
– Она никого не любит.
– Неудачница, маленькая неудачница!
Уже нет ни снега, ни пугающих меня глаз, ничего, кроме огромной замочной скважины, внутри которой переливается, едва не выплескиваясь из зеркала маслянистая темнота. Она бурлит, лопается пузырьками, даже на вид грязная и страшная.
Я размахиваюсь и бью рукой по зеркалу. Изо всех сил, в самый центр. Вспыхивают и гаснут алые точки, капли моей крови, уносимые куда-то внутрь, с удовольствием всасываемые алчными невидимыми ртами.
Нечто жадно чавкает. Я чувствую, что рука провалилась в глубину стекла, и кто-то держит ее, дергает к себе, стараясь затянуть меня целиком.
– Иди сюда, глупая девчонка! – Это уже не шепот, это крик во все горло, оглушающий, режущий слух на пределе. Я пытаюсь вырваться, отшатнуться назад, но ничего не выходит. Меня медленно, но неотвратимо уносит в глубину зеркала, раскручивая, сминая, чтобы я прошла целиком.
Терпеть нет сил, и я тоже кричу. Громко, безнадежно, как подстреленный равнодушным охотником заяц. Бесполезно. Теперь уже все бесполезно…
– Не знаю, Алиночка… – Мама накладывает подруге салат и ставит тарелку на скатерть. – Врачи ничего не говорят. На психические отклонения не похоже, проверяли. Просто детские фантазии? Как-то слишком уж… Сегодня в ванной зеркало разбила. Спрашиваю: как? – молчит.
Она оборачивается и смотрит на играющих в углу в куклы девочек. У Марины правая рука в бинтах, но она довольно ловко расставляет игрушечную мебель на полу перед Викой. Та смеется и что-то рассказывает подружке.
– Может и правда само пройдет? – отпивая вино, спрашивает Алина. – Повзрослеет, помудреет…
Мама вздыхает. Со временем все проходит, дожить бы до этого счастливого момента.
Словно заметив ее пристальный взгляд, Марина поднимает глаза. Они у нее зеленые, яркие как молодая листва, но слишком мудрые для ее возраста. Кажется, что она знает гораздо больше, чем все вокруг.
Знает вообще все, а это так тяжело…
Царь
Мужичок на остановке явно не в себе.
Есть такие признаки, они всем известны. Поднятые плечи. Походка. Характерная суетливость. Мимика и не присущая даже детям широкая глупая улыбка, страшная в сочетании с взрослым остановившимся взглядом. Все это сразу говорит – псих.
Образ дополняет расстегнутая одежда. Все нараспашку – и куртка, и рубашка, из–под которой светилась волосатая грудь с нательным крестом. Мятые, с отвисшими колеями, прямо–таки жеваные брюки родом из семидесятых. Неожиданно яркие, белые с оранжевым кроссовки заляпаны грязью.
– Блаженны… Блаженны нищие духом, ибо приедут в царствие… – Мужичок путается в словах Писания, но то, что он бормочет, вполне разборчиво. – Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю… И несть им числа, но – Диаволъ!..
Отчетливо слышен даже твердый знак на конце слова, что по определению невозможно. Псих выскакивает из–под навеса на тротуар, задирает руку вверх, да так и застывает. Костлявое запястье с краем старой выцветшей татуировки то ли грозит небу, то ли призывает его к чему–то.
Прохожие обходят мужичка, как неживого. Как статую, внезапно возникшую на пути. Жизнь в большом городе быстро учит не обращать внимания на дураков, если они не пристают. Здесь и на умных-то времени не хватает.
– Аз есмь царь земной и небесный! – вопит мужичок неожиданно густым церковным басом. – Уверуйте, сволочи!
Пара идущих навстречу школьниц с непременными наушниками поверх вязаных шапок отскакивает в сторону. Тетка уставшего вида с ашановскими пакетами в руках морщится, но проходит рядом. Чтобы свернуть ее с пути потребуется нечто куда солиднее царя. Пусть даже земного и небесного. Старушка, идущая следом, крестится и матерится одновременно.
Тоже особенность, кстати. Местная примета.
Мужичок опускает голову, весь как-то сникает и плетется к лавочке, с которой я наблюдаю за представлением.
– Нормально так? Пойдет? – плюхаясь рядом со мной, спрашивает он. Голос теперь самый обычный, без блаженных интонаций, да и лицо разгладилось, становясь обычной неприметной физиономией сорокалетнего мужика.
Не очень здорового и заметно пьющего.
– Ну… Больше бы экспрессии, – тяну я в сомнении. – За руки можно схватить кого-нибудь. А мимика – хороша, Виктор. Очень даже!
– За руки – нельзя. Побьют, – коротко отвечает Витек.
Я немного думаю и согласно киваю.
– Да нормально! В целом – убедительно.
Мужичок молча застегивается. Видимо, замерз. Настоящие сумасшедшие босиком по льду ходят, а ему, конечно, прохладно.
– Сергей Сергеич…
– Да? – не отрываясь от изучения прохожих, откликаюсь я.
– Я уже спрашивал, но так чего-тои не допер. Вот вы мне платите вторую неделю, верно?
– Три тысячи в день. Мало?
– Нет, нет! Что вы! Нормально. Меня устраивает. Я про другое хотел спросить. Что вы актера не наняли? Ну, это… Профессионального.
– Зачем?
Витек, как они говорят, зависает. Даже пальцы, сжимающие язычок молнии, останавливаются посередине груди, словно он собрался перекреститься, но забыл как.
– Так, это… У него лучше бы вышло, вот!
– Виктор, мне не нужно лучше. Вполне достаточно видеть вас. И как на вас реагируют все эти люди. Вы играете бездарно, но в этом есть своя честность. В общем, это – то, что мне сейчас нужно.
Витек наконец-то застегивает куртку под горло.
– На сегодня закончили?
– Пожалуй, да. Так хочется выпить?
– Ага, – он совершенно по–детски светлеет лицом. – Вы же не против?
– Помилуйте, Виктор! Вы – взрослый человек. Да еще на честно заработанные деньги… – Три тысячных бумажки меняют хозяина. – Я только за. Завтра здесь же, в одиннадцать.
– Спасибо, буду!
Он вскакивает с лавочки, засовывая гонорар в карман, кланяется и почти бегом направляется в сторону виднеющегося за домами здания вокзала. Там масса мест, где можно удачно инвестировать деньги в завтрашнее похмелье. Лысые по осенней поре деревья равнодушно машут ему вслед ветками.
Я некоторое время сижу, разглядывая прохожих.
Теперь, лишенные раздражителя, они скучны и сливаются в общую массу. Слипаются, как позабытые теперь карамельки в железной банке, проглядывая через общую глазурь разноцветными пятнами.
Встаю, и, тяжело опираясь на трость, иду в гостиницу. Сегодняшние наблюдения помогут мне написать еще пару страниц бесконечной книги о единственном достойном предмете размышлений.
О людях.
В коридорах гостиницы пусто: не сезон для туристов. Редкие командировочные сейчас трудятся, проверяя и пугая местных коллег, или, наоборот, перенимая их опыт и набираясь мудрости. В любом случае, они – не здесь. От моих шагов и даже стука палки нет эха, его впитывает казенный сероватый ковролин.
Номер аскетичен, как и все в моей кочевой жизни. Кровать, стол, стул, шкаф. И привычное зеркало на привычном месте – овальный портал в такую же комнату в ином мире, где моя левая рука станет правой и наоборот.
Больше там ничего не изменится.
С удовольствием выпиваю стакан минералки, открываю ноутбук и продолжаю с того места, где от усталости и нехватки материала остановился вчера вечером. Труд бесконечен, как и всякая по–настоящему масштабная работа. Он должен будет открыть людям глаза на них самих. Стать тем самым раздражителем, который только и способен что-тов них изменить, заставить разъединиться и выйти из железной коробочки…
Всего пара строчек, как меня прерывает резкий треск телефона. В таких гостиницах уже непривычные для современного человека проводные телефоны – по–прежнему вещь обыденная.
– Слушаю вас. – Я давно научился необязательной вежливости, это иногда помогает располагать людей к себе.
– Здрасте! Вы с девочками отдохнуть не желаете? – бойкий девичий голосок. Саму ее, что ли, вызвать…
– Идея не лишена интереса, – так же вежливо продолжаю я, с удовольствием слушая паузу. Бойкая переваривает фразу, примеряя ее в голове, как джинсы – подойдет или нет.
– Отлично! Тогда к вам сейчас подойдет молодой человек, покажет варианты. С ним и договоритесь. Приятного отдыха!
Я опускаю трубку.
Вот и мой раздражитель добрался, не все же эксперименты ставить, придется отрабатывать карму. Можно было отказаться, но следует прислушиваться ко всем знакам и сигналам. Так надо.
Молодой человек оказывается не так уж молод. Лет тридцать пять, если на вид. Из–за его широких плеч искусственно улыбаются три барышни.
– Классика, минет, с резинкой, полторы за час. Три часа – четыре штуки, – привычно бубнит он, окинув взглядом номер. – Выбирайте: Снежана, Анжела и Леночка.
Меня подкупает Леночка, не ставшая придумывать себе псевдоним. Чисто внешне все три женщины примерно одинаковы с точки зрения эстетики: яркая косметика, немного уставшие видеть чужие половые органы глаза, кофточки-юбочки в одном задорном стиле.
– Пожалуй, пусть будет Леночка. На три часа достаточно.
Молодой человек берет деньги и уводит с собой невыигрышные номера.
– Располагайтесь, прошу! Будете шампанское? – Леночка стоит посреди номера, словно не знает, зачем пришла. Пьяная, что ли? Не похоже.
– Да, буду, – она выходит из ступора и садится на кровать. – Вас как зовут?
– Сергей Сергеич, – отвечаю я. Имя как имя, почти привык.
– А я – Леночка, – глупо улыбается она, повторяя очевидное.
– Давайте немного поговорим? – из вежливости предлагаю я. На самом деле, она сейчас вещь, которую можно драть во все дырки. За некоторые из дырок придется доплатить, но сути дела это не меняет. – Я, с позволения сказать, писатель. Путешествую по стране, изучаю людей. Записываю некоторые характерные вещи, очень интересно, знаете ли.
– Прикольно! – отвечает Леночка, закидывая ногу на ногу. Меня начинает раздражать ее улыбка, но придется держаться до последнего.
– Да, повторюсь, довольно интересно. Держите бокал.
Я наливаю ей шампанского, себе минеральной воды. Леночка отпивает залпом почти половину, не утруждаясь выслушиванием тост