– Его сделали с аэроплана…
– Это наш парк и река. А тут у нас сад.
– А вот это мистер Макгрегор на своем тракторе, и тут еще Боб и Ферджи.
Юстас запутался:
– Погоди-ка, а кто такие Боб и Ферджи?
– Боб помогает мистеру Макгрегору, а Ферджи – садовнику. Ферджи играет на волынке, и знаешь, кто его научил? Его кузен. А знаешь, как зовут его кузена? Музен! – торжествующе выпалил Николас.
Юстас повторил:
– Кузен Музен.
– А это папа, катается на лыжах в Санкт-Морице, это все мы во время охоты на куропаток – вообще, мы ходили только на пикник, не на саму охоту. Вот река, иногда мы тут купаемся, но в ней небезопасно и можно поранить ногу о камни. Мама говорит, мы можем выкопать бассейн, говорит, когда вернемся в Кирктон, выкопаем себе такой же, как у тети Элис Лингард…
– А это машина папы, он ездит на большущем «ягуаре». То есть… – споткнулся Николас, – ездил на большущем «ягуаре». Зеленом, – мужественно договорил он.
Вирджиния решила вмешаться:
– Вот ваше какао.
– Мамочка, мы показывали Юстасу фотографии Кирктона…
– Я так и поняла.
– Мне очень понравилось, – откликнулся Юстас. – Теперь я все знаю о Шотландии.
Он встал с кровати, словно уступая место Вирджинии, и поставил раскрытую папку обратно на комод.
Дети забрались под одеяла.
– Ты должен приехать к нам туда. Пожить у нас. Правда же, мама? Он может спать в гостевой комнате, да?
– Возможно, – сказала Вирджиния. – Но у Юстаса много работы.
– Это правда, – сказал Юстас. – Много. По горло всяких дел.
Он уже шел к двери.
– Ну что же, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, Юстас! И спасибо, что сводил нас в такое чудесное место!
– Главное, чтобы вам не приснился Джек Карли.
– Даже если приснится – я не испугаюсь.
– Вот это правильно. Спокойной ночи, Николас!
– Спокойной ночи. Увидимся утром.
Вирджиния повернулась к Юстасу:
– Не уходи. Я спущусь через минуту.
Он сказал:
– Я подожду внизу.
Дети молча, подавляя зевки, выпили какао. Глаза у них закрывались. Наконец они улеглись, и Вирджиния пожелала им спокойной ночи. Когда она наклонилась поцеловать Николаса, он сделал неожиданную вещь: никогда раньше не проявлявший своих теплых чувств, он вдруг обхватил ее шею руками и прижался щекой к ее щеке.
– Что такое? – ласково спросила она.
– Там было здорово, да?
– Ты имеешь в виду – на пляже?
– Нет. В доме, где живет Юстас.
– В Пенфолде.
– Мы еще сходим туда?
– Ну конечно.
– И мне понравился котенок.
– Еще бы!
– Юстас ждет внизу.
– Да.
– Я буду слушать, как вы разговариваете. – Голос у него был довольный. – Буду лежать и слушать, как вы все говорите, и говорите, и говорите…
– И тебе будет спокойно?
– Ну конечно, – ответил Николас.
Дети уже почти спали, но она все никак не могла выйти из комнаты: ходила тихонько из угла в угол, собирала разбросанные вещи, складывала их и аккуратно – в точности как няня – развешивала на спинках двух камышовых кресел. Закончив уборку, она подошла к окну, задернула куцые занавески и немного прикрыла створки – ночь обещала быть холодной. В приглушенном свете ночника комната казалась уютной и покойной, в углах таились тени, тишину нарушало лишь тиканье часов и мерное дыхание детей.
Вирджинию переполняла любовь. Любовь к детям; к странному маленькому дому; к мужчине, который дожидался ее внизу. А еще ощущение завершенности. Правильности происходящего. Впервые, подумала она, мы с Юстасом остаемся совсем одни, и у нас сколько угодно времени. Только он и я. Сейчас она разожжет огонь, задернет шторы и приготовит ему чашку кофе. Если захочется, они могут проговорить хоть всю ночь. Наедине.
Кара и Николас спали. Она выключила ночник и спустилась по лестнице: вопреки ее ожиданиям, внизу было темно. На какое-то мгновение она решила, что Юстас передумал и ушел, но потом увидела, что он стоит у окна с сигаретой и смотрит, как тают на горизонте последние блики заката. Часть их света падала ему на лицо, но когда он услышал ее шаги и обернулся, она не смогла разглядеть его выражения – одни только тени.
Она сказала:
– Я уже решила, что ты ушел.
– Нет. Я все еще здесь.
Темнота смущала Вирджинию. Она отыскала выключатель настольной лампы и зажгла ее. Пятно желтого света, словно озеро, разлилось между ними. Она ждала, что он заговорит первым, но он молчал, стоя напротив, и курил, поэтому она попыталась как-то заполнить паузу:
– Я… ничего не приготовила на ужин. Хочешь чего-нибудь поесть? Я даже не знаю, сколько сейчас времени.
– Я не голоден.
– Я могу сварить тебе кофе…
– А пива у тебя нет?
Она беспомощно развела руками:
– Нет, Юстас, пива нет. Извини. Я никогда его не покупаю. И не пью.
Ей показалось, что ее слова прозвучали надменно, словно она не одобряет пиво.
– Я хочу сказать, мне просто не нравится вкус. – Она улыбнулась, пытаясь обратить все в шутку.
– Ничего страшного.
Улыбка увяла. Вирджиния нервно сглотнула:
– Ты точно не хочешь кофе?
– Нет, спасибо.
Он поискал, где можно затушить сигарету. Она нашла блюдце и поставила его на стол; Юстас вдавил в него окурок с таким ожесточением, будто разделывался со старым врагом.
– Мне пора идти.
– Но…
Он повернулся к ней, дожидаясь окончания фразы. Вирджиния совсем сникла.
– Да. Что же… Было здорово. Очень мило с твоей стороны, что ты потратил на нас целый день, показал бухту и все остальное. – Она говорила безличным тоном, словно на открытии благотворительной распродажи. – Детям очень понравилось.
– У тебя прекрасные дети.
– Да. Я…
– Когда вы возвращаетесь в Шотландию?
Резкость его тона, холодность в голосе шокировали Вирджинию. Она вдруг почувствовала, что зябнет, по спине ледяной струйкой пробежала неприязненная дрожь.
– Я… я еще не знаю. – Она взялась рукой за спинку деревянного стула, оперлась на нее, словно ища поддержки. – Почему ты спрашиваешь?
– Тебе придется уехать.
Это было утверждение, не вопрос. Неуверенность Вирджинии подсказывала ей худшее из возможных объяснений. Юстас ждал, когда она уедет. Он хотел, чтобы она уехала. С удивлением она услышала собственный голос, звучавший неожиданно легко:
– Конечно, рано или поздно мы вернемся. Ведь там наш дом. Мой и моих детей.
– До сегодняшнего вечера я и не представлял себе, что у вас там настоящее поместье…
– О, ты имеешь в виду Кару с ее фотографиями…
– Видимо, тебе приходится держать целый штат прислуги, чтобы управляться с ним.
– Юстас, с ним не я управлялась…
– Значит, теперь будешь. Постарайся что-нибудь разузнать о сельском хозяйстве. Ты удивишься, насколько это интересно. Тебе нужно увлечься чем-то новым, найти себе занятие. Можешь разводить абердинских коров. Твой муж никогда не думал об этом? Хороший бык на ярмарке в Перте может стоить шестьдесят, а то и семьдесят тысяч фунтов.
Разговор получался кошмарный – бессмысленный и глупый. Она переспросила: «Правда?», но во рту у нее пересохло, и вопрос прозвучал еле слышно.
– Конечно. И кто знает, может быть, со временем ты создашь настоящую империю, которую унаследует твой сын.
– Да.
Юстас снова повторил:
– Мне пора.
Легкая улыбка промелькнула на его лице.
– Хороший был день.
Но Вирджиния вспоминала другой, гораздо лучший день, проведенный с Юстасом, весенний день, полный солнца и ветра, когда он купил ей мороженое и подвез до дома. Он обещал позвонить, а потом забыл, а может, передумал. Она поняла, что все время ждала, когда он объяснит, что же случилось на самом деле. Ждала, что так или иначе все прояснится: то ли в разговорах Юстаса с детьми, то ли между ними двумя, когда они сядут делиться воспоминаниями, – невинная ностальгия спустя столько лет. Но он ничего не сказал. Ей уже никогда не узнать.
– Да. – Она отпустила спинку стула и выпрямилась, обхватив себя руками за плечи, словно пыталась согреться. – Особенный день. Такие помнятся потом всю жизнь.
Он пошел к ней, огибая стол, а Вирджиния развернулась и распахнула дверь. Холодный воздух, напоенный сладостью и влагой, хлынул в дом; сапфировый купол неба сиял бесчисленными звездами. Из темноты доносились печальные крики кроншнепа.
Он встал рядом с ней.
– Спокойной ночи, Вирджиния.
– Спокойной ночи, Юстас.
И вот он уже спустился по ступеням и пошел прочь – прочь от нее, через калитку и дальше по полю к заброшенной ферме, где оставил свою машину. Ночь поглотила его. Она закрыла дверь и заперла замок, а потом вернулась в кухню, поставила в раковину кружки, из которых дети пили какао, и принялась медленно и тщательно их мыть. Она слышала, как его «лендровер» с рычанием выехал с фермы и двинулся вверх по проселку к главной дороге, слышала, как звук мотора постепенно тает в ночной тишине, но так и не подняла глаз от раковины. Когда чашки были вытерты, а чайное полотенце аккуратно сложено и других дел у нее не осталось, она внезапно осознала, насколько сильно устала. Вирджиния выключила свет, медленно поднялась по лестнице к себе в спальню, разделась и нырнула в постель. Тело ее лежало неподвижно, но в голове бушевала такая круговерть, словно она неделю питалась исключительно черным крепким кофе.
Он не любит тебя.
Я и не думала, что любит.
Но ты начала так думать. После сегодняшнего дня.
Значит, я ошиблась. У нас нет будущего. Он ясно дал это понять.
А что, по-твоему, должно было произойти?
Я думала, мы поговорим о том, что случилось десять лет назад.
Ничего не случилось. Почему он должен был помнить?
Потому что я помнила. Потому что Юстас был самым важным человеком, самым главным событием в моей жизни.
Ничего ты не помнила. Ты вышла за Энтони Кейли.
Они поженились в Лондоне в июле; на Вирджинии было кремовое шелковое платье с шестифутовым шлейфом и фата, некогда принадлежавшая бабушке леди Кейли, а на Энтони серый смокинг и идеально скроенные брюки в тон. Под звон колоколов они вышли из церкви Святого Михаила на залитую солнцем Честер-сквер в сопровождении свиты подружек невесты, наряженных в платья с бантами на спине, вызвав восторженное аханье у стайки зевак, которые собрались возле церкви, дожидаясь окончания свадебной церемонии.