Деклан светит мне в лицо фонариком и чуть заметно улыбается:
– Если хочешь ко мне – милости прошу.
Не знаю, насмешка это или искренняя забота, и не двигаюсь с места – только сжимаю губы и подтягиваю коленки к груди.
– Спасибо, мне и так хорошо.
– Ты в курсе, что гордость ведет к гибели, да?
Я закатываю глаза. Я хочу спать, а не выслушивать нравоучения. Хочу на несколько часов позабыть о каннибалах, коварных геймерах и самом Деклане.
– А я-то думала, к гибели меня приведет геймер, который ежедневно копошится у меня в мозгах.
Деклан издает тихий смешок. Я плотнее обхватываю колени руками и устремляю взгляд в ночное небо. Деклан долго устраивается в спальном мешке, пока наконец не затихает. Я почти сплю, когда он шепотом произносит:
– Ты счастливая.
Я открываю глаза. В темноте смутно различим его силуэт. Планшет работает, бросая ему на лицо неяркий голубоватый свет – наверное, Деклан что-то читает.
– Почему? – Спрашиваю я.
– Ты разумна и скоро отсюда выберешься.
Я не чувствую себя счастливой. Скорее, я чувствую себя побитой и подавленной. На моем пути столько преград! Вероятно, я погибну, прежде чем доберусь до границы.
А еще я чувствую себя эгоисткой, потому что бросаю в игре всех бывших друзей.
Я закидываю руки за голову и переплетаю пальцы.
– Надеюсь, ты прав.
– Через пару месяцев игра станет еще тяжелее. Создатели разрабатывают нечто новое и гораздо более опасное. Но ты успеешь отсюда выбраться.
Его слова поднимают у меня в голове целый вихрь вопросов. Создатели и так используют живых людей в качестве пешек – куда уж хуже? Объяснит ли Деклан, что имеет в виду?
Я негромко зову его по имени, но он не отвечает. Тогда я переворачиваюсь набок, еще более замерзшая и потерянная, чем раньше.
Мне снятся холодные металлические гробы, электрошокеры с огненными штырями и гоняющиеся за мной модераторы. Когда я просыпаюсь, кожа горит и покрыта испариной. Солнечный свет обжигает веки. Я пытаюсь встать и чуть не падаю, запутавшись ногами в чем-то мягком. Чьи-то руки хватают меня за плечи. Я разлепляю глаза: на меня с улыбкой смотрит Деклан.
– А ты храпишь, Вертью, – Сообщает он. – Громко и отвратительно.
Я стряхиваю с плеч его руки и отскакиваю назад. Солнце светит ему в лицо. После моего вчерашнего удара нос у Деклана распух и побагровел. Я испытываю легкий прилив гордости и тут же замечаю, что укутана в его спальный мешок. Должно быть, Деклан укрыл меня, пока я спала. В горле застревает что-то большое и неприятное, и я с усилием сглатываю.
– Спасибо, – тихо выговариваю я, потом скатываю мешок в тугой сверток и кладу Деклану на рюкзак.
Он коротко кивает.
– Ты же девушка. Когда пошел снег, тебя колотило, как замерзшего щенка. Не хочу, чтобы ты умерла прежде, чем мы оба выполним свои обязательства.
Я резко поднимаю голову:
– Разве шел снег?
Да что это за погода такая, в самом деле?!
– Да, почти целый час. Ты вся тряслась, но продолжала храпеть.
Деклан с улыбкой подмигивает и принимается запихивать спальный мешок в рюкзак.
Мысль о снеге в середине августа по-прежнему меня беспокоит. И все же когда я отворачиваюсь, чтобы собрать вещи, я тоже невольно улыбаюсь.
Идти сегодня труднее. Каждый раз как я пытаюсь заговорить о том, о чем Деклан упомянул вчера перед сном, он меняет тему. Мы беседуем о внезапной смене погоды (сейчас, наверное, градусов сорок) и о его работе модератором (он в компании чуть больше года), однако опасное нововведение Деклан обсуждать отказывается.
После полудня мы останавливаемся передохнуть в заброшенном магазине у дороги. Деклан возвращает мне «глок» и велит осмотреть окрестности на предмет непрошеных гостей, пока сам он устраивает внутри убежище.
– Не пытайся сбежать, Клавдия. Только выведешь меня из себя и зря потратишь и свое, и мое время.
Мерзавец.
Я быстро убеждаюсь, что вблизи никто не прячется и нам ничего не грозит. Я уже хочу вернуться в магазин, когда мое внимание привлекает знакомый предмет.
Рядом с поблекшей рекламой неэтилированного бензина валяется ярко-голубой рюкзак. Сердце у меня сжимается. Я кладу «глок» на землю и беру его в руки. В нем что-то лежит. Еще прежде, чем открыть молнию, я знаю, что найду внутри: четыре энергетических батончика и две бутылки с водой.
Низ рюкзака заляпан красным. Еще больше крови на земле, буквально в шаге от меня. Сколько прошли те два мальчика, прежде чем на них напали?
Живы ли они еще?
– Вертью, все в порядке?
Я вздрагиваю, роняя рюкзак. Резко разворачиваюсь и ударяю Деклана кулаком в грудь.
– Никогда больше так не делай! – выкрикиваю я.
Он беззвучно ругается и трет ушибленное место.
– Еще раз меня ударишь, и, клянусь, я в долгу не останусь!
Я не отвечаю, молча глядя на рюкзак. Немного помедлив, Деклан садится на корточки рядом со мной.
– Эй, что случилось? Ты выглядишь… как-то странно.
– Все нормально.
Большим пальцем Деклан поддевает лямку рюкзака.
– Это твой?
– Нет.
Скорее всего, те два парнишки – в сущности, совсем еще дети – уже мертвы.
Сердце у меня обливается кровью.
Глава одиннадцатая
Тем же вечером, когда Деклан засыпает, положив себе на грудь перевернутый планшет, я внедряюсь к Оливии в сознание. Она сидит в большой столовой с металлическими стенами без окон и сводчатым стеклянным потолком. Уже поздно, но комната залита солнечным светом. Если стеклянный купол на крыше можно одним нажатием кнопки превратить в ночное небо, наверное, иллюзию дневного света создать тоже нетрудно. Мой геймер спорит о чем-то с высокой женщиной с темными, коротко стриженными волосами.
– …пора возвращаться домой. Не хочу здесь торчать, раз мне ничего не позволяют делать, – говорит Оливия.
Она ходит туда-сюда вдоль белого овального стола. Ее каблуки громко цокают по черному полу. Женщина не смотрит на нее и продолжает есть. Тогда Оливия опирается на стул, впиваясь пальцами в спинку и словно не замечая стоящей перед ней тарелки с едой.
– Мама, пожалуйста…
Таким же полным отчаяния голосом я умоляла Деклана меня отпустить.
– Оливия, мы это уже обсуждали. Поедем домой завтра утром. Можешь подключиться к игре после академии. А сейчас сядь и поешь.
– Ты не понимаешь! Я…
– Если пропустишь несколько дней, ничего страшного не произойдет. Пожалуй, тебе только на пользу – поможет избавиться от игровой зависимости.
– Я не могу бросить игру, – отвечает Оливия сквозь сжатые зубы. – Курс лечения еще не окончен. Как ты не понимаешь?
Мать невозмутимо улыбается:
– Твоя цель – заработать двенадцать тысяч очков. Ты должна была закончить лечение еще два года назад. Не понимаю, почему ты не наберешь нужную сумму очков и не покончишь с этим. Тебе не кажется, что надо оставить Клавдию Вертью и вернуться к нормальной жизни в обществе? По-моему, давно пора забыть про игры и сосредоточиться на чем-нибудь другом, как твой брат.
Брат… Этакая мужская версия Оливии…
Оливия фыркает:
– Ты издеваешься? Мне же поставили диагноз «ген агрессии В». Ты уверена, что хочешь выпустить меня в общество?
– По-моему, ты специально затягиваешь лечение, чтобы продолжать общаться с Лэндоном.
– Папа так не думает.
На лице матери появляется выражение, которое меня пугает: за спокойным фасадом таится столько ненависти, что можно заполнить всю «Пустошь».
– Ну конечно, он на твоей стороне!
Она хлопает по столу слева от тарелки, и тот начинает светиться. В центре поднимается небольшая площадка. Женщина ставит на нее свою пустую тарелку и почти нетронутый обед Оливии. Площадка опускается, увозя с собой грязную посуду, и монотонный мужской голос сообщает:
– По данным аку-системы, Оливия испытывает острый недостаток в следующих веществах…
– Игнорировать! – хором выкрикивают Оливия с матерью.
Похоже, Деклан не врал: аку-планшеты действительно подключены к домам. Что ж, я не против взять в руку собственный планшет, почувствовать легкое электрическое покалывание и услышать, что я получила недостаточно питательных веществ. От возможности получать достаточно питательных веществ я бы тоже не отказалась.
– Можешь считать, что я вообще ничего не говорила, – бросает Оливия, обиженно отворачиваясь.
Двери столовой открываются. Оливия уже готова выйти, но на пороге ее останавливает легкое покашливание.
– Оливия, я знаю, что Лэндон – по-прежнему член твоего маленького клана.
Оливия скрещивает на груди руки. Ее дыхание учащается.
– Ну и что? Папа же хочет, чтобы я поправилась. Вот и родители Лэндона хотят для него того же.
Она пытается говорить спокойно, но на каждом втором слове ее голос становится на октаву выше.
– Уверена, он давно должен был закончить лечение. Его родители – известные заступники. Они заставят Лэндона набрать оставшиеся очки, как только поймут, что он медлит из-за тебя. Неужели ты решишь продолжать игру без него?
– Спокойной ночи, мама.
Когда я возвращаюсь обратно к храпу Деклана и нестерпимому холоду ночи, мне почти жаль Оливию. Бедной девушке не дают видеться с парнем, которого она любит. Она вынуждена играть в жестокую компьютерную игру, чтобы с ним встречаться.
– И для этого ты используешь меня, – вслух произношу я.
Деклан просыпается и открывает один глаз. Видит, что я по-прежнему лежу в его спальном мешке, и переворачивается.
Вся моя жалость к Оливии мигом исчезает. Если я хочу выбраться из игры, нельзя тратить время на сострадание к девушке, которая меня в нее заточила.
На следующее утро, через час после рассвета, мы с Декланом подходим к пешеходному мосту, который приведет меня обратно в вонючий бар на Демонбрен-стрит. Через семь-восемь часов Оливия вернется с занятий и войдет в игру. Я медлю, не желая возвращаться – именно из-за нее.