– Что…
Я поднимаю руку и произношу одними губами:
– Потом объясню.
Оглядываюсь на Оливию. Она дрожит. Ноздри у нее раздуваются, руки сжаты в кулаки. Она знает, что я выполню свою угрозу. Знает, что тогда будет с ней.
Вот и прекрасно. Пускай поистерит.
Километра через полтора впереди показываются огромные ворота, по бокам от которых стоит по три человека. Охрана.
Опять охрана…
– Что это? – Спрашиваю я.
– Копленд, – хором произносят Деклан с Оливией.
Я растерянно перевожу взгляд с одного на другого в ожидании объяснений, когда Деклан подъезжает к воротам и останавливает машину. Оливия наклоняется ко мне – так близко, что задевает губами мое ухо.
– Нужно убираться отсюда, – шепчет она. – Быстрее!
Лицо у нее пепельно-серое, со лба струится пот. Но больше всего меня поражают ее глаза – расширенные, немигающие.
Она снова пытается играть на моих чувствах.
– Ничего с тобой не случится, если будешь меня слушать, – говорю я.
Только почему сердце колотится так сильно? Почему меня тоже бросает в пот?
– Нет, Клавдия, ты не… – Рыжеволосая девушка открывает заднюю дверцу машины, и Оливия забивается в дальний угол. – Я с тобой не пойду!
Второй раз в жизни я слышу в ее голосе страх, но почему-то не радуюсь. Я бы предпочла, чтобы Оливия выкрикивала угрозы и пророчила нам скорую смерть. Я бы предпочла что угодно, только не панический ужас.
Рыжеволосая девушка хватает Оливию за плечо и, при помощи грузного парня, вытаскивает из машины. Когда визжащую Оливию подволакивают к воротам, она встречается со мной взглядом.
– Не рассказывай им ничего!
Теперь у меня собственная комната. В ней холодно и нет окон, зато я вольна ходить, где вздумается. Не пускают меня только к Оливии.
– Ей ничего не сделают? – Спрашиваю я Деклана.
Он сидит на краю моей кровати и накручивает на пальцы угол одеяла.
– Нет. Она нам нужна.
Я сажусь рядом с Декланом, так что наши бедра соприкасаются. Он кладет руку мне на колени, и я поднимаю на него глаза.
– Так это и есть заступники?
Не ожидала, что мой смех прозвучит так нервно.
За дверью кто-то ходит. Они что, подслушивают? Я наклоняюсь к Деклану и шепотом добавляю:
– В смысле, те самые, о которых ты говорил?
– Да. Они нам помогут.
Если они нам помогают, почему я чувствую себя, как в тюрьме? Почему мне все время кажется, будто я вырвалась из одной клетки, чтобы тут же попасть в другую?
Вслух ничего подобного я не говорю – только накрываю руку Деклана своей. Наши пальцы переплетаются.
– Ланкастер заставил меня смотреть, как удаляют Миа.
– Знаю.
– Я… Ланкастер сказал, что ей не будет больно, но он соврал. Она страдала, и виновата в этом я.
При мысли о Миа сердце у меня обливается кровью; вряд ли эта невыносимая боль когда-нибудь утихнет. Каждый раз как я вспоминаю ее лицо, внутри все переворачивается.
– Миа рассталась с жизнью по собственной воле, – говорю я. – Предпочла смерть играм «Лан корп». Она была… смелой.
Деклан опускает взгляд, и я тут же понимаю, что сказала не то. Выходит, я только что назвала Уэсли трусом, ведь он-то выбрал игру, а не смерть.
– Я не хотела… Я не имела в виду, что Уэсли…
– Я знаю, – отвечает Деклан и грустно улыбается. – Извини, Вертью. За то, что врал тебе. За то, что подверг тебя опасности. За все.
– И ты меня извини.
Он целует меня. Я понимаю, что плачу, только когда чувствую на губах вкус собственных слез. Я отстраняюсь, вытирая лицо обеими руками.
– Дальше по сценарию ты должен отколоть какую-нибудь дурацкую шутку насчет того, что я хнычу, как маленькая.
– Не сейчас, – тихо отвечает Деклан. – Вертью, в машине ты обещала мне что-то рассказать…
В голове у меня громко и отчетливо раздается голос Оливии: «Не рассказывай им ничего!»
Несколькими часами раньше я вверила Деклану свою жизнь, а всего минуту назад попросила прощения за ложь. Должна ли я ему довериться? Открыть то, о чем Оливия молила не рассказывать?
– Клавдия?..
Я оглядываю комнату: кровать с мягким матрасом, стеклянный экран на столе, безликие обои в пастельных тонах. Тошнотворный запах чистящего средства, мигающие зеленые лампочки, встроенные в стену… Почему-то мне вспоминается «Пустошь».
Я вижу перед собой штаб-квартиру «Лан корп».
Вижу хорошо обставленную тюремную камеру.
Нет, доверять нельзя никому.
– Томас показал мне новую игровую платформу. Хотел, чтобы я ее протестировала. Вместе с Оливией.
– Это все, что ты хотела рассказать?
Я делаю вид, что раздумываю. Потом наклоняю голову Деклана и прижимаюсь губами к его губам. Когда поцелуй оканчивается, Деклан с трудом переводит дыхание и не открывает глаз. Он не видит, как я содрогаюсь, прежде чем соврать:
– Да, все.
Спать я не могу, поэтому просто лежу и смотрю в потолок, стараясь не обращать внимания на мигающие зеленые лампочки. Я знаю, что за мной следят – записывают каждое мое слово. И я должна выяснить почему.
Я ударяю кулаком в подушку, перекатываюсь на бок и упираюсь взглядом в очередную зеленую лампочку. Надо закрыть глаза, перевернуться на спину или придумать еще что-нибудь, лишь бы не смотреть на этот мигающий огонек. Но я не могу. Я оцепенела.
А потом на меня обрушивается воспоминание – последняя деталь головоломки.
В глаза мне светит зеленый огонек, и я моргаю. С трудом ловлю ртом воздух, стараясь подавить подступающую тошноту.
– Зачем Томас поместил меня в игру прошлой ночью? – Спрашиваю я. – Кажется, я убивала. Что происходит?
Что-то щелкает, и зеленый огонек гаснет. Теперь я ясно вижу перед собой человека – осунувшегося, измученного, обеспокоенного. На его лице мгновенно сменяются десятки эмоций, однако приятных среди них нет. Он со вздохом кладет в карман фонарик в виде авторучки и какое-то время смотрит в пол, а когда поднимает голову, по его лицу текут слезы.
– Папа…
Он прикладывает палец к моим губам, потом наклоняется и приникает щекой к моей щеке.
– У нас мало времени… Я вел себя безрассудно. Я вел себя безрассудно и использовал тебя в интересах «Лан корп». И сегодня за это расплачиваюсь.
Я отталкиваю его руку:
– О чем ты?
– Даже если тебя поймают, Томас не допустит твоей смерти. Я позаботился об этом еще шесть лет назад, когда мы вживляли вам с Оливией чипы. Томас даже не догадывается, что я сделал. Если он узнает, то…
Отец не оканчивает фразы, и в сердце мне вонзается панический страх.
– Что? – Спрашиваю я. – Расскажи, что ты сделал!
– Я модифицировал вашу церебральную связь. Если ты погибнешь, Оливия погибнет вместе с тобой.
Отец говорит громко, словно хочет, чтобы его услышали. Потом он трижды сжимает мою ладонь между большим и указательным пальцем. Это наше особое рукопожатие – мы придумали его специально, чтобы делиться секретами втайне от мамы. Я поднимаю голову и вижу, как он произносит одними губами:
– Ты можешь ею управлять.
– Как?
– Джиллиан о тебе позаботится, – продолжает отец, не обращая внимания на мой вопрос. – Она не позволит отправить тебя на реабилитацию. Ты останешься разумной и сможешь воспользоваться связью с Оливией, чтобы сбежать.
Я плачу, как маленькая. По щекам катятся огромные, жгучие слезы. Плачу от страха и от боли – в голову словно впиваются острые ногти. Я знаю: должно случиться что-то плохое – гораздо хуже игры, в которой я побывала прошлой ночью. Хуже «Войны».
– Никогда, ни при каких обстоятельствах, не рассказывай о том, что я сделал.
Я не отвечаю. Тогда отец хватает меня за подбородок – так крепко, что я вздрагиваю, – и поворачивает лицом к себе.
– Клавдия, ты меня поняла?
– Да.
– Не рассказывай им ничего.
Отец стучит в дверь камеры. Она открывается, и входит Беннет – Со щербатым лицом и кривыми зубами. Отец подталкивает меня к нему:
– Беннет поможет тебе сбежать.
– А как же ты? Как…
– Со мной все будет хорошо. Помни: никому не рассказывай!
После этого воспоминания все встает на место.
Томас Ланкастер на одну ночь поместил меня в «Войну», чтобы проверить, сможет ли Оливия управлять мной в «Пустоши».
Отец объяснил мне, что сделал, а потом попытался спасти, поручив своему личному охраннику Беннету.
Беннет предал меня и отдал на растерзание Ланкастеру с Оливией.
Созданная отцом программа «Джиллиан» должна была уберечь меня от реабилитации, чтобы я смогла сбежать из «Пустоши». Потом отец дал ей вторую команду – заботиться обо мне. Тогда «Джиллиан» решила, что изменить мое сознание – безопаснее, чем оставить меня полностью разумной. А может, она сама себя перепрограммировала – как в тот раз, когда Томас Ланкастер попытался поместить меня в реабилитационную симуляцию. Пока Оливия управляла моим телом, программа отца манипулировала моим сознанием.
Я зажмуриваюсь, чтобы остановить жгучие слезы. Не знаю, убил ли Томас моего отца той ночью или отправил его в одну из игр. Может, он тоже прячется под землей, как я?
Вернее, не прячется, а сидит в заточении.
В голове вспыхивает еще одно воспоминание; Оливия чуть старше, чем в предыдущем воспоминании, где на ней было голубое платье.
Мы стоим позади толпы, собравшейся вокруг штаб-квартиры «Лан корп интернэшнл». Схватив за руку, Оливия тащит меня в первые ряды. Перед зданием, окруженные фотографами, Томас Ланкастер и мой отец пожимают друг другу руки.
– Твой папа сделал то, что не удалось его бабушке, – С благоговейным восхищением произносит Оливия.
– Мой папа…
Я не могу найти подходящего слова. Не могу выразить чувств, которые переполняют меня при виде того, как Томас Ланкастер с моим отцом основывают совместное предприятие. В отличие от Оливии, я не испытываю гордости. Внутри бурлит что-то мерзкое и обжигающее, словно кислота.