– Какого дарса! Ты кто такой, сектантская отрыжка?! Пшел вон отсюда! – раздался дикий крик, и из дома Орикола буквально вылетело чье-то тело. Правда, без крыльев его полет закончился метрах в десяти от двери, лишившейся циновки. Выскочивший следом хозяин дома огляделся и снова заорал: – Кардо, блевотина старая, это как понимать!
– Спокойно, Орикол, произошло недоразумение, – наш глава скривился так, будто жевал протухший билтонг. – Никто не должен был тебя трогать. Мой человек проявил излишнюю прыть.
– И, по-твоему, я должен радостно попрыгать, услышав это, развернуться и уйти? – спокойно спросил бывший Воин, резко меняя тон.
– Что ты хочешь? – оглянувшись на жителей, уточнил Кардо.
– Наказания. Они у тебя совсем обнаглели от безнаказанности, – Орикол покачал пальцем, будто ругая малыша. – Я чую, недалек тот день, когда они начнут сильничать баб.
– Орикол, – натужно рассмеялся Кардо, – что за ерунду ты несешь? Мы все жители одной деревни.
– Да, да, – спокойно покивал бывший Воин и продолжил, не сдерживая голос: – В какой-то, затем сгоревшей деревне я уже слышал подобные речи. Говорят, дом главы полыхнул первым.
– Хватит, – раздраженно рыкнул Кардо. – Я извиняюсь перед тобой! – И, шагнув к уже поднявшемуся на четвереньки телу, схватил его за грудки и от всего сердца приложился несколько раз кулаком к его лицу, тот сразу обмяк. – Достаточно?
– Хм, – задумался Орикол, оглядывая небо с разгорающейся алой зарей. – Такая рань, а мне уже не уснуть. Еще раз.
– Скройся с моих глаз, недоносок, – Кардо с силой впечатал ногу в задницу провинившегося Ма, снова отправляя его в полет. Жаль, это не Паурит, подумал я. Но он не настолько тупой, чтобы считать Орикола равным остальным жителям деревни и пытаться его силой вытащить из дома.
– Итак, что привело вас всех на площадь? – спросил Орикол, растирая помятое от сна лицо с длинной щетиной.
– Жители деревни! – отвернувшись от учителя и игнорируя его вопрос, Кардо обвел нас рукою. – Волею неба и богов наши предки оказались здесь, в центре нашей страны. Да, это скудное и суровое место. Но нам, хвала небесам, удается достойно жить и растить наших детей, даже в этих песках, смешанных с прахом Древних. В чем же сила нашей деревни? В нашем единстве! В том, что мы трудимся и работаем сообща, плечом к плечу встречая все невзгоды! Так было раньше… С каждым днем мне, главе нашей деревни, приходилось с болью смотреть, как вы все меньше думаете о своих товарищах и все больше только о себе. Мы становимся все слабее, наши склады пустеют, а караваны брезгуют заходить к нам. Я не могу больше этого терпеть, иначе, видит небо, наша деревня просто исчезнет в песках, как тысячи до нее. Сегодня я проверю, все ли жители деревни исполняют мои наказы и не прикарманивают ли они наши общие скудные ресурсы, отбирая их у наших детей. Воины, вперед!
– Какие воины, самодовольная отрыжка, – тихо прошипела мама. – Стража позволена только пятизвездочным селениям!
– Разойдись! Ты сюда! – Приближенные Кардо принялись разгонять нас по краям площадки, выстраивая как на сдаче экзамена, когда нужно, чтобы было видно всем и было видно всех. – Вы трое на эту сторону!
А затем мы молча наблюдали, как Ракот, Паурит и старик Газил обходили дома и тщательно обыскивали каждый, выкладывая перед хозяевами то, что они посчитали лишним или спрятанным. С каждой минутой людей, которые выглядели даже хуже, чем дядя Ди, становилось все больше. А я наглядно видел то, о чем давно говорила мама. Все жители деревни утаивали. Утаивали многое. Ах, совсем не потому, что мы бедны, перестали приходить к нам караваны. Если бы бродячие торговцы знали о личных запасах в нашей деревне, то давно слетелись бы как грифы на падаль. Перед всеми появлялось разнообразное мясо, а я переживал, что деревня голодает, и кучи шкур, зубов, рогов и копыт, но кое-кто красовался целой горой самых разнообразных вещей, которые можно было купить только у торговцев. Я с радостью увидел трясущегося Скирто, перед ним с матерью отец Порто, Ракот, выкладывал травы. Огромный мешок трав. Верный подхалим Виргла обеспечил своей матери отличное местечко старшей у сборщиков травы на Черной горе. Видимо, она решила, что ей этого мало, а Ракот не собирается ее прикрывать. А вот перед матерью Шиго пусто, хотя она почти в такой же ситуации, только ее место оплачено Кардо не сыном, а смертью мужа годы назад. Вообще, дядя Ди зря так боялся. С моего места видно, что мяса перед ним, пожалуй, меньше чем у всех, а шкур и прочего и вовсе нет. Это у второго-то, как бы его ни принижал Кардо, охотника деревни! Все же советы мамы ему изрядно помогли в этой беде. Но едва я растянул губы в усмешке, как моё сердце пропустило удар. Перед нами упала шкура, а на нее лег какой-то невзрачный полузасохший кустик. Перед нами стоял Паурит. Сейчас я отчетливо видел гадкую усмешку на его губах, жирно блестящую бородку с застрявшими в ней крошками, давно немытые жидкие волосенки, которые торчали во все стороны. А главное, блестящие маленькие черные глазки, которые просто горели какой-то непонятной мне эмоцией.
– Тварь, – тихо выдохнула мама одними губами.
– Тихо, тихо, – Паурит делал невозможное, его улыбка стала еще гаже, меня от нее буквально выворачивало, он тоже почти шептал: – В следующий раз будешь понежнее, а то мужик к ней с лаской, а она его кулаком, стерва. Ты, баба, будь помягче, и жизнь твоя будет проще. А то отвыкла, отвыкла уже от мужика.
Паурит, час назад я клялся, что не забуду твоё имя. Оно мне не нужно. Видит небо, нам двоим тесно под ним. Ты умрешь, иначе ненависть разорвет мне сердце. Мне нет дела до твоих звезд, как и до того, что ты взрослый, опытный охотник. Ты привык бояться Зверей, которые ищут силы. А нужно будет бояться меня. Я ведь тоже ее ищу. Я вытащил из мешочка камень и, сжав его в кулаке до боли, заставил себя опустить глаза в песок, чтобы он не увидел в них мою ненависть и свою смерть. Клянусь, ты умрешь и бесследно пропадешь в песках, а твоё имя исчезнет под этим небом. Дальнейшее проходило мимо меня. Я плохо слышал, что там вещает наш самопровозглашенный вождь. Что-то об ответственности и наказании. Но потом он от слов перешел к делу. Определялся виновный в семье, и Кардо назначал ему плети. Это я пропустить не смог. Маме он назначил пять плетей. Столько же, сколько и Кари за мешок травы. Люди на площади кричали, умоляли. Но мама лишь гордо молчала и не пыталась сказать даже слова о том, что траву ей подкинули. Молчал и я, лишь что-то кричала Лейла, но ее схватила и прижала к себе Ралио, заслужив мою благодарность. Сам я не способен был сейчас позаботиться о сестре.
Я сжимал кулаки и глядел, как тощий Котил снимает с пояса плеть. Он единственный в деревне имел ее, как погонщик нашего маленького стада домашних джейров, и единственный умел ею работать. И нет. Ему я мстить не буду. Мне хорошо видны его трясущиеся руки и пот, заливающий выбритое с вечера лицо. Для него работа палачом и есть наказание, даже более сильное, чем его жертвам. Мне не за что его винить. За отсутствие силы восстать против произвола главы? Силы нет ни у кого в деревне. В том числе и у меня. Ненавидеть всех? Я и так ненавижу всех этих мужчин, которые опускают глаза или бледнеют, как дядя Ди. Всех, неспособных даже словом возмутиться тому, что происходит на площади. Я ненавижу и себя, за то, что не могу защитить любимого человека.
– Леград, – окликнули меня сзади, но стоило мне повернуться и увидеть Шиго, как тот ударом в лицо сбил меня с ног, а затем наступил на голову, вдавливая ее в песок, – босс велел напомнить, чтобы ты не поднимал глаз от земли. Запомни желание босса, отброс!
Унижения нашей семьи в это утро не знали конца. Наказание своей матери мне пришлось смотреть лежа на песке, окрашенном кровью из моей руки. Шиго не поднял ногу с моей головы, пока не просвистел последний удар.
Глава 7
Солнце жарит просто немилосердно, середина сухого сезона, а в этих руинах негде спрятаться от него, пока оно стоит так высоко. Разве что лечь навзничь в совсем короткую тень у стены. Обычно жители деревни не носят на голове ничего, только некоторые охотники, уходя далеко в пустоши, иногда обматывают лицо платком от пыли. Но те же караванщики покрывают схожим, только более длинным, не только лицо, но и голову. Да и я в других селениях видел, что носят даже особые шляпы из рафии. Пожалуй, мне бы тоже нужно о чем-то подобном подумать. Возможно, дело привычки, но я просто чувствую, как мои мозги варятся на солнце и скоро закипят и выплеснутся через уши. Может быть, Тукто и легче переносит этот палящий зной, но с моим более темным волосом это настоящее испытание. А ведь у дяди Ди он вообще черный!
– Эй, Тукто! – окликнул я наконец появившегося внизу пацана. Тот было закрутил светлой, почти белой, как у всех в его семье, головой, но все же сумел заметить меня.
– Вот это ты забрался, – он в восхищении покачал головой, прищелкнув языком.
– К делу, – кратко ответил я, в последний раз оглядываясь над выступом стены на виднеющуюся вдали деревню. Никого нет в этих раскаленных руинах. И это отлично.
– Как скажешь, Леград, вот корни, – он бросил под ноги сначала большой, затем маленький мешочек, – вот красная сыромять. Твоя очередь.
– Хорошо. – Я показал пальцем, чтобы он не ошибся. – Обернись влево. Видишь второй этаж, треугольное окно?
– Вижу, – кивнул Тукто, бросив короткий взгляд на нужное окно и снова повернувшись ко мне.
– Тебе туда, – снова ткнул я пальцем. – Лезь.
– Я надеюсь, ты не задумал такую глупость, как обман? – недоверчиво нахмурился Тукто, пытаясь сделать во мне дырку взглядом голубых глаз. Они сейчас особенно выделяются на темном загорелом лице, покрытом пылью. Сам я наверняка выгляжу не лучше, разве что глаза серые, как у мамы.
– Нет, лезь давай, – буркнул я, начиная спускаться. Слишком он разговорчивый стал, с утра таких вопросов не было.
Последний месяц после экзекуции я начал понимать, что такое по-настоящему голодать. Забудьте моё старое нытье о житье впроголодь. Только теперь я понял, что такое хотеть жрать. Постоянно, с самого утра и до ночи, когда ворочаешься на шкурах, пытаясь уснуть под сосущее чувство в животе. Забудьте о подкормке от дяди Ди, только паек от деревни за общинные работы. Но даже полив две нормы на огородах, я едва получал половину старой порции мясного корня или, что вообще выглядело насмешкой, тыквы. Тыквы! Это вообще почти трава, годная лишь на то, чтобы, набив живот, заглушить голод. Ее бывает неплохо добавить в мясную похлебку. Но получить от пустой тыквенной болтушки силы на целый рабочий день или вырасти? Где хотя бы сладкое зерно или семена драконьей травы? То же самое касалось и мамы. Лейла так и вообще, если это была смена Скирто или Шиго, оставалась без еды. Они легко находили, за что лишить пайки мелкую девчонку, которую уже шатало ветром.