Поэтому буддизм вовсе не побуждает, к примеру, подставлять вторую щеку — это действие лишено сочувствия, с точки зрения кармы оно означает лишь, что мы позволяем кому-то делать глупости под влиянием злобы, а это приведет к чрезвычайно быстрому накоплению в его уме большого количества негативных впечатлений, которые созреют как его будущее страдание. Людей, которые хотят совершить что-нибудь глупое, нужно останавливать, и то, как мы это делаем, зависит от конкретной ситуации. Если мы заметили, что преступник в темной подворотне, настойчиво требующий у нас кошелек, не настроен на разговор о кармических последствиях запланированного им действия, а единственное, что он понимает, — это разбитый нос, то следует выслать ему это сообщение, раз он открыт только для такой информации. Главное — сделать это стоит только тогда, когда мы уверены, что действуем не из гнева, а из сочувствия. Сочувствие может принимать достаточно жесткие формы, если того требует происходящее; но чем более действенные средства хочется применить, тем лучше нужно осознавать ситуацию, ее последствия и собственную мотивацию. Такое осознавание появляется благодаря медитации, и если мы медитировали слишком мало, чтобы ясно видеть, что происходит, наши действия должны быть более мягкими — это соответствует старому правилу врачей primum non nocere[35].
Наши сегодняшние поступки — это наша прошлая реальность. Понимая это, мы получаем и большую свободу, потому что теперь начинаем сами решать, чему происходить. И все-таки мы накапливали карму со времен, не имеющих начала, и она дозревает сейчас в каждом очередном опыте. Пока не просветлены, мы всегда сталкиваемся с кармой, а значит, свобода, о которой сейчас идет речь, измеряется в сравнении с законом кармы. Куда мы ни пойдем, налево или направо, — всегда столкнемся с последствиями своих прошлых действий. В этом смысле кармы пока что избежать нельзя. Однако у нас есть некоторое пространство для свободы, потому что мы можем также решать, в какую сторону податься[36]. Чем больше мы знаем, чем больше способны предвидеть, тем больше вероятность, что мы выберем ситуацию, в которой созреет положительная карма. Пока негативная карма не начала созревать, нужно совсем чуть-чуть сообразительности, чтобы ее миновать, а полностью ее устраняет ориентированная на это буддийская медитация. С ходом буддийской практики количество трудностей сокращается, и естественным образом появляется все больше благоприятных обстоятельств.
С буддийской точки зрения ценность позитивной кармы заключается не в том, что она доставляет позитивные переживания; они преходящи, а следовательно, не могут служить постоянной точкой опоры. Ее ценность в том, что, оказавшись в хорошей ситуации, мы менее склонны причинять вред другим и делимся с ними добрым психологическим избытком, способствуя в меру возможностей увеличению счастья. Счастливый человек — тот, у кого есть, что предложить другим. Таким образом, оказывается, что хорошая карма имеет тенденцию к умножению, также стоит помнить, что подобная тенденция имеет место и в случае плохой кармы. Несчастливый человек — это, к сожалению, человек, который предлагает нечто совершенно непригодное для предложения.
Когда обстоятельства придавливают нас, обычно мы вынуждены сосредотачиваться только на борьбе за существование — жители пустыни, как правило, не занимаются, например, философией и не задаются вопросом о смысле жизни, потому что большую часть времени проводят в поисках воды. Только если жизнь становится настолько комфортабельной, что достаточно повернуть кран в ванной, появляется возможность задуматься над иной перспективой счастья, отличной от удобной ситуации в ванне с теплой водой, которая (и вода, и ситуация) должна когда-нибудь закончиться. И это еще одна причина, определяющая ценность позитивной кармы: в хороших условиях, которые являются ее плодом, в уме рождается столько расслабленности и пространства, что мы можем запросто начать думать о чем-то большем. Это нечто большее с буддийской точки зрения — узнавание природы ума (конечно же, для блага всех существ) или, если выразиться по-другому, свобода от кармы вообще, то есть свобода абсолютная, которой после ее достижения можно делиться с другими.
7. Пустота невыразимо полна, или О разнице между «рангтонг» и «шентонг»
Означенная пустота не является только лишь пустотой.
О, буддийская философия! «Великие ты причинила пустоты в доме моем»[37]. Но я не собираюсь жаловаться по этому поводу. Совсем наоборот! Ибо сам дом (быть может, построенный из пустотелого кирпича) тоже должен быть большим, чтобы великие пустоты могли там поместиться. Во-первых, мы радуемся излишкам жилой площади. Во-вторых, речь не об одной пустоте, а о многих. Словно соглашаясь с поэтом, Чандракирти насчитывает в традиции Праджняпарамиты целых шестнадцать видов пустоты, и я вовсе не хочу вгонять вас в депрессию. В-третьих, пустоты великие. И это самое главное — у нас тут порядочный кусок пустоты, а не маленькие пустотки, которые настолько маленькие, что их вообще нет. Надеюсь, моя учительница по литературе простит такую интерпретацию. Стоит подчеркнуть затрагиваемые в этом стихотворении вопросы, потому что слишком часто пустоту ошибочно интерпретируют как небытие. А пустоте — вопреки обыденным ассоциациям — равно далеко до небытия, как и близко до полноты. Пустота — великое дело, и с этим согласны и буддийская философия, и польская поэзия.
В Тибете, где преобладают прекраснейшие горы, снег и пустота, последняя стала главным природным богатством, используемым для создания необычайной философии, которая извлекла все главные следствия из текстов авторства Асанги и Майтрейи, Манджушри и Нагарджуны, а также таких сутр, как Ланкаватара. Кристаллизации наиболее полной трактовки пустотности помог философский спор между тибетской буддийской школой, называемой Гелуг (главой которой является Далай-лама), и школой Карма Кагью (которую возглавляет Кармапа)[38]. Если кто-то называет себя «гелугпа», что означает «добродетельный», он наверняка может иметь больше склонностей к суровой дисциплине (монастыри Гелуг славятся этим) и к ортодоксальной трактовке пустоты, особенно когда главной практикой становится изучение текстов и ведение дебатов, а не медитация. Если же, наоборот, упор делается на медитативный опыт, который благодаря глубокому пониманию философии с течением времени становится более спонтанным, то и трактовка пустоты окажется гораздо менее профессорской и намного более радостной. Эти два подхода назвали соответственно рангтонг и шентонг.
Рангтонг дословно означает «лишенный самого себя» в смысле отсутствия сути, которая гарантировала бы существование. Этот подход нам уже знаком по беседам о столе с отломанными ножками. Но вы наверняка согласитесь, он суров и язвителен, особенно если мы ранее принимали крайне реалистичное отношение к миру, а буддийская философия должна была послужить противоядием этому. Если мы верим в абсолютную реальность вещей, то, даже соглашаясь с простой буддийской логикой и признавая, что невозможно найти сущность, мы испытываем неудовлетворенность, разочарование и ностальгию по реальности вещей. Мы сожалеем об отсутствии их честной сути, которую предполагали раньше. Тут очень подойдет понимание пустоты в соответствии с взглядом шентонг, благодаря которому оказывается, что мы не только не потеряли, а наоборот, нашли, и к тому же очень многое. Вместо того чтобы сокрушаться из-за утраты сущности вещи, которой вовсе никогда и не было, теперь можно радоваться реальности более богатой и многообразной. Она уже не ограничена внутренней сердцевиной, настойчиво заставляющей вещи постоянно быть одним и тем же. С этих пор ничто уже не будет таким же самым — пустота становится лекарством от скуки. Как же? А вот так:
Давайте посмотрим на явление с двух упомянутых перспектив. Вот это явление.
Кажется, это старая, скучная буква М, но именно так не позволяет ее представить ни позиция рангтонг, ни позиция шентонг. Начнем с точки зрения рангтонг и спросим в ее рамках, можем ли мы быть уверены, что это М. Если перевернуть книгу вверх ногами, окажется, что это W. Может быть, на самом деле я написал перевернутое W, а не М. Если бы эта вещь обладала сущностью, например, эмовостью, то благодаря своей внутренней детерминации всегда представала бы как М, перевернутая или не перевернутая. Никто бы сомнений не испытывал. Если же в явлении мы не можем найти ни эмовость, ни дубльвэвость, скорее всего, оно их лишено. Само в себе это ни М, ни W, оно становится ими в зависимости от положения книги. И все же жаль, что это не М, ведь на М начинается много милых слов, — скажет кто-то, расстроившись. Вместе с констатацией отсутствия сущности мы потеряли главное в этой вещи, а впоследствии и саму вещь, которая кажется теперь лишь туманным, неопределенным явлением — не то М, не то W. Эта вещь теперь — рангтонг, то есть пуста в том смысле, что лишена самой себя. Конечно, теперь мы можем внушать себе, что от нас ничего не зависело, но сейчас мы знаем, почему уже не важно, и никогда больше… Но наверняка останется чувство неудовлетворенности (как после покупки столоподобного товара), особенно если наш ум склонен к развлечениям и просто любит радоваться богатству мира. Суммируя, рангтонг означает фундаментальное отсутствие чего-то самого главного в вещи, ее сущности, делающей из нее вещь. Поэтому можно также сказать, что вещь сама себя (тиб. ранг) лишена, или пуста (тиб. тонг).
А теперь точка зрения шентонг.
Мы не только можем перевернуть книгу вверх ногами, но и повернуть против часовой стрелки на 90 градусов. Теперь это ни М, ни W, а греческая буква сигма — ∑. И теперь мы не огорчимся, что это не М само в себе, потому что, во-первых, это явление очень хорошо выступает в роли М, несмотря на то, что в нем нет эмовости, а во-вторых, именно поэто