Пропутешествовали с комфортом и неплохо развлеклись на борту, благо напихано туда было всего и много. Несколько часов тянули шампанское с закусками и смотрели старые советские фильмы, которые Мив очень полюбила.
— Я никак не могу понять, почему он им мешает? Он же руководитель, он должен направлять и поддерживать, а он…
— Потому что он «Мешалкин». Это сатира на глупого контрпродуктивного руководителя.
— Но разве глупцы могут становиться руководителями в развитом обществе? Пятый раз смотрю эту вашу «Карнавальную ночь» и не понимаю.
— И не поймешь. Может, еще раз «Кавказскую пленницу»?
— Давай!
— Еще «Кристалла»?
Когда самолет приземлился, у трапа их встречала группа ведущих искусствоведов со всех концов мира, которые также ничему не удивлялись, да еще и говорили на чистом русском языке. Для совмещения нескольких музеев было создано грандиозное здание в нарочито классическом архитектурном стиле: ничего стеклянного, металлического и светящегося, только голубой мрамор из Аргентины, колоннады и статуи.
Ее неспешно вели по анфиладам мимо античных скульптур, показывали картины Мане, Ван Гога, Саврасова, Поленова, Дали, Ренуара, Веласкеса, Поллока, многих других. Современных творцов Владимир решил не выставлять: солидную их часть он считал идиотами, а творения тех, кого не считал, превратить в шедевры должно было время. Кроме Железновой: ее проект «Самый темный час» он очень любил.
Кстати о времени: самого Владимира, как ни странно, больше порадовали исторические экспозиции, а не художественные. Являясь свидетелем многих исторических событий, художник любил сравнивать истину с сохранившейся памятью.
В общем и целом вечер прошел отлично. Там, где любой опытный турист уже валялся бы от усталости, офицер Янг продолжала шествовать по экспозициям, внимательно слушая экскурсоводов. История открывала путь в разум цивилизации, а искусство — в душу. Можно было сказать, что именно теперь она по-настоящему знакомилась с земным человечеством. Но это конечно же было не так, ведь ей показывали только светлую сторону.
Когда Мив покинула пределы музея, снаружи зарождалось теплое влажное утро. Море накатывало на каменистый пляж, а художник сидел в небольшой беседке.
— Это было здорово, — улыбнулась пришелица, садясь и ставя на пол туфли на высоком каблуке. — Ты уверен, что это обувь? Больше похоже на пыточное устройство.
— Есть у нас и такие штуки, называются «испанский сапог».
— Что?
— Я говорю, наши женщины идут на многие жертвы, чтобы подчеркивать свою красоту. За это их нельзя не уважать и не восхищаться ими. К сожалению, стандарты красоты у нас туповатые, так что приходится женщинам тяжко.
— А у тебя какие стандарты красоты? — спросила басилп из чистого интереса, массируя при этом ступню. — Можешь не отвечать, если не хочешь, я понимаю, что вы, люди, несколько замкнуты в некоторых вопросах.
— У меня их нет. Стандартов красоты. Женщина может быть какой угодно, высокой или низкой, в теле или худышкой, еще юной или уже моложавой, интеллектуально развитой или с узким кругозором, но она все равно будет прекрасна, покуда она женственна. Женственность как глутамат натрия: все делает лучше.
Откупорив очередную бутылку шампанского, художник протянул гостье бокал.
— Кажется, ты собирался показать мне что-то еще? Или уже показал?
— Нет-нет, еще нет. Хотя ты уже на это смотришь. — Владимир обвел рукой округу.
— В смысле, это место? А где мы?
— Сам остров земляне называют островом Пасхи, если тебе интересно. Что же конкретно до этого самого места, оно зовется бухтой Хотуити. Вон те здоровенные истуканы именуются моаи, а все вместе они — аху Тонгарики.
— И это должно быть особенно интересным? После всего, что уже было? — Мив отпила из бокала и оценивающе глянула на моаи. — Довольно уродливые штуки, но явно старые.
— Понимаю тебя. Наши ученые, обманутые несовершенством широко распространенных способов анализа, думают, что статуям всего несколько веков, хотя на самом деле они здесь стоят миллионы лет. Понимаешь?
— Вообще-то не очень.
— Это атланты.
— Э… Это?!
— Каждый из них в прошлом был одним из Первых людей. Ну то есть не каждый, конечно. Позже, совсем недавно, можно сказать, местные аборигены добавили к исконным статуям свои собственные копии, решив, что так будет правильно, но изначально все-таки их поставили атланты.
— Но зачем?
— Тюрьма, — ответил Владимир. — У них были свои обычаи, знаешь ли. Преступников Первые люди казнили преобразованием вот в это, а затем свозили на остров и оставляли. Они почти вечные. Магия.
— Но это же невероятно! — воскликнула Мив.
— Наверное. Не хочешь прогуляться среди Первых людей? Вроде бы высокое общество.
— Это же артефакт времен Атланиса, надо взглянуть поближе! Бери бутылку!
Фрагмент 9Мамочкино гостеприимство. Старый собутыльник. Человек, который сделал себя сам. Машинка для производства трубочек
В зимних сумерках сверкал огнями большой черный замок, прилегавший к нему парк окружала железная ограда, тут и там виднелись пристройки в виде больших и малых особняков. Горячий источник под открытым небом истекал молочным паром, всюду наблюдались признаки жизни, слышалась музыка, отголоски речи, смеха, в холодном горном воздухе витали запахи кухни.
Одинокий путник вышел из-за черных сосен, и хотя двигался он по дороге, снег доставал ему до бедер. С приходом ночи обещала начаться буря. Однако его это не особо волновало. Упорно взбивая ногами снежную перину, он пробирался к вратам. Миновав их и внутренний двор, он вошел в блестящие двери, распахнутые предупредительным швейцаром.
Каос Магн оказался в огромном и ярко освещенном фойе с мягкими диванами, алыми коврами, гобеленами и стягами на стенах. Немногочисленные присутствовавшие следили за тем, как серый мироходец стряхивал с сапог снег.
— Позвольте принять ваши вещи, — хором попросили двое подскочивших чертей в нарядных ливреях.
— Все свое ношу с собой.
Поправив гроб за спиной, Каос направился к золоченой стойке, за которой наблюдался еще один черт, высокий, стройный, с рубиновыми глазами и отполированными рогами.
— Добро пожаловать, господин Магн. Для нас честь принимать такого гостя. — Он склонил голову. — Ваш именной люкс и полную программу спа-процедур?
— Номер — да, процедуры — нет. Хозяин на месте?
— Хозяин всегда на месте.
— Сообщите, что я вернулся.
— Сию минуту.
Черт испарился в серном пламени, а на его месте появился другой, точная копия прежнего.
— Извольте пройти в джентльменский салон для более удобного ожидания.
— С удовольствием.
Перед мироходцем гостеприимно распахнулись двери древней залы, отделанной дубом и уставленной уютными креслами. Камин наполнял ее сухим жаром, приглушающий мрак рассеивало пламя и зеленоватый свет ламп на журнальных столиках. Мужчины множества разных видовых принадлежностей восседали там, куря сигары, листая прессу, тихо беседуя. Колдуны, технические гении, мировые диктаторы, инфернальные коммерсанты и многие другие. Некоторые, приметив нового гостя, приветствовали его скупыми кивками.
Одно из двух кресел, наиболее близких к камину, пустовало, и халл, аккуратно сложив ношу на пол, уселся. Рядом немедленно материализовался черт с барной тележкой и вложил в хитиновую длань стакан бренди.
На миг жизнь показалась почти удобоваримой. Вкус бренди, одного из лучших в Метавселенной, прогревающий кости жар, уютная атмосфера — все это расслабляло и действовало на центры наслаждения, однако знание правды заставляло смотреть в стакан с презрением и сомнением. Сразу стало так погано, что захотелось с кем-нибудь поделиться этим чувством. А в кресле напротив кто-то как раз развалился и храпел из-под газеты, вытянув ноги.
— Вы мне мешаете наслаждаться бренди, — пробурчал мироходец, пнув незнакомца в начищенный штиблет.
Тихий храп прекратился, газета сползла на ковер, и в кресле выпрямился, протирая глаза — Каос прищурился, желая убедиться, — тэнкрис. Да, совершенно точно, это был тэнкрис. Сих прохвостов не всегда от человека отличишь, но мироходец был уверен. Но что важнее — этого конкретного тэнкриса он знал как облупленного.
— Силана всевеликая и всеблагая, вечность минула, Серый, братец! Ну и встреча!
— Зола́н, — произнес халл, не полностью доверяя глазам своим. — Я думал, ты давно сдох.
— Как видишь, я жив и полон сил!
Золан эл’Ча поднялся, вытянул халла из кресла и крепко обнял, будто старого доброго друга.
— Что ты делаешь в этой части Метавселенной?! — возмутился тот, стряхивая с себя объятия.
— Да так, вернулся домой из путешествий, разгребаю накопившиеся дела, но иногда отлучаюсь на отдых.
— Ты разве не должен таиться от Великой Оси? — прошипел халл.
— Да пошли они туда, где луна не светит! — беззаботно сверкнул клыками эл’Ча. — Давай выпьем! В бар! В бар! В бар! Я встретил друга, господа! Не надо кукситься!
Обитатели джентльменского салона провожали шумную парочку неодобрительным ворчанием и громким шиканьем.
Вскоре представительный черт в алом кителе поставил на стойку перед клиентами выпивку и, подкрутив ус, принялся протирать хрустальные стаканы чуть в сторонке.
— Я тебя здесь раньше не видел. Ты, случаем, не родственник Кублазону из «Чертова камня», что в Сиятельной Ахарии?
— Не знаю такого-с, — ответил бармен, сверкая зенками.
— Не отвлекайся! Рассказывай лучше, чего ты такой лысый? — Эл’Ча улыбался во весь рот, заглядывая халлу в лицо.
— Это все, что тебя интересует? Мы не виделись семь тысяч стандартных циклов!
— А, точно, точно, прости, — раскаялся тэнкрис. — Что со ртом? Экономишь на дантистах?
— Кто-то сейчас огребет проблем.
— Сочувствую этому кому-то. Твое здоровье!
«Самый несносный тэнкрис в Метавселенной», — раздраженно подумал Каос, но стакан поднял и чокнулся с ним. Он не знал, кем нужно быть, чтобы тебе откровенно не нравился Золан эл’Ча.