Пока Каос расхаживал туда-сюда, неспешно пожевывая козинаки и разглядывая стены, хозяин успел вернуться, как и было обещано, в штанах. Только теперь индивиды обнялись как следует.
— Какими судьбами, бывший учитель?
— Есть к тебе дело, Мартабах.
Мужчина кивнул и зашлепал босыми ступнями в сторону «кухни».
— Чаю?
— Чай? Хм. С козинаками пойдет.
Вскоре они сидели с дымящимися кружками в руках и тянули довольно паршивый, но крепкий отвар, который здесь выдавали за чай. Каос неспешно рассказывал своему бывшему воспитаннику о том, что задумал и что ему для этого требовалось.
— Звучит неподъемно, — только и вымолвил тот, дослушав. — И безумно.
— Да. Прошло время мелких делишек. Среди той прорвы маньяков и безумцев, которыми я начал себя окружать, мне нужен кто-то, на кого можно положиться, кто-то, кто не ударит в спину лишь оттого, что у него вдруг левая пятка зачешется. Я могу на тебя положиться?
Темноглазый задумчиво покатал кружку меж ладоней, прежде чем взглянуть на халла и ответить:
— По некоторым объективным причинам я не очень верю в твой успех. Тебе это не по плечу. Это никому не по плечу. К тому же у меня есть обязанности в Лабиринте, помнишь? Я — Танатос.
— Они обойдутся и без тебя какое-то время, уверен. К тому же, когда я преуспею, все это уже не будет иметь значения.
— Не преуспеешь.
— Поспорим? — Каос вытянул из-под плаща длинный блестящий цилиндр. — Это механизм парадоксов, который я получил от Эниторико Скуамо. Представь, что может сделать знающий при помощи этой игрушки.
Темные глаза безразлично уставились на техноартефакт.
— Твои шансы на успех мизерно возросли.
— Как же трудно тебя убедить, — покачал головой халл.
— А другие?
— Что?
— Ты пришел только ко мне или другие тебе уже отказали?
— Только к тебе.
— Почему?
— Потому что и Лианна, и Каскад пойдут за мной куда угодно, только не на это дело. Здесь они откажут и попытаются остановить меня. И мне придется убить их.
Впервые на лице Мартабаха отразилось что-то, кроме спокойствия. Это было удивление, это было недоверие, это был страх. Не за себя.
— А я, стало быть, безотказен?
— О нет, ты свободный и независимый индивид, но ты, по крайней мере, не озабочен условностями, которые беспокоят их. Тебе нет дела ни до чьей жизни, ни до чьего мира, ни до чего вообще, что выходит за рамки твоих обязательств, и ты не станешь меня останавливать.
— А тебе не придется меня убивать.
— Именно. Нет в Метавселенной того, чего я бы хотел меньше, чем смерти кого-то из моих детей. Будь моя воля, вообще тревожить тебя не стал бы, но знаешь, обстоятельства обязывают.
— Ты противоречишь себе, — заметил Мартабах, — говоришь, что не хочешь нашей смерти, но стремишься к тому, достигнув чего, обеспечишь всем нам бесславный конец. Тебе не кажется, что это нелогично?
— После того, что я узнал, логика больше не имеет значения, — ответил халл. — Ничто больше не имеет значения, ибо ничего нет, Мартабах. Мы всегда думали, что Пустота только снаружи, но оказалось, что она и внутри тоже.
Наверху послышался шорох: куртизанки проснулись. Их было всего две, минотавриха и гарпия, Мартабах иногда водил к себе платных девочек, хотя никогда им не платил.
Боги в Лабиринте вообще не платят, но он пользовался привилегиями по иной причине. На темных ночных улицах этого полиса, среди преступников, наркоторговцев, маньяков и тех тварей, что порой прокрадываются из Тартара, адепткам Афродиты жилось намного спокойнее от осознания близости Танатоса Железносердного. Он и сам был той еще бестией во тьме, но девочек в обиду не давал и ничего не требовал взамен. Ну как не поощрить такого обаяшку, тем более что богом он мог быть не только на работе, но и в постели.
— Ты поддержишь меня, Мартабах?
Каос проникновенно заглянул в темноту глаз своего воспитанника, будто желая поймать пугающий взор бога, несущего смерть.
— Я не верю в твой успех и не желаю его. Мне кажется, что за тобой надо приглядеть, потому что ты стал старым и сумасшедшим. Ты мой отец, и я не оставлю тебя.
Вот так просто и тихо, против всех своих доводов, Мартабах согласился. Потому что на самом деле ему не нужны были причины для сумасбродных авантюр. В его холодной голове, в его темном уме помещалось не так много мотиваций для чего-либо, так что порой нужен был лишь достаточно сильный импульс, чтобы направить смертоносца в нужное русло. Видимо, пришло время рвать Прометеевы оковы и возвращаться в Метавселенную.
— Дай только плащ накинуть, забрать гроб и найти поводок для песика…
— Не спеши. Прибудешь в Ахарию в назначенное время.
— Хорошо.
Каос закинул в рот последний кусочек козинака и поднялся.
— Ладно, мне нужно заглянуть еще в несколько мест, запутать следы. В последнее время чувствую, что кто-то пытается меня догнать. Приходится нарезать круги. И кстати, что касается того урода, что крадется к Лабиринту в нескольких кварталах отсюда, — о нем не беспокойся, иди досыпать.
— Я никогда не беспокоюсь.
Покидая дом Мартабаха, халл насвистывал одну старую мелодию, силясь вспомнить, где ее слышал. Он пребывал в неплохом настроении, и даже мрачность местности не могла этому помешать. А еще впереди ждало кровопролитие.
Когда олимпийцы поняли, что могут проиграть Войну Пантеонов, они бросили в бой все свои резервы: гекатонхейров, титанов, дракайн, великанов, тельхинов, многих иных. Каос своими руками умертвил чудовищных Гиеса, Котта и Бриарея, и только Амон-Ши знает, чего это ему стоило. Но когда олимпийцы побежали, многие из тех, кого они кнутами выгнали на поля сражений, ринулись следом. Многие увязались за ними в последнее пристанище — в Лабиринт. Всех этих ненужных быстро загнали в ту часть реальности, которая заслуженно получила имя Тартар. Именно там оказалась сладкая парочка уродов — Тифон и Ехидна, которые были бессмертны и могли плодиться.
Они и прежде любили это дело, порождая на свет самых разных тварей, но, оказавшись запертыми, подналегли на производство потомков. В первую очередь для того, чтобы прокормить других потомков, — ведь в Тартаре не было жизни. Чудовища жрали друг друга, и вся эта мерзость бешено кипела, как в огромном котле, с которого вот-вот должно было сорвать крышку. Периодически то одно чудовище, то другое пыталось проникнуть в Лабиринт, добраться до обильного источника мяса, которое не отдает родным запахом и не заставляет маму плакать. Самые крупные и тупые попадались в зубы псам Аида, но самые мелкие и умные ухитрялись добраться до жилых кварталов и тут же начинали отжираться. На плоти смертных они быстро росли, превращаясь в громадных и опасных уродов. Примерно в это время, если не повезет, их находил Танатос и исполнял свою работу. Когда везло, он отлавливал их раньше, после первых двух-трех жертв.
Одно из чудовищ кралось по мрачным развалинам Аидова царства, прячась в тумане, сливаясь с окружением, надолго замирая, когда где-то неподалеку раздавался вой или лай. Каос следил за ним с высоты некой колонны, прежде, наверное, являвшейся опорой для автомагистрали. Гад оказался крупным, но пока ему везло. Он походил на длинную ящерицу с ногами, строением похожими на паучьи, длинным мускулистым хвостом и шеей, широкой пастью и гребнем вдоль хребта.
— Гав! — рявкнул халл.
Чудовище внизу замерло, сменив цвет чешуйчатой шкуры.
— Гав-гав!
Шея изогнулась, глаза сфокусировались, пасть распахнулась — колонна разлетелась в крошево от удара языка. Но Каос уже совершал сальто в свободном падении. Впрочем, ему пришлось дважды с хлопком оттолкнуться от воздуха, чтобы избежать встречи с языком, а когда приземлялся, внизу его уже ждала распахнутая пасть, полная зубов. Извернувшись, Каос дзифтом переместился на полсотни шагов в сторону, но стоило его сапогам коснуться земли, как чудовище было уже тут как тут и попыталось снести халлу голову ударом когтистой лапы.
— А ты проворный сукин сын, — развеселился тот, блокировав когти хитиновой броней. — Но вот что, парень, лучше бы ты продолжал сидеть в той дыре, из которой вылез, потому что здесь тебя ждет лишь бесславное расчленение.
— Посмотрим, — выдохнуло оно вместе с кислотным облаком.
Кислота натолкнулась на щит арканы и рассеялась, после чего хитиновые пальцы халла превратились в длинные тонкие косы и обещанное расчленение последовало.
Они явились в Лабиринт, минуя врата, и сразу же направились в Аид. Любые попытки дознаться, кто они такие, откуда явились и куда направляются, заканчивались вежливым отодвиганием вопрошающих с пути. Вежливо отодвинуть патрульного циклопа с пути не так просто, но они справлялись без напряжения. Надо отдать им должное, они вели себя вполне конвенционально, не испепеляя и не превращая в кляксы всех, кто пытался замедлить их продвижение. Хотя могли. Да, несомненно, могли. Когда вошли в Аид, они наткнулись там на двух проворных чудищ, прокравшихся к самым границам живого города. Твари превратились в пыль мгновенно — гости на них просто взглянули.
— Что было потом? — спросил капитан Аргус, фокусируя на следователе несколько десятков из своих глаз.
— Они добрались до жилища Танатоса, но там его не застали, потому что бог смерти покинул Лабиринт пятью днями раньше.
— Покинул, никого не предупредив. Не так ли?
— Насколько мне известно, господин капитан.
— Даже тебя? — уточнил многоглазый великан, разглядывая стоявшего на его рабочем столе горго́на.
Сет Александри́дис, следователь убойного отдела службы ананкидов, был непростым горгоном. Он возводил свою родословную к самой Медузе, что делало его настоящим аристократом в глазах сородичей, а следовательно, позволяло рассчитывать на очень высокое положение в обществе Лабиринта. Однако в юности он выбрал путь стража закона и следовал по нему до сих пор, к вящему удивлению состоятельной родни. А еще ему приходилось носить на лице железную маску с узкими прорезями для глаз, ибо встреча взглядом с тем, в ком столь сильна была кровь Медузы, обеспечивала весьма предск