Затем он рассказал сон, в котором принимал участие в гонках на длинной дистанции и очень старался. Однако там присутствовала молодая женщина, не верившая ни во что, что он делал. Она была беспринципной, мерзкой и пыталась всячески ему помешать и сбить его с толку. Также упоминался брат этой женщины, которого называли «Манди» (Mundy). Он был гораздо агрессивней своей сестры, и во сне рычал как дикий зверь, даже на нее. Во сне стало известно, что весь предыдущий год перед братом стояла задача сбивать с толку каждого. Роберт полагал, что имя «Манди» отсылало к тому, что год назад он часто пропускал понедельничные (Monday) сеансы. Он понимал, что насильственная неконтролируемая агрессивность имела отношение к нему, но чувствовал, что и молодая женщина тоже была им самим. В прошлом году он часто настаивал на сеансах, что чувствует себя женщиной, и относился к аналитику с чрезвычайным высокомерием и презрением. Однако впоследствии он иногда видел во сне маленькую девочку, восприимчивую и благодарную своим учителям, которую я интерпретировал как его часть, стремящуюся выказать большую благодарность аналитику – но ей мешает выступить в открытую его всемогущество. Во сне пациент признает, что эта агрессивная всемогущественная его часть, представленная мужчиной и преобладавшая в отыгрывании год назад, теперь стала довольно-таки осознаваемой. Его идентификация с аналитиком выражается во сне как решимость стараться изо всех сил в анализе. Однако этот сон был также предупреждением, что пациент может продолжить свое агрессивное отыгрывание в анализе, сбивающим с толку образом настаивая на том, что может всемогущественно преподносить себя в качестве взрослой женщины, не позволяя себе реагировать на работу анализа чувствами отзывчивости, связанными с более позитивной инфантильной его частью. По сути, в анализе Роберт продвигался к укреплению своей позитивной зависимости, что позволяло ему открыто демонстрировать противодействие агрессивных нарциссических всемогущественных частей его личности; иными словами, тяжелое расслоение инстинктов [жизни и смерти] у пациента постепенно превращалось в нормальное их слияние.
Джилл
Мой второй случай, Джилл, иллюстрирует затруднения, которые возникают, когда смертоносная сила, упомянутая мной ранее, сочетается с деструктивным нарциссическим образом жизни и поддерживает его.
Когда деструктивный нарциссизм пациента слит с его всемогущественной психотической структурой, он не верит, что кто-либо может противостоять его деструктивным неудержимым атакам. Это увеличивает его возбуждение и отщепление всяких позитивных чувств. Доскональная демонстрация деструктивной нарциссической структуры в ходе анализа снижает силу ощущений всемогущества, и так постепенно уменьшается разрыв между деструктивными и позитивными импульсами. Позитивные импульсы, над которыми ранее полностью преобладала и которые полностью контролировала деструктивность, теперь могут снова возвращаться к жизни, так что самонаблюдение пациента и его сотрудничество в анализе могут улучшиться.
Разумеется, всегда важно подробно изучать историю болезни пациента, чтобы выявить особые межличностные отношения и травматические переживания, которые существовали в прошлом и повлияли на построение нарциссических структур. Даже пациенты, которые как будто полностью идентифицируются с нарциссической структурой, время от времени сознают, что они захвачены и лишены свободы, но не знают, как бежать из этой тюрьмы. В случае Джилл я бы хотел проиллюстрировать, насколько трудно оценить природу скрытого тайного противостояния жизни и прогрессу. Деструктивная нарциссическая структура постепенно раскрывалась в анализе. Было возможно помочь Джилл обнаружить, насколько непреодолимой она считала тягу отвернуться от жизни, поскольку она путала ее со своим желанием достичь инфантильного состояния слияния с матерью. Когда Джилл постепенно стала больше поворачиваться к жизни, было интересно наблюдать, насколько быстро в ее снах возникла угроза убийства. Этим было отмечено проявление в сознании деструктивной нарциссической организации, которая долго называлась «они» и была слита со спутывающей смертоносной силой.
Джилл проходила многолетний курс психоаналитической психотерапии в другой стране. В начале этого лечения она испытала насильственный импульс порезать себе запястья, и когда она это сделала, ее терапевт госпитализировал ее больше чем на три года. В больнице сотрудники пытались сочувственно понять ее психотическое поведение и мышление. Она была рада находиться в больнице, поскольку впервые в жизни к ее болезни, как она это называла, отнеслись всерьез. Она чувствовала, что ее родители не могут выдержать, что она больна и потому не верят, что она сильно больна. Ее явное психотическое состояние было попыткой более откровенно выражать свои чувства. Ранее она чувствовала себя настолько скованной своей психотической ригидностью, что выпустить кровь наружу ощущалось не столько желанием умереть, сколько попыткой стать более живой. Более того, в частной больнице она чувствовала, как прекрасно принадлежать к банде пациентов, выбивающих окна, ломающих мебель и нарушающих все больничные правила. Всякую мягкость и потребность она высмеивала и считала «уси-пуси».
Даже более чем десять лет спустя, в ходе лечения у меня, она часто мечтала о тех днях в больнице, когда могла делать что заблагорассудиться и чувствовать себя живой. Но по сути, как только она добивалась чуть большего успеха в своей жизни, ее переполняла неизвестная сила, которую она называла «они» и против которой не могла ничего предпринять; эта сила вынуждала ее залечь в постель. Она включала все обогреватели в спальне, создавая удушающе жаркую атмосферу, пила спиртное и читала детективные истории, что помогало ей изгнать из своего разума все значащие мысли. Она чувствовала, что такое поведение необходимо, чтобы умиротворить «их» (то есть деструктивные силы), угрожавших ей, когда она пыталась возвратиться к жизни.
В то время, когда она начала постигать свои проблемы, ей приснился сон, в котором ее у нее похитили, но похитители позволяли ей гулять, взяв честное слово, что она не убежит. Сначала действительно казалось, что болезнь захватила ее навсегда. Лишь очень постепенно она поняла, что идеализация ее деструктивности не дает ей свободу, что это ловушка, в которую она попала под действием гипнотической власти деструктивной самости, принимавшей вид спасителя и друга, якобы заботящегося о ней и обеспечивающего любым теплом и питанием, какого бы она ни захотела, – и так она могла избавиться от чувства одиночества. Именно эта ситуация отыгрывалась во время состояния ухода в себя. Однако по существу этот так называемый друг стремился испортить всякий контакт, который она пыталась установить в отношении работы или людей. В ходе анализа пациентка постепенно осознала, что этот чрезвычайно тираничный и собственнически настроенный друг был всемогущественной очень деструктивной частью ее самости, притворяющейся другом, которая начинала страшно ее пугать, когда она пыталась продолжить сотрудничество в анализе или всякое продвижение в жизни. Долгое время она чувствовала себя слишком напуганной, чтобы бросить вызов этой агрессивной силе, и всякий раз, когда она натыкалась на этот барьер, она идентифицировала себя с агрессивной нарциссической самостью и становилась агрессивной и оскорбительно грубой по отношению ко мне. Иногда казалось, что я репрезентирую ее мать, а иногда – что ее инфантильную самость, которую она в меня проецировала. Однако главная причина ее насильственных атак была связана с тем, что я бросал вызов господству ее агрессивного нарциссического состояния, имел наглость хотеть ей помочь или даже лечить ее, и она демонстрировала свою решительность во что бы то ни стало меня победить. Но через несколько дней таких атак я ощущал также тайную надежду, что я, – и это «я» включало в себя также ту самость, которая была направлена к жизни, – могу в конечном итоге выиграть. Кроме того, я стал понимать, что единственной альтернативой ее насильственному нападению на меня было ее признание того, что она действительно хочет поправиться, – а это подвергало ее опасности быть убитой ее всемогущественной деструктивной частью. После того, как мы проработали над этой ситуацией много месяцев, пациентка увидела сон, который подтвердил и проиллюстрировал эту проблему.
В этом сне пациентка видела себя в подземном зале или галерее. Она решила, что хочет уйти, но должна была миновать турникет, чтобы выйти. Турникет блокировали два человека, стоявшие возле него, но при более внимательном рассмотрении пациентка обнаружила, что оба они мертвы, и во сне она решила, что их недавно убили. Она поняла, что убийца все еще здесь, и ей надо действовать быстро, чтобы спастись. Неподалеку находился офис детектива, куда она вбежала без предупреждения, но вынуждена была минутку подождать в приемной. Пока она ожидала, появился убийца и стал угрожать убить ее, поскольку он не хотел, чтобы кто-либо узнал, что он делает и уже сделал, и существовала опасность, что она, пациентка, его изобличит. Она пришла в ужас, ворвалась в кабинет детектива и так спаслась. Убийца бежал, и она боялась, что, хотя сейчас она была спасена, ситуация в целом могла повториться. Однако детектив как будто смог пойти по следу убийцы, и тот был пойман, к ее почти невероятному облегчению.
Джилл тут же поняла, что детектив олицетворял меня, но в остальном сновидение было для нее загадочным. Она никогда не позволяла себе подумать, насколько она боялась быть убитой в том случае, если бы поверила мне, обратилась за помощью, сотрудничала бы как только могла и предоставила бы всю информацию, которой владела, – особенно информацию о природе ее собственной смертоносной самости. Фактически два мертвых человека в ее сновидении напомнили ей о предыдущих безуспешных попытках поправиться. Во сне аналитик в качестве детектива был, разумеется, чрезвычайно идеализирован как человек, который не только защитит ее от ее безумия, убийственной самости и ее деструктивных импульсов, но и освободит ее от этих страхов навсегда. Я сочла, что сон означает, что ее часть решила выздороветь и покинуть психотическое нарциссическое состояние, которое пациентка приравнивала смерти. Но это решение пробудило смертоносную силу, изготовившуюся убивать. Интересно, что после этого сновидения пациентка фактически больше обратилась к жизни, и ее страх смерти постепенно ослабел. Похоже, что в теоретическом и клиническом измерении работа с этой пациенткой подтвердила значимость деструктивных аспектов нарциссизма, которые в психотических состояниях полностью преобладают и пересиливают либидинозную, объектно-ориентированную, здравую часть самости и пытаются лишить ее свободы.