торая утверждает, что она не ребенок, но сильнее и могущественнее всех взрослых, в особенности его матери и отца, а теперь и аналитика. Его взрослая самость оказалось полностью обманутой и, следовательно, ослабленной этим всемогущественным утверждением, и поэтому он чувствовал себя бессильным противостоять ночным деструктивным импульсам. Пациент отреагировал на интерпретацию удивлением и облегчением и через несколько дней сообщил, что он почувствовал себя более способным контролировать свои руки по ночам. Постепенно он стал лучше осознавать, что ночные деструктивные импульсы имели некоторую связь с анализом, потому что они усиливались после любого успеха, который мог считаться его результатом. Таким образом, он увидел, что желание разорвать себя связано с желанием разорвать и разрушить ту часть себя, которая была зависимой от аналитика и ценила его. Одновременно, агрессивные нарциссические импульсы, которые были отщеплены, теперь стали более сознательными, и он усмехался, говоря: «Вы должны сидеть тут целый день и тратить напрасно свое время». Он чувствовал себя очень важным человеком, который должен быть свободен делать все, что он захочет, каким бы это не было жестоким и разрушительным по отношению к другим людям и к нему самому. Его особую ярость вызывали инсайт и понимание, которые давал ему анализ. Он намекал, что его ярость была связана с его желанием укорять меня за то, что я помогаю ему, потому что это препятствовало его всемогущественному отыгрывающему поведению. Он сообщил сновидение, в котором он участвовал в забеге на длинную дистанцию и делал это с большим упорством. Однако там была молодая женщина, которая не верила ничему из того, что он делал. Она была беспринципная и отвратительная, и всячески старалась помешать ему или обмануть его. Упоминался также ее брат по имени «Манди» («Mundy»), еще более агрессивный, чем его сестра. В сновидении он рычал как дикий зверь, даже на нее. Пациент сказал, что задача этого брата состояла в том, чтобы вводить всех в заблуждение. Пациент считал, что имя «Манди» было связано с его частыми пропусками в прошлом году его сессий по понедельникам (Monday). Он понимал, что жестокая неконтролируемая агрессивность была его собственной, но он чувствовал, что он также был этой молодой женщиной. В течение прошлого года на сессиях он часто заявлял, что чувствует себя женщиной, и выражал презрение и чувство превосходства по отношению к аналитику. Позже, однако, ему несколько раз снилась маленькая девочка, которая была очень восприимчивой к своим учителям и благодарной им, что я проинтерпретировал как существование его части, которая хочет показать больше признательности аналитику, но ей мешает выступить открыто его всемогущество. В сновидении пациент признает, что агрессивная всемогущественная часть его, представленная мужчиной и вызывавшая отыгрывание год назад, теперь стала совершенно осознанной. Его идентификация с аналитиком выразилась в сновидении в решимости упорно работать в анализе. Однако это сновидение также предупреждало, что он будет продолжать свое агрессивное отыгрывание в анализе, настаивая на своих уводящих с правильного пути утверждениях, что он может всемогущественно представлять собой взрослую женщину, вместо того, чтобы позволить себе реагировать на работу в анализе восприимчивостью, свойственной его более позитивной инфантильной части. Фактически, в анализе пациент продвигался в направлении позитивной зависимости, которая давала ему возможность открытого разоблачения оппозиции агрессивных нарциссических частей его личности; другими словами, тяжелое инстинктивное разделение пациента постепенно превращалось в нормальное слияние.
В этой статье я попытался исследовать клинические условия, в которых преобладают деструктивные импульсы, и их взаимосвязь с теорией Фрейд о разделении и слиянии инстинктов жизни и смерти. Я обнаружил, что даже в самых тяжелых случаях разделения инстинктов, клинические состояния, соответствующих представленному Фрейдом описанию инстинкта смерти в его первоначальной форме, при детальном анализе оказывается, что здесь действует деструктивный аспект инстинкта смерти, который парализует, или психически убивает, либидинозные части самости, берущие начало от инстинкта жизни. Следовательно, я полагаю, что в клинических ситуациях наблюдать несмешанный инстинкт смерти невозможно.
Некоторые из этих деструктивных состояний не могут быть описаны как разделение инстинктов, потому что в действительности они являются патологическими слияниями, в которых психическая структура, находящаяся во власти деструктивной части самости, преуспела в заключении в плен и взятии верха над либидинозным самости, которое теперь полностью неспособно противостоять деструктивному процессу.
Во-видимому, в некоторых всемогущественных нарциссических состояниях доминируют наиболее жестокие деструктивные процессы, так что либидинозная самость кажется почти полностью отсутствующей или утраченной. С клинической точки зрения, следовательно, важно находить доступ к либидинозной зависимой самости, которая может смягчить деструктивные импульсы. В анализе всемогущественной структуры нарциссического состояния необходимо разоблачать инфантильную природу процесса, чтобы освободить эти зависимые части, которые могут формировать хорошие объектные отношения, ведущие к интроекции либидинозных объектов, составляющих основу нормального слияния.
Перевод И.Пантелеевой
Бэла ГрюнбержеНарцисс и Эдип
Эдипов комплекс, как об этом всем известно, играет основополагающую роль и структурировании личности. В то же время он выходит за пределы личного переживания и лежит в основе культуры, сублимации, нравственности, социальных институтов и так далее. В дальнейшем мы рассмотрим его роль в процессе созревания индивида от момента рождения до достижения взрослого возраста.
Что касается нарциссизма, то Фрейд начал употреблять этот термин с 1910 года и затем «ввел» его в качестве понятия (1914), описал типы нарциссического поведения, констатировал стойкость нарциссизма («основу составляют продолжающиеся инвестиции Я», G. W., X, с. 141) и установил различия между нарциссическим и объектным либидо. Мы могли бы вспомнить сравнение с амебой выпускающей ложноножки (инвестиция объекта), а либидо, отхлынувшее от объекта, будет вторичным нарциссизмом. Первичный нарциссизм (вторая концептуализация) находит свой прототип во внутриутробной жизни («Психология масс» 1921, С. V., XIII).
Когда Фрейд установил, что нарциссизм сам принимается за объект любви, он ввел нарциссизм как понятие в теорию влечений. Я не думаю, что его вторая концепция, которая помещает истоки нарциссизма во внутриутробную жизнь, может рассматриваться как отказ от данной точки зрения. Тем не менее, как отмечают Лапланш и Понталис («Словарь психоанализа»), по мнению Мелани Кляйн, которая постулирует установление объектных отношений с самого начала жизни, мы не можем более говорить о «нарциссической стадии», а только лишь о «состояниях», что меняет статус указанного понятия по отношению к Фрейдовскому «Trieblehre»91.
Некоторое время тому назад, и мне очень жаль, что я вновь вынужден повторяться, размышления над этим вопросом привели меня к мысли, что нарциссизм настоятельно требует концептуальной проработки, которая придаст ему автономию, то есть выведет его за пределы общей теории влечений. Нарциссизм наступает с проявлениями влечения в диалектические отношения и может развиваться в направлении, параллельном направлению влечения, но одновременно нарциссизм может превращаться в антагониста влечения, и мы здесь сталкиваемся
Я действительно полагаю, поскольку установил это клинически, что пренатальное происхождение нарциссизма представляет собой основополагающий фактор, влияние которого продолжает оставаться неизвестным, в то время как в потемках бессознательного он продолжает действовать. Плод не знает ни конфликтов, ни желаний. Хозяин заботится о его метаболизме. Он является средоточием совершенной полноты, кинестезии, которая запечатлевается в достаточной мере для того, чтобы впоследствии быть представленной в фантазме как совершенное блаженство абсолютной самостоятельности и всемогущества. Фольклор, религии, литература подтверждают существование подобного фантазма, соответствующего идеалу, который человек утратил, но поисками которого он не перестает заниматься. Тем более что, оставаясь фантазмом, требование этого идеальном состояния основывается на реальности, на переживании, биологический субстрат которого носит неоспоримый характер92.
Как я уже отмечал в своей статье, посвященной фаллическому образу, совокупность свойств пренатальной кинестезии в качестве символа в бессознательном имеет фаллос, и его образ – первичный фантазм – присутствует в психике при рождении и, возможно, еще до рождения, и это присутствие чревато самыми серьезными последствиями. Благодаря спонтанному характеру удовлетворений на стадии плода, о котором Я сохранит воспоминания, будущее Я конституируется, приписывая свое возвышающее нарциссическое благополучие отсутствию всякой конфликтности, а также отсутствию любых импульсов влечения (ему не придется «пульсировать» в психологическом смысле слова). Подобное состояние Я можно было бы охарактеризовать как абсолютную невинность, и она, переплетаясь с режимом его существования, в безопасности от влечений превратится в идеал. Этот фантазм сделает из субъекта – в какой-то части его Я – врага решения с точки зрения влечения, приход которого, тем не менее, неизбежен.
В то же самое время мы можем сделать вывод, что ему придется столкнуться с огромными трудностями, для того чтобы принять реальность и интегрировать ее в собственное Я, тем более что нарциссическое, абсолютное и совершенно независимое всемогущество (во всяком случае, субъективно [ «психоаналитик ссылается… лишь на самого себя», – утверждает Лакан]) Станет источником преувеличенной самооценки, которая будет и в дальнейшем его оправдывать. Субъект будет переживать все эти аффекты, связанные с его нарциссизмом, преувеличенным образом, как бы под воздействием особого коэффициента, нарциссически сверхинвестирующего интенсивность его переживания. Вы можете мне возразить, что здесь я описываю психотическое состояние. И действительно, все это присутствуем при психозах самым недвусмысленным образом. Разумеется, в так называемых «нормальных» случаях подобные проявления окажутся смягченными другими частями Я, которые принимают меньшее участие в процессе, но будут, однако, заявлять о своем присутствии. Впрочем, нарциссизм никогда не может избежать определенной патологизации, хотя бы вследствие своей неизбежной фрустрации которая заставляет Я договариваться о существующем положении вещей.