Сделав подобные замечания, мы хотели бы вернуться к глобальному вопросу о протекании психосексуальной эволюции в свете перспективы, которую я только что обрисовал. Однако прежде чем приступить к рассмотрению данной проблемы, я намереваюсь уточнить, что объектом настоящего исследования является один из типов нарциссического субъекта, структура которого характеризуется конфликтом между нарциссизмом и Эдипом, ион реагирует на этот конфликт весьма специфическим образом.
В качестве примера я приведу подростка, у которого конфликт между нарциссизмом и Эдипом носит нормальный характер, учитывая огромные преобразования влечения и нарциссизма, которым он вынужден противостоять. Однако конфликт в тех случаях, когда он длителен и образует ядро психосексуальной организации, порождает несколько проблем, которые нам предстоит изучить.
Когда ребенок появляется на свет, он является носителем пренатальной податливости, причем непременно следует учитывать тот факт, что в течение первой периода после рождения его жизненный режим остается нарциссическим (нам известно, что окружение ребенка делает все от него зависящее, чтобы сохранить как можно дольше условия, в которых он жил до своего рождения). В момент рождения ребенок, как известно, переживает, тем не менее, серьезнейшую травму, отвечая на катастрофу яростной агрессивностью, и она станет объектом немедленного подавления (первичное подавление)93.
Под таким углом зрения рождение, следовательно, представляет собой кастрацию нарциссизма, представленного в фаллическом образе, кастрацию посредством утраты пренатальной кинестезии, поскольку появление на свет можно рассматривал как промежуточный момент между этой утратой и другим первоначальным фантазмом, который заключается в присвоении нарциссизма и, следовательно, фаллос; взрослого (отца), что приводит к возникновению особого стремления, имеющей своей целью его новое завоевание. Нет ничего более логичного, чем постулат о выраженной агрессивной реакции, вызываемой этим прототипом кастрации а также тот факт, что туда помещаются первичные истоки будущей вины, причем не менее важной, если мы вслед за Фрейдом станем допускать, что «чувство вины является результатом отказа от агрессивности»… («Недомогание культуры» и слова из речи, произнесенной на одном из «Сеансов по средам» и приводимой Р. Штерба в «Воспоминаниях о венском психоаналитике» («Reminiscences of a Viennese Psychoanalyst»), одна из глав которых опубликована в Goq Heron, № 90).
Если мы рассмотрим абсолютное отчаяние новорожденного, усугубляемое разрушительными последствиями травмы, а также рассеянное, но глубинное чувство вины, которая вытекает из него, то поймем, что сближение этих двух элементов заставляет нас вспомнить об изображении кризиса из легенды о всемирном потопе, как наказании, посланном греховному человечеству. Здесь я повторяю слова, уже сказанные в другом месте («Нарцисс и Анубис»), о двойственном первичном образе, позитивном и негативном нарциссическом ядре. Это последнее представляет собой пространство проекций невыраженной агрессивности, которая перерастает в чувство вины и может носить только лишь преследующий и внушающий ужас характер (все ужасающие образы являются материнскими). Я здесь, разумеется, описываю матричный механизм, исключительно гипотетический, однако его биологическое обоснование является бесспорным. Спонтанная последовательность двух первичных ядер (присутствие плохой матери предвещает появление доброй матери (ведьма и фея), точнее, возвращение матери, носительницы нарциссического идеала, поскольку она присутствовала изначально) представляет собой другой основополагающий фантазм человечества, согласно которому из полного разрушения реальности (апокалипсис) спонтанно появится новый мир, соответствующий нарциссическому идеалу, Небесный Иерусалим (если появление на свет, то есть вхождение в реальность, ведет к исчезновению нарциссической кинестезии, то будет достаточным уничтожить существующую реальность, для того чтобы вновь обрести первоначальное состояние). Подобная схема укореняется в психике на заре жизни. Пациент психоаналитика переживает ее посредством анализа своих отдельных конфликтов, периодически возникающих в процессе лечения тем, таких как ауто– и гетеро-кастрация и чувство вины.
Нарциссическая Самость, надломленная травмой, будет с этого момента организовываться благодаря матери, которая – до установления какого бы то ни было объектного отношения – образует, вместе с ребенком, бинарную единицу (которая пока еще не превратилась в диаду), что позволит новорожденному продолжать проживать свой нарциссизм, заключенный в монаде94, при этом его нарциссизм отражает нарциссизм матери.
«В первичном нарциссизме, – говорит Винникотт, – окружающая среда поддерживает индивидуума, но, в то же самое время, индивидуум не знает о существовании окружающей среды и составляет с ней единое целое» («От педиатрии к психоанализу»). Андре Гринго пори т о «субъективном объекте» Винникотта: «с точки зрения infans (лат. ребенок) объект включен и его нарциссическую организацию» («Единое, другой, нейтральное»).
Нам известно, каким важным: значением обладают в этом возрасте взгляд и отблеск, отражение, не имеющее формального хроматического содержания, но которое содержит в себе «точку нарциссического сходства», к которой привязана монада (мы встречаем нарциссическое отражение в Богоявлении, Преображении95, а также в определенных видах перверсии, например, в фетишизме).
Следовательно, монада представляет собой стадию с преобладанием нарциссизма, однако подобное преобладание будет подвержено повторяющимся обязательным фрустрациям. Они постепенно будут мобилизовывать аппарат влечений, всегда с помощью матери, и мать, в конце концов, будет инвестирована этим способом (посредством влечения), противоположным нарциссической модальности. Что касается отца, то фаллический образ изначально присутствует в психике. Соответствующий ему знак также представляет собой символ нарциссической полноты (фаллос) и одновременно символ фаллической энергетики (пенис). И ребенок может, используя его, «производить триангуляцию» определенного рода, но при этом ребенок не достигает второй оральной фазы Абрахам; (садистически-оральной) и, главным образом, садистически-анальной фазы, Мы не можем говорить об Эдиповом комплексе, поскольку только включение последней указанной составляющей позволяет ребенку вступать в эдипов конфликт а это значит занимать позицию, которая обладает двойной пользой, поскольку она восстанавливает у ребенка иллюзию полноты (благодаря трансформации собственной незрелости в запрет, исходящий извне) и, кроме того, позволяет ему проникнуться виновностью, связанной с отдельным конфликтом.
Кроме того, анальная фаза будет некоей рамкой борьбы за этот самый фаллос а влияние нарциссического коэффициента подобных поисков найдет отражение и легендах, например, о поисках Грааля, о Золотом руне и так далее. Из-за регрессивной составляющей подобный подход сместит биполярное Я (см. «Нарцисс и Анубис»), связывающее «чистый» уровень подъема с архаической агрессивной составляющей, что приводит к возникновению чувства вины, от которого очень Трудно избавиться. (Похоже, что эдиповы обязательства и связанная с ними генитализация данной глубинной агрессивности представляет собой выход, позволяющий избежать подводных камней.) Когда Фрейд говорил об угасании Эдипова комплекса, утверждая, что «у мальчика Эдипов комплекс комплексом кастрации подрывается, в то время как у девочки, наоборот, комплекс кастрации создает саму возможность Эдипова комплекса и приводит к его возникновению» («Некоторые психологические последствия анатомической разницы полов»), мы можем понять его слова, во-первых, как попытку снять вину с архаической агрессивной составляющей, как отказ от фаллоса отца (разрешение Эдипова комплекса наделяет мальчика его собственным фаллосом). А во втором случае мы могли бы их понять как приобретение восприимчивости, которая уничтожает «дикий» характер присвоения отцовского пениса (здесь смешиваются страх кастрации и желание кастрации) и придает генитальный характер глубинной составляющей.
Так или иначе, но ребенок отнюдь не появляется на свет без некоего «багажа», и этот багаж содержит немало того, что внушает ему «страх и дрожь» (сравните сновидения о черных чемоданах, которые следуют за владельцем и вместе с тем обладают ценностью, причем никто не решается их открыть, поскольку они наполнены агрессией того, кто видит сон). Я уже неоднократно говорил о пациентах, которые сталкиваются в анализе с кажущимися непреодолимыми трудностями интеграции анальной составляющей. Действительно, нарциссическим больным очень трудно отказаться от нарциссического режима, обеспечивающего им защиту первичной Матери и нарциссическую идентификацию с ней. Они не хотят сделать над собой ни малейшего усилия96.
И в самом деле, эдипов конфликт открывает перед ними Эдипову вселенную, однако эта последняя представляет собой вселенную недостатка. Ведь если до сих пор ребенок был виновным, то в анальной фазе (она связана также с познанием) он превращается в грешника (это состояние уничтожается христианским ритуалом крещения, погружением ребенка в воду (амниотическую), то есть в предшествующую влечению, мать).
Анальный период, следовательно, образует фазу с преобладанием влечений, и теперь предпринимается эдипова попытка избавить субъект от глубинного чувства вины.
Эдип представляет собой дуэль с Отцом. Эдипов отец противостоит ребенку, по одновременно и оказывает ему поддержку (говорят о суровом отце или о свирепом отце (Рене Жирар); фаллос, действительно, является постоянным ограничителем нарциссической размытости, однако в то же самое время отец вписывается в восходящую и нисходящую линию, несущую экзистенциальный проект ребенка). Ребенок мужского пола идентифицирует себя с отцом (равно как девочка идентифицирует себя с матерью, хотя существует также необходимость в перекрестных идентификациях) и мужает, проходя через конфликты. Таким образом, ребенок осуществляет синтез собственного нарциссизма и влечений. Как я уже говорил, тот, кто действительно убивает отца, губит свой Эдипов комплекс, как это и произошло с самим Эдипом.