— Это что-то… нет, — чёрт тревожно сжался, — только не это, только не сейчас!
Дверь открылась и первой наружу выбралась фигура в драном капюшоне. Потрошила отступил, пропуская лысоватого гнома в латах цвета полированной бронзы. Третьим был Гед Геднгейд собственной персоной. Молодой маг развернулся и протянул руку четвёртому пассажиру.
— Мать моя бездонная бездна, ну за что, Сатанаил, за что мне такое наказание?!
На подножку экипажа ступила высокая женщина с кожей красной и рогами крутыми. Чёрные пятна на её голове и шее, чёрные губы, могли показаться нарисованными, но являлись родным пигментом, волосы образовывали широкую полосу, тянувшуюся ото лба до затылка, уши и зубы были остры, глаза — желты, а чёрные ногти походили на когти. Женщина не обратила внимания на протянутую руку, спустилась сама и грациозно потянулась. Узкие кожаные брюки подчёркивали округлость бёдер и стройность ног, под красно-чёрными полосами куртки угадывались щедрые дары природы, а талии позавидовала бы и оса.
Экипаж вместе с лошадьми растаял в воздухе.
— Вертихвостка паршивая, что б ты окосела, — тихо бормотал чёрт, следя за приближающейся четвёркой.
— Это кто?
— Сама, будь она трижды хрома на обе ноги, Н’фирия, воровка, убийца, наёмница, раскалённая щель суккуба и грязная манипуляторша! Готовься, мешок с костями, впереди у нас лишь мрак и отчаяние.
— Внутрь, раб, — бросил Гед Геднгейд, проходя мимо, — пора отправляться.
***
Последовавшие дни поезд катился в полной темноте, то по тесным тоннелям, то по пещерным просторам; когда по твёрдой почве, а когда — по высоким каменным виадукам. Колея изгибалась между титаническими сталактонами и бежала над бескрайними подземными морями, которые Владимир, увы, не мог оценить своим подслеповатым взором. Но со слов Артёма, размеры подземной империи гномов были несоизмеримо больше надземной части. Больше и опаснее.
Нрав чёрта, изначально и так не сахарный, становился хуже. День ото дня он всё больше мрачнел, огрызался, постоянно дымил и ничем кроме игры в карты с гномами заниматься не желал. Такое легко сходило ему с рук, поскольку Гед Геднгейд практически не покидал своего купе наверху. Маг делил его с краснокожей рогатой дамочкой.
Весь нижний этаж вагона принадлежал рядовым бойцам отряда. Конструкцией он напоминал плацкарт, где уместилось бы человек семьдесят, а гномов и того больше, однако более половины спальных мест пустовали.
Всё свободное время гномы и хиллфолки занимались тем, что резались в карты, лакали пиво, набивали животы, пускали в воздух потоки табачного дыма и ветры. Присоединиться к этому празднику жизни землянин не мог, ибо языковой барьер не пускал, однако, раздобыв кое-какие инструменты у отрядного картографа, он занимал время рисованием. Оказалось, что хорошей бумаги у того было полно и стопка зарисовок угольным грифелем росла.
Однажды, как обычно, занимаясь своим делом, художник заметил, что игроки притихли. Он проследил за несколько испуганными взглядами, и, повернув голову вправо, встретился с парой близко посаженных глазок. Краббергорн изучал набросок, шевеля своей огромной губой. Взгляд его, совсем невраждебный, но очень странный, пугал до мозга костей.
— Э-э-э, чем могу?
Гном помедлил немного, ткнул в бумагу, потом себе в грудь и что-то скрежетнул, казалось, с вопросительной интонацией.
— М-м-м, нарисовать вас?
Пустой взгляд белёсых глаз буравил художника, ответа не следовало. Тогда на плечо Владимира опустилась рука и он вздрогнул.
— Хочет портрет, мешок с костями, — процедил Артём, не глядя на Краббергорна, — и тебе придётся его нарисовать.
Чёрт издал несколько фраз, выведя тем гнома из оцепенения. Краббергорн хмыкнул, видимо, решил не разбивать человеку череп, и затопал к лестнице, что вела наверх, в комнату, которую он делил со своими оруженосцами.
Обстановочка там была спартанская: жёсткие подстилки на полу, никакой мебели кроме стола с перегонным кубом, и всё. Остальное пространство, стены, частично, потолок, занимало оружие и экипировка самых пугающих и видов.
Краббергорн уселся на подстилку, сложил ноги «по-турецки», опустил на килт могучие руки и уставился на художника. Тому пришлось тоже сесть на подстилку. Владимир попросил зажечь масляную лампу ярче, а лучше ещё пару, потому что человеческий глаз нуждался в свете куда больше. Затем через чёрта он попросил драконоборца принять какую-нибудь подобающую позу, каким бы тот хотел выглядеть, но гном не отреагировал. Однако просьбу не шевелиться он услышал, ибо стал недвижим абсолютно, и за следующие час с небольшим не шевельнулся ни разу, не моргнул и не вздохнул.
— Кажется, это всё, что я могу сейчас сделать, при таком освещении и таким углём. Как тебе?
— Перпендикулярно. Ты ему показывай.
Чёрт отошёл на пару шагов, а Владимир медленно протянул лист натурщику. Краббергорн принял работу и долго изучал её, водя узловатыми пальцами по своему рисованному лицу. Владимир нервничал, ибо, как всегда перед портретистом, перед ним стоял выбор — приукрашивать или нет? Он рискнул и нарисовал синебородого таким каким видел, — то бишь на редкость жутким и с полубезумным взглядом.
— Ziett og! — рассмеялся гном, тыкая пальцем в себя и показывая портрет молодым. — Ziett og, duktom! Duktom!
— Повезло тебе, мешок с костями, он себя узнал. Похоже, ему нравится.
— А если бы он себя не узнал, что было бы тогда?
— Вот любишь ты ненужные вопросы задавать. Ничего бы не было, перерисовывал бы.
— А, ну…
— Кровью из вбитого в череп носа перерисовывал бы. Бери новый уголь, он хочет групповой портрет с учениками.
Радостно суетящийся Краббергорн подозвал молодых и указал им сесть рядом с собой. Все трое замерли недвижно, хотя у учеников едва заметно трепетали при дыхании ноздри.
— Поехали.
Освободился Владимир часа через три, довольно уставший, голодный и с ноющими мышцами. Его работой драконоборцы остались довольны и, когда художник уходил, они шумно обсуждали рисунок.
— Не такие уж они и страшные в итоге. И вполне даже приятные малые, — заметил человек.
— Это в тебе облегчение говорит. Такое бывает, когда разминулся со смертью на волосок, — сразу чувствуешь сладкий вкус жизни.
— Ага, а ты продолжаешь держать морду куриной гузкой. Чего такой злой-то?
— Мои беды — мои беды. — Артём запрыгнул на верхнюю койку и вытащил из-за уха самокрутку.
— Тебе эта красотка покоя не даёт?
— Завались, мешок с костями.
— Она, случаем, не из ваших? В смысле, не из инфернальных?
— Заглохни уже.
— А мне кажется, у мага есть вкус. Немного экстравагантный, с перчинкой, но незаурядному мужчине положена незаурядная спутница.
— Много ты понимаешь, — хмыкнул чёрт, — небось бабы в жизни не нюхал, такой-то задохлик неказистый. Откуда тебе знать, как тяжело найти хорошего хозяина, ха! Не тупицу, не труса, не лентяя, не слабака, а могущественного мага, у которого есть стремления, а также сила и воля достигать их. И вот появляется эта рогатая самка собаки и превращает моего хозяина из великого мага в мальчишку с сердечками в зрачках и буйством гормонов в бубенчиках. Он от неё дуреет, а она им крутит. Каждый раз одно и то же! Получит, что хочет и сваливает. А он начинает ураганить, и угадай, кто попадает под его горячую руку? Верный раб, вестимо.
Владимир попытался с каким-нибудь подобием удобства устроиться на слишком короткой койке, — точно как в вагонах советского образца, которые до сих пор бегают по российским железным дорогам.
— Ну, откуда ты знаешь? Может, на этот раз всё серьёзно? Вон они сколько времени без передыху… укрепляют отношения. У них чувства, возможно, на этот раз…
— Ох, ну затяни ты свою балабольню, а? Ты же ни чер… ничего не понимаешь, не представляешь, по каким законам живёт этот мир. Магу — магово. То есть могущество, но и только. Никаких крепких отношений!
— Почему?
— Потому что магия — ревнивая сука, вот почему. Закончили обсуждение!
Некоторое время землянин тихо лежал на нижней койке, вдыхая запах дрянного табака пополам с серной вонью. Он уже успел попривыкнуть к компании демонического существа.
Непрошенными явились мысли о покинутых против воли друзьях. С Кузьмой-то всё ясно, он не пожелал тогда идти на лесоповал и продолжил дрыхнуть, так что сейчас, должно быть, находился в относительной безопасности. А Миверна что? Жива ли она? Вернулась ли из дурацкой миссии, которую сама на себя возложила, и из-за которой он, Владимир, оказался не в том месте и не в то время?
— Артём, ты откуда?
— Мозг включи.
— Да нет, ясно, что из Ада. Но как ты здесь-то оказался? Прости, если лезу грязными руками в чужую душу…
— Мозг включи, мешок с костями, — устало повторил чёрт, — нет у меня души и не было никогда.
Восстановилось молчание. Владимир решил, что попытка не удалась, но ошибся, Артём заговорил вновь:
— Я был посольским работником. Представь себе, переводчиком.
— В смысле?
— Моя основная работа — разучивать языки, таким меня создали, дурень. Это тебе не трезубцами возле котлов с кипящим дерьмом орудовать! Я был слугой демона Лугердана, высокопоставленного чиновника в подчинении у владыки Велиала. Однажды Ад собрал посольство и отправил его в Пекло, — демонический мир, прикреплённый к Валемару. Такое бывает довольно часто, тёмные мироздания наводят мосты дипломатических отношений… В общем, как-то так.
— А сюда ты попал…?
Чёрт выдохнул вонючее облако.
— Меня проиграли в шахматы.
Фрагмент 1.11.
— Хм?
— Лугердан, урод, проиграл меня. Он был демоном азарта, подверженным собственной профессии.
— Ужасно непрофессионально.
— Ты на удивление прав, мешок с костями. Кхм, короче, после того как дипломатическая рутина закончилась, мы веселились. Пекельные демоны проявляли гостеприимство, у нас было всё, что пожелаешь, включая эйкельхоо, — местных суккубов. Ох и горяченькие оказались твари, сами не свои до любых извращений! Но разве Лугердану этого было достаточно? Нет, ему игру подавай! Ну и нашёлся среди местных один такой же игрок, что б ему пусто было, как пусто в его разбитой башке. Агларемн