— Бессмысленность твоих деяний сравнима лишь с твоим упорством, друг мой! Смирись! За моими плечами бесконечность!
Гед нырнул в колодец черноты, в самую середину и тысячи ревущих побегов сомкнулись, обхватив добычу со всех сторон, когда одно из зеркал взорвалось, высвободив колоссальный световой заряд, развеявший всё словно дым. Освобождённый, архимаг взмыл обратно ввысь, стремительным серебристым росчерком, а восстававший из небытия Димитр вновь расхохотался.
— У тебя их осталось одиннадцать, а за моими плечами БЕСКОНЕЧНОСТЬ!!!
Из расползавшейся во все стороны темноты с новой силой полезли ростки ужаса.
///
Владимир.
Ноги чёрта подкашивались, но он пытался стоять, прислонившись к стене ущелья. Горы продолжали трястись, а по воздуху проносились отголоски столкновения двух колоссальных магических сущностей. Прочие члены отряда переносили это намного легче: гномы и хиллфолки не чувствовали вообще ничего, кроме физических проявлений катаклизма, Н’фирия, позабыв обо всём, заламывала руки, Потрошила застыл, глядя на творившееся вдали.
Владимир, державшийся Артёма, не мог точно сказать, как себя чувствовал. Что-то было не так, будто по телу бежал неощутимый ток, побуждавший мышцы сокращаться невпопад, щекотавший мозг, внутренности. Под воздействием этого явления землянин стал видеть галлюцинации. Обращая взгляд на чёрта, он наблюдал зыбкую черноту со слабыми огненными всполохами, пустую и, по ощущениям, бессмысленную. Возлюбленная Геда Геднгейда предстала фигурой из раскалённого металла, объятой языками пламени; но по-настоящему жуткое обличие получил Потрошила.
Художник видел его со спины, лишённого не только одежды, но и кожи. Высокая сутулая фигура, сплетённая из оголённых мышц, покрытых блестящей плёнкой крови и исходящих горячим паром. Единственным оставшимся лоскутом ткани, являлась рваная накидка-капюшон на плечах, тёмная и липка. А ещё была… аура, Владимир не мог придумать этому иного названия. Тёмная и звенящая аура, укутывавшая мышцы вместо кожи, состоявшая, казалось, из мириад чёрных точек, подрагивающего роя песчинок, который, если прислушаться к его звеневшему писку, мог свести с ума.
Почувствовав взгляд, освежёванный обернулся. Капюшон скрывал верхнюю часть головы, но не провал на месте носа и не ужасный оскал, лишённый губ и щёк.
— Это будет нашей маленькой тайной, верно, червячок?
Владимир не понял слов, но смысл, совершенно ясный и чёткий, проник в его голову и не оставалось ничего иного кроме как быстро закивать. Потрошила вернулся к созерцанию битвы в небесах.
///
Гед Геднгейд.
Сколько бы заклинаний он ни обрушивал на старика, все они пропадали без следа. Тьма пожирала сгустки разрушительной энергии, отступая едва-едва. Свет дня, молний, магического пламени, ослаблял, но не убивал её, а меж тем шло противоборство духов. Самая воля Димитра простиралась к бывшему ученику, обволакивала и тянула вниз, дробя свободную душу, гордость, амбиции, надежды. Чистое отчаяние ядом сочилось в его внутренний мир, неся омертвление, боль, страх. Тысячи иных впали бы в ничтожество от таких ударов, но Гед Геднгейд продолжал битву.
Двенадцатое зеркало рассеяло Тьму, оставив архимага лишь с мечом и книгой заклинаний. Время действия искусственного солнца тоже подходило к концу, а когда воцарится темнота, Димитр проглотит его.
— Прими отчаяние, друг мой, — призывал архиколдун, поднимаясь всё выше, преодолевая сопротивление слабевшего солнца, — ВСЁ КОНЕЧНО, ТВОЁ УПРЯМСТВО — ТОЖЕ!!!
— Ты всегда недооценивал моё упрямство.
Книга заклинаний распахнулась, с безумной скоростью перелистывая страницы, пока не остановилась на сложнейшем магическом чертеже. Бледные губы разомкнулись и Гед Геднгейд принялся читать громогласно речитатив, от которого потоки света с замиранием ускорили бег и запели. Вся фигура мага засияла, воспылала, запульсировала, неистовый океан его гурханы превратился в один исполинский водоворот, от движения которого тысячи магов, населявших континент, забились в припадках, мириады духов природы, испуганно затаились, а демоны и ангелы оторвались от борьбы за души смертных, чтобы обратить взоры на материальный план.
Небеса разверзлись, и из черноты небытия, познанной лишь звёздами, снизошёл луч сияния такой мощи, что выбелил все цвета мироздания. Он ударился о высоко поднятый ртутный клинок, отразился от зеркальной поверхности и пронзил грудь архиколдуна насквозь. Мироздание с грохотом сотряслось, чернота, растекавшаяся внизу, пошла волнами и исторгла многоголосый стон.
В лучах молодой зари две крохотные фигурки, казалось, очень медленно падали на расколотые останки горы. Одна из них вспыхнула потоком серебристых искр и оказалась на спине огромной птицы; вторая рухнула на чёрные камни и замерла там в неподвижности.
Ягнятник опустился невдалеке и его всадник, пошатываясь, неуверенно побрёл к поверженному. Левой рукой он прижимал к груди тяжёлый фолиант, в опущенной правой покоился клинок.
От Димитра Багалепского осталось совсем мало, его грудь и живот исчезли, остальное обуглилось и теперь очень медленно распадалось прахом, словно растворялось в реальности. Тем не менее, Димитр был жив и даже пытался дышать без лёгких.
— Браво, — прошептал старик, — невероятно… ты победил… друг мой.
— Иного и быть не могло, — прошептал молодой волшебник в ответ, ибо говорить громко он уже не мог.
— Это же было Великое Очищение, да?
— Оно.
— Восхитительно. Но как? Последний маг, способный сплести это, погиб более тысячи лет назад… как ты смог?
— Я долго путешествовал по Имем-Муахит, пока не нашёл там Белого Лича. Его могущество Исмаил согласился учить меня, несмотря на отсутствие дара. Без врождённой склонности люменомантия мало постижима, но я был упрям.
— Невероятная сила…
— Почти вся моя сила, — сказал Гед Геднгейд. — Это заклинание очень требовательно, а если ты не люменомант, то ещё больше.
— Если бы ты использовал его сначала, сейчас не был бы столь слаб…
— Я не могу применить это заклинание более одного раза. Нужно было заставить тебя ощутить безопасность и близкую победу, чтобы ударить наверняка.
— Хитрый, такой хитрый мальчик.
— Не мальчик, но муж. Уже давно.
Колдун широко раскрыл свои выжженные глаза и попытался потянуться рукой к небу.
— Яркий свет… такой яркий, такой… чистый… Я умираю, Гед?
— Как и было обещано.
— Да… да, умираю… как хорошо… а ты?
— Оправлюсь через время.
— Великое Очищение и тебя не пощадило.
— Чтобы использовать его надо самому быть безукоризненным проводником, чистым и непорочным. Я, увы, не таков и меня оно тоже… очистило. Сетчатка выгорела, — констатировал архимаг сухо, — правая рука обуглилась и высохла, а Восторг, видимо, придётся выбросить, он исчерпал предел своей прочности, преломляя луч. Но ничего, я выкую новый меч, лучше прежнего.
— Не сомневаюсь. Хотя, нужен ли он теперь, когда ты стал хозяином посоха Архестора? Ты чувствуешь его, верно?
Волшебники не видели глазами, но видели внутренним взором, — артефакт парил рядом со старым хозяином в столбе гурханы. Посох Архестора сбрасывал чёрный хитин, под которым открылось сияние серебра, украшенное бриллиантовыми узорами. Навершие изменилось последним, — превратившись в фигурку ястреба, гордо раскинувшего крылья и сферу ртути, парившую над ним.
— Протяни руку, мой друг, возьми его и вернёшь всё, что утратил, а позже узнаешь, что предела могуществу нет…
— Вы зовёте его посохом Архестора, — перебил Гед Геднгейд, — в честь архимагистра Архестора Могучего, создавшего это оружие. Но я читал древние книги, и узнал из них, что Архестор дал этому артефакту иное имя. Опора Сильных. Посох стремиться попасть в руки сильнейшего мага, кем бы тот ни был, воплощая стремление Архестора к подавляющему могуществу, которое его и погубило. Знаешь, что меня всегда смущало в этом имени, мой бывший наставник?
Посох подплывал всё ближе, готовясь ткнуться в руку Геда словно верный пёс, выпрашивающий ласки.
— Скажи мне.
— Я никак не мог взять в толк, зачем вдруг сильному понадобилась опора?
Архимаг резко дёрнул головой, тратя последние магические силы и сверкающий посох унёсся прочь, словно выпущенный из баллисты снаряд.
— Я Гед Быстрое Серебро, и мне не нужен твой посох. Никогда не был нужен.
— Верю…
Димитр Багалепский распался.
***
Когда Гед Геднгейд вернулся, он едва мог стоять на ногах. Шаркающей походкой, архимаг плёлся по ущелью, но воздвигнутая им же стена, оказалась непреодолимой преградой. Тогда телохранитель спрыгнул вниз, подхватил Геда и легко вернулся обратно.
Зрелище оказалось весьма неприглядным, непривычным, неправильным. Могучий чародей, каким его все привыкли принимать, стал походить на моряка, спасшегося при кораблекрушении и оказавшегося на голых скалах без пищи и воды. Вдобавок к истощению, теперь его глаза заволакивала слепая белизна, а правая рука висела плетью.
Архимага унесли в палатку, где устроили на лежанке и доверили заботам отрядного лекаря. Ближайшие двое суток он и Н’фирия не покидали палатки, а мечник сторожил их. Лишь на исходе третьего дня Гед Геднгейд окреп достаточно, чтобы держаться в сознании и говорить.
Когда Рогзальд вошёл, маг попытался сесть, но сильные руки женщины предупредили его от этого.
— Выглядишь паршивее некуда, Геднгейд, — честно сообщил предводитель отряда.
— Со мной это временно, но ты-то выглядишь паршиво всю жизнь.
— Однако дух твой не сломлен! — устало, но искренне рассмеялся гном. — Думаю, ждать, пока ты оправишься, нет резона, следует решить, что нам делать, прямо сейчас. Мы далеко забрались, но…
— Мы двигаемся дальше.
— Я понимаю твой настрой, но сейчас ты слабее котёнка, Гед, а мы на неизведанной территории, которая проглотила уже по меньшей мере две вооружённые экспедиции, что были больше нашей. Я полагался на твои магические силы, как на основу нашей боеспособности перед лицом любых напастей, но теперь…