В опустившейся тьме просыпались ночные хищники и зачинался многоголосый вой. Холодало.
По знаку большой женщины, две другие, поменьше, стали приводить остальных мужчин в чувство. Тот, кого звали Маркасом, надолго выпал из реальности, полностью погрузившись в меланхолию, а потому его дама сердца приказала вести всех лошадей в долгий дом.
— Ночь проведём там, а утром вместе с дымом пошлём останки в чертоги предков, — повелевала она. — Ты, незнакомка, можешь разделить с нами тепло и пищу в это тёмное время. Твой спутник тоже. Расскажете, кто вы такие, откуда и что за магическая сфера парит там. Вы маги?
— Мы… э… маги? — Миверна на миг растерялась, но лишь на миг. — Что-то вроде. Маги-путешественники.
— Понятно, понятно. Этнологи из Круглых Врат? Раньше вы не летали на волшебных шарах по небу, совсем смерти не боитесь?
— Ну...
— Одеяния у вашего брата становятся всё причудливее. Стыд и срам, я могу видеть все очертания твоего тела! Но да ладно, не время. Я Лиллиас, этот плачущий муж — мой жених Маркас, а остальные, которых ты побила, воительница, есть его братья и кузены.
Большая женщина упёрла руки в бока, пристально глядя на басилпа.
— Миверна Янг, — Мив решила, что в сложившихся обстоятельствах можно было отойти от протокола, — этнолог… из… Круглых Врат.
Лицо Лиллиас пошло удивлёнными морщинками. Казалось, она не поверила, хотя минуту назад сама предположила это. Но выяснять правду было недосуг.
— Вот, что, девочка, бери своего заморенного приятеля и иди за мной. Отныне вы гости и видят боги, тяжёлые времена не отменяют законов гостеприимства, а лишь делают их ещё важнее! Ночи у нас холодные, напасть может вернуться в любую минуту! Если так случится, мы будем во всеоружии, но с холодом тоже придётся повоевать! Финола, пригляди за мужчинами пока они будут разжигать костёр, надо поесть!
— Да, госпожа, — ответила служанка с длиной косой.
— Меррон, заготовь компрессы от ушибов! Миверна Янг так поколотила Хэмиша и Алпина, что они вряд ли смогут скоро встать на ноги! Маркас тоже весь в синяках!
— Да, госпожа, — ответила служанка с веснушчатым лицом.
Владимир, словно нерешительный тушканчик, приблизился к Мив.
— Что тут творится? Я чуть не помер от страха.
— Здесь творится сюрреализм, — последовал ответ. — И да, я цела, спасибо. Скафандр поцарапался, но скоро он сам себя восстановит. Идём, чувствуешь, как холодает?
Художник с силой выдохнул и заметил облачко пара.
— Может, лучше вернёмся в ковчег? Там всяко безопаснее.
— Иди, а я не могу упустить случай и не попытаться узнать о новом обитаемом мироздании. Это было бы саботажем моей основной миссии.
— Сейчас для этого неподходящий момент! Твоя основана миссия — вернуться домой!
— Пройдут часы прежде чем ковчег вновь сможет прыгнуть, и проводить их в тесной камере без удобств — не самое лучшее решение. Особенно, когда альтернатива весьма заманчива. Я пошла.
Подумав немного, Владимир пожал плечами и тоже отправился в глубь разорённой деревни.
Большая женщина выбрала уцелевшую половину самой большой постройки, — долгого дома, в котором прежде проводились собрания кланового совета. Внутри сохранились два очажных места из пяти и некоторые скамьи, а на стенах остались старые шкуры, в которые можно было укутаться. Лошадей устроили в более-менее целой конюшне рядом.
Мужчины встали на стражу. Выглядели они неважно, однако гордость ныла больше помятых боков, — подумать только, их поколотила какая-то чужачка с огромной головой!
Женщины разожгли огонь и, ловко соорудив подставки для вертелов, подвесили котлы. Пока огромная Лиллиас вела беседу с Миверной, сидя на длинной лавке, землянин тихо устроился в сторонке с бумагой и углём, а в котлах закипала вода.
— Представлюсь как положено. Я Лиллиас из клана Танистри, третья дочь тана Грегора Танистри, господина Ундеброка. — Лицо большой женщины сделалось весьма высокомерным, но ненадолго, потому что взгляд опустился к мужчине, чья голова лежала у неё на коленях. Пухлая красная ладонь провела по лысому скальпу. — А это Маркас Хаттан, третий вождь клана Хаттан… того, что осталось от клана. Эти вот побитые, его братья, кузены и друзья. — Она умолкла ненадолго, отгоняя от сердца боль. — Мои служанки Меррон и Финола. Теперь отвечайте, раз уж боги свели нас под одной крышей, что вы знаете обо всём этом, что видели? Кто напал на Крогбюрн?
Чужаки переглянулись украдкой.
— Нам нечего сказать, почтенная Лиллиас. Мы заметили с неба поселение, а когда приблизились, застали всё таким каким вы это видите. Мне очень жаль.
Грудь женщины монументально приподнялась и опустилась. Владимир быстрее заработал углём, выводя на бумаге её некрасивые в общем-то, но притягательные черты лица. Притягательные внутренней силой. Глаз художника особенно остро подмечал такие вещи, порой невидимые для обывателей, смотрел не только на форму объекта, но и заглядывал вглубь, улавливая его особый, потаённый характер. Без этого ни один портрет не «оживал».
Фрагмент 1.2.
— Тяжёлое испытание и страшное горе, — молвила Лиллиас, запуская пальцы в волосы своего суженого. По бокам и на затылке мужчины они были густыми и длинными, — в такое время. Нас должны были встречать радостные люди, встречать музыкой и накрытыми столами. Здесь, в этом доме. Моём будущем доме. Разорённом.
Служанки готовили еду; царила относительная тишина, нарушаемая лишь храпом Маркаса. Когда могучий человек начинал стонать, невеста ласково гладила его лысину и напевала, словно баюкая младенца. Миверна глядела в огонь, а Владимир прислушивался к ночи сквозь проломы в стенах.
А потом художник понял, что в его мозгу происходит что-то необычное. Нет-нет, ничего плохого, такое происходило и раньше, в бытность его простым человеком. Владимир осознал момент кратковременного расширения сознания, лёгкий полушажок за грань обыденного, на который были способны люди с развитой фантазией и склонные к творчеству. Это состояние всегда было кратковременным, но ощущалось остро и приятно, сопровождаясь сильным волнительным выбросом эмоций, ощущением переноса своего Я вовне, в иное место, время. Обычно эффекта помогала достичь хорошая музыка, совпавшая с настроением, и сознание расширялось, покидая узы повседневных забот, норм мышления и правил. Владимир соприкасался с некой иной реальностью, ощущал, или думал, что ощущал нечто, с чем на самом деле никогда не соприкасался в той своей, простой человеческой жизни.
Однажды он на несколько минут очутился сидящим в травах, бурно обросших гряду холмов. Была ночь и ветер гнал по ним волны, развевая длинные коричневые волосы Владимира и забираясь ему за пазуху. Иное тело, иное имя, иное время, иная история жизни, навеянные дивной композицией «Bonnie at Morn» в обработке Миколая Строинского.
Несомненно, всё это являлось драгоценным сокровищем ещё прежде, до того, как художник проснулся однажды и услышал миллиарды молитв, роившихся в голове. Но вот он опять стал простым смертным, и то, что было важно прежде, становилось важным вновь.
К Владимиру приблизилась одна из служанок и протянула миску с дымившейся похлёбкой и плававшим куском твёрдого хлеба.
— Поешь, гость, преисполнись силами перед днём грядущим.
— Спасибо, не откажусь.
Передавая миску, служанка глянула на рисунок и вскоре уже нашёптывала на ухо хозяйке.
— Так ты художник? А я-то думала — грамотей, закорючки строчишь. Покажи, что получилось?
— Ещё не готово…
— Всё равно.
Служанка поднесла хозяйке листок и Владимир почувствовал беспокойство. Он хорошо знал, что многие люди с крепким характером имели слабость в виде раздутого себялюбия, потому портреты недостаточно комплементарные как правило признавались ими плохими.
— У меня глаза ближе сидят, и родинка больше, а этот шрамик ты что, не увидел?
— Я, э-э-э…
— Мой отец тан и у нас в замке было много зеркал. Одно даже ртутное. Так что я неплохо знаю своё лицо. Но в целом, портрет неплохой, хоть и излишне льстивый. Оставлю себе, станет семейной реликвией.
— Польщён, — отозвался Владимир, дуя на горячую пищу.
— Что вы намерены делать теперь? — Миверна не отвлекалась на ерунду. — Мы бы помогли, но не знаем, чем. Можем отвезти вас куда-нибудь…
Владимир поперхнулся.
— Ижините, гоячая ошен, — сказал он, кидая на подругу «страшные» взгляды.
— Ну, — поправилась она, — не всех сразу. У нас мало места.
— Нас не надо никуда везти! — отрубила Лиллиас пылко. — Разве что на тот край озера, туда, где большая скала нависает над водами! Там мы начнём строительство, которое закончат наши потомки. Большой замок, дом для клана, надёжная опора, которую не предаст разграблению ни один враг! Это же пропитанное скорбью и кровью место станет напоминанием нам. Никто больше не посмеет напасть на клан Хаттан в его доме!!!
Лужёной глотке Лиллиас Танистри могли бы позавидовать вожди маркатчитарских станов. Звук её устрашающего гласа разнёсся в ночи, и многие хищники на время умолкли, прильнув к земле.
— Но всё это будет потом, — продолжила она, следя за тем, как мужчины получали горячие миски, — после того, как свершится месть. Завтра, когда мёртвые отправятся в чертоги предков, Маркас уйдёт искать нашего обидчика!
На этот раз поперхнулись уже оба гостя.
— Видать, совсем от голода помираете, бедняги, раз на горячее так неосторожно набрасываетесь! — всплеснула руками Лиллиас.
— Вы хотите, чтобы один человек отправился на поиски существа, которое творит такие вещи и оставляет такие следы?
— Я не хочу, но того требует Уклад, таков Закон Гор. Родственники должны быть отмщены, обиды — смыты кровью, иначе все мы будем прокляты во веки веков и нам придётся уйти со свободных высокогорий, стать людьми короны. А то и хуже, — её передёрнуло, — сойти на равнины! Ну уж нет! Кто живёт в горах должен чтить Уклад, иного пути нет!