Он выдал это на одном дыхании, сожалея, что ему не разрешили привести на собрание Василису. Не хотелось обсуждать с чужими людьми свои чувства, не видя ее лица, не имея возможности взять ее за руку. Его слова были встречены долгим молчанием, словно все ждали, что он как-то иначе закончит мысль.
– Ее имя?
– Василиса Умнова.
И снова шепот в зале. Некоторые вопросительно переглядывались, Николай Долгорукий оживился и азартно сверкнул глазами. Они удивлялись тому, что ни разу не слышали это имя. Ну, конечно! Наверняка ожидали, что Муромец просто предпочел кого-нибудь постарше да побогаче из представительниц других старинных родов. Вот Елена Рубцова, например, разочарованно отвернулась. Леша Рублев чуть виновато отвел глаза, а его супруга Женя прижала ладошку к сердцу.
– Позвольте вклиниться, уважаемые! – раздался голос одного из старейшин. – Ситуация предельна ясна. И не так уж редка! Но когда это влюбленность мешала заключению брака? Нареченный жених так молод – можно было ожидать, что какая-нибудь красавица пленит его сердце, пока он дожидается своей свадьбы. Невесте не стоит обижаться, право! С ней тоже может такое произойти. Но браку это не мешает. Когда первая влюбленность отгремит, тогда придет время свадьбы. Решение в таком случае простое: отложить бракосочетание на некоторое время.
– Что? – вырвалось у Мити.
– Мы должны выслушать, что по этому поводу думают родители невесты… – сказал Пересвет.
– А не должны ли вы выслушать, что думаю я? – прогремел Митя. Он ощущал себя беспомощным и нелепым – они просто не воспринимали всерьез его чувства! Его любовь к Василисе виделась мимолетным капризом. – Я не буду откладывать свадьбу с Марьяной Долгорукой. Моей женой станет Василиса Умнова.
Василий Ильич резко поднялся и скинул капюшон.
– Решение чересчур поспешно! – отрезал он.
– Смотря с чьей стороны смотреть, – ответил Митя. – Василиса пока согласия не давала, но я намерен подождать.
– Ты не можешь так опозорить девочку. – Отец указал на закутанную в саван Марьяну.
– Опозорить?! О Ярило, да чем же? Вы свели нас, когда Марьяна только появилась на свет! Я не давал своего согласия…
– Давал! – взвизгнул Лев Долгорукий и смачно высморкался. – В прошлом году!
Митя осекся. Лев был прав. И Сева был прав, когда спрашивал его, зачем он отправился на собственную помолвку сразу после того, как провел ночь с Василисой. И Василиса была права, когда уверяла, что утром он явится на этот праздник. Анисья была права, что злилась на него. Он надеялся, что рано или поздно найдет в себе силы все исправить. Но именно тогда и надо было все исправлять, в тот день – день официальной помолвки!
– И все-таки, – продолжил он уже не так уверенно. – Нет никакого позора для Марьяны. Я хочу разорвать нашу связь не потому, что она показалась недостойной меня, а потому, что весь этот брак с самого начала был ошибкой. Теперь я полюбил другую и понял, какой жизни хочу.
– Что ж, не вы первый, Дмитрий, не вы последний, – снова послышалось из первого ряда. – Этот зал не раз видел подобные собрания, и старейшинам и раньше приходилось вмешиваться в отношения между обрученными. Важно помнить, что увлечение почти всегда проходит, и тогда остается…
– А, теперь ясно, – перебил старейшину Митя, – мы здесь играем в какую-то игру, где нужно обесценить мои чувства? Если мы пошли по второму кругу, тогда я все-таки закончу свою мысль. Даже если мои чувства к Василисе Умновой пройдут, я все равно не пожелаю брать в жены Марьяну Долгорукую.
Со стороны Долгоруких кто-то ахнул. Митю злил пристальный взгляд Николая и приводило в отчаяние нежелание матери вступиться за него. Неужели она не хочет ему счастья?
– Поддерживает ли семейство Муромцев решение сына? – спросил Рублев.
– Нет, не поддерживаю, – через несколько бесконечно долгих секунд ответил Василий Ильич.
Митя надеялся, что все повернется иначе. Он знал, что папа любит жену, что чувства его с годами не ослабли. Отцу лишь по чистой случайности удалось жениться на той, в кого он был действительно влюблен. Так почему же он не захотел принять сторону сына? Неужели древние традиции и правда могли встать между ними и разделить навсегда? Если и мама не поддержит его, то это будет означать одно – его отлучают от семьи, он больше не вернется домой…
Все повернулись к Евдокии Рюриковне. Звездинка даже скинул капюшон, чтобы лучше видеть ее лицо со своего места.
– Я против этого решения, – бесстрастно проговорила Евдокия Рюриковна.
По залу растеклось молчание. Оно было до того неожиданным и неловким, что глаза многих суетливо забегали. Кто-то кашлянул в углу, кто-то заерзал в кресле. Словно все эти люди были готовы защищать древние традиции и несчастную невесту от надуманного позора лишь на словах, а когда дошло до настоящего дела, искренне удивились.
Нутро обожгло горькой тоской. Митя зажмурился и сжал зубы. Мать и отец отказались от него? Остались верны целому Светлому сообществу, но отвергли его? Это правда?
– Я поддерживаю его решение, – раздался злой голосок. – Конечно, мое мнение тут ничего не значит. Но Митя останется моим братом и лучшим другом. Он самый благородный человек из всех, кого я знаю. А я знаю как минимум всех вас!
– Ну-ну, Анисья. Успокойся, – проговорил Василий Ильич, обращаясь к ней, словно к маленькому ребенку.
Слезы подступили слишком близко. Митя видел воинственное лицо сестры. А еще вдруг именно сейчас увидел рассеянную улыбку Ирвинга. Казалось, Анисья заинтересовала его больше, чем все собрание.
– Ну что ж, раз решение Дмитрия Муромца непоколебимо, следует перейти к следующей части, – деловито произнес Пересвет, но и его голос теперь нервно подрагивал. – Когда двое приносят священный обет на камне, разорвать их обещание не так-то просто. Каждый пообещал разделить с другим часть жизни, и потому при расторжении помолвки Дмитрий Муромец должен откупиться.
– Митя, пожалуйста! – внезапно выскочила вперед Эльвира Долгорукая. – Не делай этого! Я тебя прошу, я заклинаю, не расторгай помолвку с нашей дочерью!
– Мне… жаль, – только и смог проговорить Митя. Его кольнуло раздражение от силы ее порыва, от того, как она заломила руки и внезапно разрыдалась. Но Эльвира всегда была с ним добра. Она казалась ему хорошим человеком, и он ни за что не пожелал бы ей таких душевных терзаний.
Марьяна под струящейся тонкой тканью едва заметно дернула плечами. Мите тут же вспомнилась история Заиграй-Овражкиных. Когда-то давно Севин предок тоже откупался от семьи обиженной девушки, и тогда ему пришлось расстаться со всем богатством, всеми фамильными ценностями и колдовскими реликвиями, которые их род целителей успел накопить. Но у Мити не было ни денег, ни реликвий. Дары Богов отныне покоятся в подземельях, в которые он не сможет попасть, а сокровищница навсегда закрыта для него.
– Что ты можешь предложить роду Долгоруких, Дмитрий? – безжалостно продолжил Пересвет.
– Я… не знаю. Если я правильно понимаю, что влечет за собой отказ родителей поддержать мое решение, то… у меня теперь ничего нет. – Он оглядел круг старейшин, но лицо отца снова скрылось под капюшоном, а мать смотрела куда-то мимо. От внимания не смогла укрыться только скользкая ухмылка Анатолия Звездинки. – У меня нет драгоценностей, дома, денег…
– Да, этот зал видел и такое!
– Что ж, если провинившемуся магу нечем откупиться, есть иной способ расплатиться с семьей, – проговорил Пересвет. В ответ несколько колдунов в зале многозначительно кивнули, а некоторые отвели глаза, избегая Митиного взгляда. – Половину того срока, что вы были помолвлены, отныне ты обязан отслужить семейству Долгоруких. Ты будешь являться в их дом с рассветом и сможешь покидать его через двенадцать часов.
Митя похолодел. Он знал, что разорвать помолвку не так уж и просто. Но служить семье? Обрывки небылиц, пересказанных взрослыми на званых вечерах, теперь всплывали в памяти. Они врывались в другие его детские воспоминания и тревожили, как и тогда. Отзывались ознобом, электрическим покалыванием на коже – так подкрадывался, разъедая границы, страх. Он отчаянно пытался восстановить в памяти хоть один рассказ: кто кому служил и за что? А главное, как?
– Все это время ты будешь исполнять поручения и работать на них, как обычный человек, лишенный титулов и положения в обществе.
Митя пристально посмотрел на застывшую Марьяну, на Льва Долгорукого, на его прямую, высокую жену с поджатыми и дрожащими губами и вдруг понял, что не знает их. Не знает, что это за люди. На что они способны? Исчезает ли благородное спокойствие за закрытыми дверями их особняка? Он вспомнил все, что рассказывала о Марьяне сестра. О чем шутили Полина и Маргарита. Но могло ли это подготовить его к служению их роду? Что им будет нужно? Примут ли они его служение за обычную формальность или подойдут к этому из глубины фантазий, обид и жажды отмщения? О нет, здесь речь явно не о помощи по хозяйству… Таких слуг можно легко нанять.
Эльвира Долгорукая выжидательно молчала, положив руку на плечо дочери. Именно она из всей семьи вдруг показалась Мите самой опасной. Да, Лев нагрузит его монотонными и скучными делами, как секретаря, Марьяна будет злорадствовать, глядя, как он делает черную работу. Но что придумает ее мать?!
– А если я откажусь? Что, если не пожелаю служить семье? – спросил Митя, и эхо его голоса разнеслось в полной тишине.
– Тебе дан год на раздумья. Если в назначенный срок ты не явишься в особняк Долгоруких, они будут вправе потребовать наказания.
– И что это за наказание?
– История помнит разные случаи. Но чаще всего Совет Старейшин превращает колдуна в животное, и это животное служит пострадавшему семейству уже полный срок, а не половину.
Митя уставился на свои руки. Ему отчаянно хотелось увидеть Василису. Мир сжимался тугим кольцом, сковывал, жалил ядовитыми шипами…
– Но прежде чем ты дашь свое согласие, Дмитрий Муромец, или выберешь положенный тебе на раздумья год, я обязан в последний раз спросить представителей семейства Муромцев, – без удовольствия сказал Пересвет. – Готовы ли вы расплатиться за своего отпрыска, чтобы освободить его от служения нашему