– Выяснилось, что я неспособна к коммуникативному колдовству. То, что я могу сделать одна, совершенно не выходит с магами других стихий. И поэтому… в общем, меня не взяли в Зорник, куда поехали Полина с Маргаритой. Они здорово колдуют вместе, хотя Водяная тоже почти не способна к коммуникативной магии. И ладно бы только они… Так еще и Звездинка! Ее тоже отправили в Зорник. А Митя с Севой уехали в Небыль, но это ты знаешь…
– Разве это что-то значит?
– Говорят, в Китеже есть небольшой Союз из трех стихий. Что, если Полине удастся наладить связь с ними?
– И что? Ты хочешь входить в Союз Стихий? – не сдавалась бабушка. Она наклонилась ближе и пыталась поймать Анисьин взгляд.
– Наверное… я точно не знаю. Конечно, мне бы хотелось…
– Так вот, Анисья! Если тебе чего-то хочется, говори прямо. Не надо мямлить. Не старайся выглядеть скромной и непритязательной, не пытайся угодить всем. Если ты хочешь попасть в Союз Стихий, так скажи об этом. Скажи прямо! Только так мир услышит твой голос, понимаешь?
– Я хочу быть в Союзе Стихий, – срывающимся шепотом произнесла Анисья.
– Громче и не так робко, детка. Повторяю, нет ничего стыдного в том, чтобы родиться в семействе Муромцев и хотеть войти в Союз.
– Я хочу быть в Союзе Стихий. И мне очень обидно, что меня не отправили в Зорник или с братом в Небыль.
– Ты считаешь, тебя недооценили?
– Они могли бы дать мне еще шанс! Мне нужно больше тренироваться.
– Вот и прекрасно. – Марья Васильевна довольно разжала ее ладонь. – Злись, моя красавица. Злись и гневайся, если тебя не оценили и обидели. Не впадай в уныние. Добивайся своего. Бери то, что тебе нужно. И не теряй благородства. Поняла?
– Я знаю, бабуля, знаю. – Анисья потерла виски. – Но иногда накатывает что-то неотвратимое. Будто на плечи свалились все беды сразу… и не видно просвета, и нет надежды на счастливое будущее.
– Неужели сюда примешались и дела сердечные?
– Тут замешано все. И это так тяжело, что просто не хочется жить.
– Ну вот еще! – Марья Васильевна фыркнула и потянулась за новой порцией мяты. – Никогда не произноси этих слов, дорогая.
– Почему? Если это так!
– Потому что женщины рода Муромцев слишком долго расплачиваются за деяния одной такой девицы, что расхотела жить.
– О ком ты? – Анисья выпрямилась.
– Я говорю об одной из наших предшественниц. Тогда колдуны еще носили титулы и неудобные наряды, романтизировали смерть и были склонны к отчаянным поступкам. Девчонка, наследница нашей фамилии, по доброй воле лишилась жизни. И все из-за кого? Из-за мужчины. Точнее, двоих мужчин, что не смогли разобраться между собой. С одним она была обручена, второго любила. Тот второй обещал ей руку, сердце, вызволение из сетей нежеланного брака, но струсил и сбежал, а ее нареченный жених оказался бесчувственным тираном. В общем, оба хороши. И оба были недостойны ее смерти.
– Что она с собой сделала? – спросила Анисья.
– О, в предсмертной записке она написала, что отправляется в лес – стояла зима. Что ляжет под деревом и позволит Карачуну забрать ее душу. Но история повествует о том, что она сгорела. Ее тело нашли посреди выжженной поляны.
– Выжженной?!
– Не знаю, правда ли это. Иногда семейные предания доходят до нас в очень странном виде.
– А что же стало с теми мужчинами?
– Того, который обещал ей побег и вечную любовь, сочли виноватым в ее решении. Но все же он не был убийцей. Его семья отплатила Муромцам всеми своими богатствами и сокровищами, а позже он нашел себе новую избранницу и завел семью. Тот же, который должен был стать ее женихом, через несколько лет тоже женился на другой и продолжил свой род. Как видишь, жизнь пошла своим чередом. И только бедная душа девушки осталась навечно скитаться по земле, потому что путь дальше был ей закрыт. Но знаешь, что самое важное в этой истории? Что теперь мы, женщины ее рода, несем за нее этот груз. Мы влюбляемся в недостойных нас мужчин, воротим нос и от тех, кого нам выбрали родители, и от тех, кто любит нас на самом деле. И неизвестно, сколько раз еще мы должны будем сделать тот самый «правильный» выбор, чтобы история прекратила повторяться. Так что запомни, Анисья. Ты не имеешь права ставить под сомнение ценность собственной жизни. Ее не стоит ни один мужчина, ни один друг и ни один Союз Стихий. Ты – ценнее всего и всех.
Анисья кивнула, но мысли ее унеслись вовсе не к тем парням, которые ей нравились и которым нравилась она. Сейчас ее больше не волновал ни предатель Дима Велес, ни равнодушный Заиграй-Овражкин. Она думала про брата. И про таинственного призрака юной княжны, что, по слухам, прислуживал ему, а по рассказам самого Мити – помогал ему на Посвящении. А следом вдруг вспомнились сны, которыми то и дело с подружками делилась Маргарита. Ей снилась одна и та же колдунья: то в старинном наряде бегущая по мужскому крылу Белой усадьбы, то в середине зимы в легких туфлях разгуливающая по Драконьей волыни. И после одного такого сна Маргарита застала Драконью волынь сожженной дотла… Анисья взволнованно огляделась. Так, для начала надо бы выпить еще мятного чая, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. Она наклонилась к столику, схватила чайничек, плеснула в кружку кипятка и вдруг зацепилась взглядом за старинную сахарницу. На ней была выгравирована руна «Велесов шлем» – руна рода Заиграй-Овражкиных.
Анисья медленно выдохнула, вытащила из кармана зеркальник и выскочила из бабушкиной комнаты. Ей нужно было срочно связаться с братом.
Когда Полина закрыла глаза, седая снежная тьма за окнами Гнезда проникла и в ее сон. Деревья высились по обе стороны тропинки, она шла, дрожа и поскальзываясь. Ветки сверкали иглами инея, отовсюду свешивались клочья белой, заледеневшей паутины. Босые ноги ныли от холода. Она терла ладонями локти и плечи, но не согревалась. Ее преследовала толпа наставников. Лица некоторых из них чуть яснее проглядывали в сером мареве, остальные же терялись в тени.
– Сейчас-сейчас, – приговаривали голоса. – Еще немного.
Полина знала, что нужно идти вперед, что наставники защитят ее, что ведут ее в тепло, на свет. Дорожка вывела на край обрыва, под пальцами зашуршал холодный белый песок.
– Ну вот, ну вот, – ласково повторяли голоса.
Полина огляделась, жадно ища глазами что-нибудь приметное на голом берегу, и увидела лоснящуюся шкуру нерпы. Она была влажной, в складках собрались комья слизи с кровавыми прожилками, но Полина бросилась к ней, чувствуя ее уходящее тепло. Во сне это было естественно и правильно. Наставники окружили ее, помогая расправить шкуру и влезть в нее. Кассандра, Яга и Фея вынули откуда-то иголки с красными нитками и принялись штопать расползавшийся мех прямо на Полине. Она не обращала внимания на их действия, только сводила вместе руки, чтобы им удобнее было шить, а сама все смотрела на Дарью Сергеевну, чье печальное лицо тускнело, стоило Полине моргнуть.
Ловкие руки Феи втыкали иголку и вытягивали красную шерстяную нить возле Полининого горла. Она вдруг ощутила плотный, неживой запах нерповой кожи и вздрогнула. На голову ей опустилось что-то тяжелое, перед глазами расплылись черные, похожие на кошачьи усы.
– Хватит, – сказала Полина, но поняла, что руки ее скрещены на груди, а шкура прилегает к ним так плотно, что она не может пошевелить и пальцем.
Кто-то взял ее за плечи и легонько подтолкнул. Сквозь влажную шерсть она разглядела край обрыва и черное ледяное море под ним. Кто-то тронул ее, она невольно шагнула, оказавшись над пропастью.
– Нет! – закричала она что было сил. – Нет!
– Так нужно, милая, – ответило многоголосье.
– С тобой ничего не случится, ты же Водяная.
– Случится! – кричала Полина. – Вы не понимаете! Не понимаете! Остановитесь!
Волны неистово били о скалы, вздымая горы соленой пены. Они становились похожими на гигантские крылья, на острые когти, на разинутые хищные клювы.
– Это не вода… – шептала Полина, задыхаясь от вони нерповой кожи. – Не вода!
Кто-то еще раз коснулся ее плеча, надавил, и когтистое, опасное море начало стремительно приближаться. Полина зажмурилась, она слышала свой оглушительный крик, но не могла ничего сделать.
Вода обрушилась отовсюду. Она сдавила виски, затекла сквозь редкие красные нити швов. Полина дышала часто и надрывно, пытаясь выпутаться. Было темно, во рту стоял вкус крови. Казалось, ничего не может быть страшнее, но вдруг в проеме шва мелькнуло что-то черное. Цепкие когти вцепились в мех и принялись раздирать. Полина снова завизжала, но рот наполнился водой и звук пропал. Она боролась изо всех сил. Билась ногами и локтями, прогоняя хищную черную птицу. Но та продолжала раздирать нерпову кожу, шипя от прикосновений к шерстяным ниткам. Ее когти теперь походили на человечьи руки и оттого справлялись с задачей куда быстрее. Шкура треснула по шву, руки сдернули ее, как горящий страстью любовник мог бы сдернуть с девушки платье. Полина высвободилась и попыталась оттолкнуть птицу, но с удивлением уперлась в человеческую грудь. Существо походило на тень, за спиной его расплывались призрачные черные крылья. Щеки надулись, чтобы удержать в легких побольше воздуха, поэтому лицо было трудно узнать. Темно-оливковая кожа покрылась сотнями пятен. И интересовала его именно нерпова шкура, а не зашитая в нее девушка. Существо отчаянно дергало мех и тянуло его к себе. Полина выпуталась из склизких лохмотьев и, уловив желание существа, стала помогать ему нацепить изодранную шкуру. Крылья каким-то чудом уложились в нее, существо, скрючив руки и ноги, втиснулось тоже. Полина обнаружила в своей руке иголку с красной нитью и быстро-быстро стала штопать огромную прореху на груди нерпы.
«Вот же удача, – думала она. – Похоронила эту птицу вместо себя. Похоронила свое проклятие».
Существо в шкуре задергалось и заскулило. Но Полина торопилась. Остался последний стежок. Она проткнула края шкуры, потянула, и ее обдало снопом пузырьков – необычная птица выдохнула. Края шкуры сомкнулись. Но прежде чем это случилось, Полина узнала лицо существа. Узнала эти черные глаза и хмуро сведенные брови.