Пустые Холмы — страница 59 из 147

– Ого-о, – протянул Муромец, не сдержавшись.

– Оборотень? – на ходу бросил Сева спутнице.

– Нет, – охотно отозвалась Аксинья. – Волшебная помощница одного из наших.

– У Муромца слабость к белым животным.

– У Ёгры тоже.

– Тогда оставим Муромца с оленихой. Да и вы лучше побудьте здесь. Лишние люди в лазарете не нужны, – отрезал Сева и отворил дверь.

И сам порог, и дверной косяк были заговорены: вокруг Севы словно всколыхнулся студенистый кисель. Не успел он и шагу сделать, как кто-то кинулся к нему, сжал в порывистых объятиях, обдав знакомым, совсем зареченским запахом, защекотав длинными волосами. Это была Ульяна. Лицо ее казалось взволнованным и блестело от пота, морщинка меж бровей не разгладилась, даже когда девушка улыбнулась. В Заречье Ульяна не имела дела с Полининым проклятием, но ее присутствие внушило Севе спокойствие.

У низкой кровати застыл незнакомец с белыми, будто обесцвеченными заклятием или зельем волосами. Его прозрачные глаза блеснули пламенем ближайшей свечи. Что-то натянулось у Севы внутри. Интерес, любопытство к чужой силе, которой совершенно точно обладал маг, обожгли грудную клетку, но следом вспыхнуло раздражение. Захотелось приказать ему сейчас же убраться из лазарета.

– Бо-о-м… – Звук обрушился сразу со всех сторон, тягучий, нездешний… и замедлил время. Сердце в Севиной груди словно ухнуло вниз с обрыва, и он рывком втянул смолянистый воздух. – Бо-о-ом…

Лазарет жил другим ритмом. Сева влетел в него, принеся с собой нетерпение, страх, желание поскорее начать целительский обряд и поскорее его закончить, и не заметил, что работа здесь уже шла… Шла без него, с помощью других колдунов. Он закрыл глаза, попытался выровнять дыхание, а когда открыл их снова, наконец разглядел старую нойду, застывшую в тени. Она сидела на коленях, размеренно покачиваясь, в поднятой левой руке ее был зажат бубен, похожий на полную луну. Правая держала колотушку и легонько приплясывала в воздухе, будто это веретено скакало под невидимой нитью и искало нужное мгновение для удара.

За широкими плечами альбиноса виднелось распластанное тело Водяной колдуньи, но пламя свечей танцевало так причудливо и по стенам вдруг пробегали такие странные тени, что Сева никак не мог его рассмотреть.

– Нужно, чтобы вы вышли, – наконец прошептал он Ульяне.

Незнакомец обернулся, смерив чужака нечитаемым взглядом.

– И ты, и он, – уточнил Сева, придавая голосу холода. – Прямо сейчас.

Парень усмехнулся, но попятился и выскользнул за дверь. Ульяна молча указала на склянки на одной из полок и тоже поспешила вон. Он подступил к кровати. Страх, что на этот раз он не сможет быть просто целителем, мешал. За те два месяца, что Сева не видел Водяную колдунью живьем, он успел передумать о многом. Успел смириться со снами, со своим решением, с тем чувством, которое толкало его на подобное. И еще мысленно успел отодвинуть все это на неопределенное будущее, для наступления которого он отыскивал книги и просиживал вечера в поисках страшных обрядов. Сейчас же она лежала перед его глазами – причина его тревог, томительных судорог в животе, раздражения. Бледная и скользкая, мокрая от пота, со слипшимися волосами, в одной рубахе на пуговках. Сейчас ее длинные белые ноги были совсем голыми, ногти на пальцах чуть посинели. Скорее всего, нойда сняла с нее мокрые штаны и шерстяные чулки.

Бо-о-ом…

Сева вздрогнул. В памяти всплыла гостиная Жабы в Белой усадьбе, где однажды после очередного приступа Водяной колдуньи он говорил с целителем о ее проклятии. Полину уже обмыли водой и целительским отваром, переодели в сухое и чистое, и Густав Вениаминович сказал ему словно между делом:

– Если она проснется, пока меня не будет, и ее будет тошнить, отвернись. Или лучше выйди.

– Почему? – не понял Сева.

– Она потусторонняя. Потусторонние такого стесняются. А лишний стресс ей сейчас ни к чему.

– Почему стесняются? – Сева никак не мог взять в толк, о чем его просит целитель.

– Телесные проявления считаются у них постыдными. Девочка сильно переживает, когда кто-то видит ее недуг. И если в твоих силах сделать так, чтобы она очнулась во всем чистом, обеспечь ей это. А лучше попроси кого-нибудь из девушек. Боюсь, она пока не понимает, что для целителя нет разницы, над чьим телом проводить ритуалы и чье тело мыть. Ей будет спокойнее, если никто из мужчин ее не увидит.

Теперь он склонялся над ней в чужом лазарете чужого города, где ведьма-нойда сумела только частично раздеть Водяную колдунью, а все остальное предоставила молодому целителю из Заречья.

Бо-о-ом…

Сева чувствовал, как с каждым ударом бубна внутри натягивается струна, будто выправляется давно поломанный музыкальный инструмент. Он всмотрелся в напряженное лицо Водяной колдуньи. Лоб покрывали капли пота, от уголка рта тянулась ниточка мутной темной слюны. Значит, она все же приходила в себя во время приступа, и ее рвало желчью, но нойде не удалось удержать ее в сознании.

Он вслушался в дыхание колдуньи, вдыхая запах ее тела, похожий на кисловатый аромат березового сока. Совершенно лесной и весенний.

Бо-о-ом… бо-о-ом… – забил бубен, направляя его внимание.

Сознание покинуло комнату, устремилось в пустоту, навстречу сознанию проклятой: путь этот должен был стать долгим, он вел туда, где не существовало уже ничего, кроме всполохов чистой магии, но сколько Сева раньше ни пробовал туда пробраться, его всегда останавливал ледяной Водяной щит. Свечи вокруг кровати затрепетали, заслезились, пламя скакало то вправо, то влево, и тень за спиной целителя приобрела форму огромной птицы.

Бо-о-м…

Сева остановился на призрачной дороге, не пройдя и половины. Едва заметная девичья фигурка преграждала ему путь. Это была Полина! Значит, нойде удавалось держать ее в пограничном состоянии, близком ко сну.

Он открыл глаза, схватил со столика кусок мела, раскидал коврики, укрывавшие пол, и рывком очертил на старых досках круг.

По дороге сюда он получил наставления от двух целителей: Густава Вениаминовича и отца. И когда входил в лазарет, все еще не знал, чьим советам следовать, – методы их различались кардинально. Отец обычно готовил ритуальное место, куда помещал хворого, сам садился в тени, в углу, и всю остальную работу совершал сознанием. Густав Вениаминович же во время Севиного отсутствия ломал голову над рунограммами, которые помогали бы Полине вырываться из лап морока и возвращаться в тело самостоятельно. Их нужно было чертить прямо на ее коже, вложив силу свою лишь в зелье. И вот теперь он понял, что сделает так, как сказал Жаба. Интуиция подсказывала, что именно сейчас, когда нойда помогает ему, такая ворожба подействует. Но была и еще одна причина: что-то насторожило его в тоне отца, передающего наставления.

Сева поднял девушку и переложил в круг. Слева от кровати нашлись таз с теплой водой и льняное полотенце. Оставалось как можно скорее смешать зелье. Тут он вспомнил, что Ульяна указала ему на полку со склянками, – ну конечно, Густав Вениаминович предупредил ее! Сева кинулся туда и сгреб несколько темных амагилей. Пока нойда тянула Водяную колдунью за невидимую нить, не отдавая в лапы призрачных птиц, Ульяна успела разлить по бутылочкам все ингредиенты. За склянками стояли круглая каменная чаша и несколько разных инструментов. Сева стащил их на пол, быстро перечитал названия выжимок и отваров на амагилях и принялся смешивать зелье. Бубен зазвучал чаще, ускоряя темп, словно норовил отвлечь Севу от лишних мыслей. Примерно через четверть часа все наговоры были произнесены, все травы – добавлены в снадобье.

Только теперь Сева осознал, что ему предстоит сделать. Жаба диктовал и объяснял значения рунограмм, и он концентрировался лишь на смысле, совсем не подумав о том, что ему же и придется нанести их на ее тело. Он мигом решил доверить это нойде, но вспомнил, как Жаба настоятельно просил никого не подпускать к девочке и сделать все самому. «Конечно, он просто страдает паранойей, – попытался утешить себя Сева. – Думает, что другой целитель может навредить Водяной». Но следом всплывали в голове слова отца, который с таким же рвением настаивал, чтобы Сева к ней не приближался. Стало ясно, что со всех сторон он связан с Полиной, словно их судьбы переплетены невидимыми нитями. И пока он думал об этом, руки сами потянулись к полотенцу, окунули его в теплую воду и отерли влажное, осунувшееся лицо девушки. Он отложил тряпицу и приложил пальцы к верхней пуговице ее рубашки. Раз, и пуговица выпала из петли, рука скользнула ниже. Два, и вторая пуговица была освобождена. Показался кусочек белой кожи. Сердце пропустило удар. Совершенно неожиданно Полина издала слабый стон, будто во сне сопротивлялась кому-то невидимому. Нойда в своем углу принялась раскачиваться рывками, бубен в ее руке задрожал. По стенам побежали жуткие тени, они то скалились, то расправляли крылья и наконец слились в одну-единственную фигуру с круглой головой верлиоки. Пальцы уже расправлялись с третьей пуговицей.

– М-м-м, – протянула Полина. – Нет!

Она встрепенулась, по-настоящему перепугав Севу, и схватила его за запястье.

– Ты этого не сделаешь!

Сева отпрянул, но не смог выдернуть руку из ее пальцев. Она сжимала изо всех сил, да так, что его кисть начала неметь.

– Не сделаешь!

* * *

Зорниковцы радостно встречали новых гостей, но тут же выказывали печаль: было грустно прощаться с воспитанниками из Заречья – тем более известие об их отъезде пришло столь внезапно, что никто толком не успел к этому подготовиться. Странный приступ Водяной колдуньи и появление через несколько часов зареченской наставницы с целой толпой молодых магов еще сильнее взволновали деревню.

Было решено устроить прощальный ужин в Костяном доме, и на плечи парней легла ответственность за угощения. Пока мужчины думали о том, чем накормить гостей, девушки собрались на улице вокруг костра, и Огненные глядели в огонь, чтобы прочитать будущее Водяной колдуньи. Сева наблюдал за ними из окна, иногда переводя взгляд на Муромца, который бродил чуть поодаль и взмахивал рукой, словно что-то рассказывая или о чем-то прося большую белую важенку, в ответ качавшую головой. Молчаливый альбинос, которого Сева видел еще в лазарете, тоже бросал взгляды в окно и ревниво щурился.