Раздался шум. Сева обернулся и вслушался в перепалку главного наставника Китежа с несколькими парнями.
– Нет-нет, Аристарх Назарович! Вам никак нельзя будет здесь остаться. Гнездо сегодня свободно, потому что все девушки придут сюда, вот там вы с остальными наставниками и сможете повеселиться.
– Но… – попытался возразить Аристарх Назарович, багровея. Прямо на его глазах один из воспитанников бухнул на стол громадную бутылку с чем-то темным. – А это еще чт…
– Аристарх Назарович, – решительнее повторил другой парень и указал на дверь. – Прошу вас покинуть Костяной дом и оставить этот вечер для молодежи. И не препирайтесь. Позвольте хотя бы раз в год обойтись на ужине без вас.
– К вам придут девочки! Я волнуюсь за них! – выкрикнул главный наставник, хватаясь за последний спасательный круг.
– Поверьте, они будут рады вашему отсутствию больше, чем мы.
Сева не выдержал и рассмеялся, жалея, что Муромец не видит этой невозможной по меркам зареченцев сцены. Аристарх Назарович еще долго бубнил себе под нос, пока спускался с крутой лестницы, а внизу обернулся и погрозил всему Костяному дому пальцем.
Идея с ужином пришлась очень кстати. Неожиданный приступ Водяной колдуньи и возвращение воспитанников Заречья домой сбили все планы в работе магической транспортной системы. Было решено отправляться всем вместе из Зорника, но для перемещения такого большого количества людей Брюсам требовалось время, чтобы подготовить и обезопасить туннель. Толпа молодых магов могла бы торчать сейчас под снегом на портальной станции Зорника, но вместо этого оказалась в Китеже, куда некоторые в иной раз и вовсе бы не попали.
Сева оглядел комнату, где только что появился стол на огромных ножищах, похожий на мясистого костяного паука. Неудивительно, что мужской дом тоже называли Костяным: изнутри вход представлял из себя череп неведомого существа с одной-единственной круглой выемкой для глаза и вытянутыми вширь челюстями. По стенам были развешены косточки поменьше: одни были собраны в связки и позвякивали, когда кто-то проносился мимо, другие висели над диваном, словно произведение искусства. Сева уже заприметил и некоторую посуду, явно вырезанную из кости.
Готовили здесь на улице, в специальных домишках с печами, потому местные то и дело сновали туда-сюда, появляясь из разинутой пасти черепа с дымящимися кастрюлями или ящиками с хлебом. Их одежда отличалась от той, к которой Сева привык. Она была многослойной, чтобы легко подстраиваться под постоянно меняющуюся температуру: погода в Китеже стояла промозглая, зато в общем доме висело душное печное тепло. У многих парней Сева заметил на лицах и пальцах руны – в Заречье такие рисовали для обрядов (его собственные руки постоянно были исчерчены целительскими рунограммами), но здесь это было частью повседневного образа. Сева быстро выцепил из толпы и тех, кого называли костяными колдунами: их шеи и руки были обвиты украшениями из мелких костяных бусин, а у некоторых в волосы были вставлены птичьи или рыбьи черепа.
Наконец подтянулись и девушки. Пока парни выставляли на стол башни из мисок и разноцветные стаканы из стекла, одни девчонки уселись в углу играть на гитарах, другие разложили на комоде амулеты из костей и камней и развернули большие тканевые узлы. Сева вдруг увидел Маргариту – ее черные волосы были убраны длинной заколкой из острых косточек.
– Красные нитки на вороте рубашки – это для чего-то? – Голос принадлежал хорошенькой круглолицей девчонке, вынырнувшей прямо из-за его плеча.
Сева дотронулся пальцами до пунктира красных стежков на черном хлопке. Они ползли вокруг шеи и манжетов.
– Нитка заговорена. Помогает с защитой в целительстве, – ответил Сева. – А что?
– У нас тут есть призванные оборотни – ларги. Люди, что превращаются в нерп. Для этого надо найти мертвую нерпу, выпотрошить и зашить человека в ее шкуру. Шов должен быть сделан красной нитью. Твоя рубашка мне об этом напомнила…
– Не поверишь, Маруся, но Сева и впрямь призванный оборотень, – усмехнулась Маргарита. – Правда, если бы он превращался в нерпу, все девчонки просто умерли бы от умиления. Поэтому ради сохранения их жизней он выбрал менее милый образ. Так ты говоришь, Полина быстро очнулась? – Маргарита перевела взгляд на Севу.
– Да… – Он кивнул и задумался. Совершенно неясно было, что заставило ее так резко открыть глаза и схватить его за руку. Он поддернул рукав, еще раз посмотрел на желтые синяки от ее пальцев и с досадой почувствовал, что к чувствам примешивается глупая обида, будто существовала реальная связь между его намерением ее раздеть и ее сопротивлением. Конечно, это было лишь совпадение, но обида никуда не уходила.
Тем временем к нему подходили знакомиться. Непосвященные, едва только приехавшие в Китеж, спрашивали про целительство: они знали, что, если выберут этот путь, после Посвящения им придется перебраться в Заречье. Представители древних родов пожимали руки, помня Севу как лучшего друга Муромца, хотя многие слышали и про его отца, а потому удивлялись, почему раньше не встречались с ним ни на одном приеме. Но теперь Сева понял, что старая история семьи, тянувшаяся уже несколько поколений и продолженная отцом, который бросил перед свадьбой девицу Брюсов, наложила отпечаток на репутацию всего рода. Заиграй-Овражкиных все знали, к Даниилу Георгиевичу обращались с самыми сложными случаями, но на праздники не звали.
Митя уже пробовал заполнившие стол блюда и болтал со всеми подряд. В Заречье как раз не хватало такой теплой уютной комнаты, где все могли собираться вместе. Она чем-то напоминала Огненный чертог в Белой усадьбе, но там царила иная атмосфера: колонны и высокий, расписанный узорами потолок, изящная мебель с гнутыми ножками, портреты на стенах и перекрученные рожки с огнем напоминали, что ты находишься в чужом старинном особняке. Здесь же ощущалось совершенно простое домашнее веселье. Колдуны, или, как они звались на севере, волхвы, сидели где попало, лежали на полу, ели из щербатых глиняных мисок. В одной стороне комнаты играли и пели, в другой – шушукались, примеряли платья, накидки и украшения из костей. Здесь почти никто не обнимался и не прикасался друг к другу – и это удивительным образом разнилось с Дивноморьем.
Входная дверь снова хлопнула, и из пасти вынырнула Ульяна, ведя за руку Полину. Не успев подумать, Сева помахал им.
– Точно хочешь остаться? – спросила Ульяна, когда Полина уселась на диван рядом с ним. – Здесь шумно, и тебе не дадут посидеть спокойно…
– Ужасно пахнет едой, – поморщилась Полина. Сева принюхался: пахло не едой, а ромашкой – от ее вымытых распущенных волос. – Вот бы меня не стошнило! Все остальное переживу.
– Подожди, я принесу воды с лимоном, – сказала Ульяна. – Станет полегче.
Рядом что-то захлюпало, Сева увидел подросшего детеныша морского черта. Телом он походил на огромную, раздувшуюся почти до шара жабу с длинным влажным хвостом, на конце которого уже формировался острый наконечник. Морда мерека была еще совсем детской, в круглых глазах плескалась болотная вода и как будто отражались звезды. Дырочка носа располагалась почти между ними, из пасти торчали крошечные клыки.
– Это… – начал Сева, даже не зная, как закончить свой вопрос. Мерек волок по бугристому полу облезлую миску с водой и остановился только возле ножки дивана.
– Левиафан! – Ульяна рассмеялась и протянула уродцу руку. Из толпы вынырнула ее лохматая чупакабра и бросилась к хозяйке. – Он повсюду ходит за Полиной. Мы думаем, это ее волшебный помощник!
– Волшебный помощник? – не удержался Сева. – Нежить?
Водяная колдунья неопределенно пожала плечами.
– Думаешь, невозможно? – спросила Ульяна. – Он привязался к ней с тех пор, как она разбудила верлиок. Кажется, вся его семья погибла, и он решил прибиться к людям. Ладно, я пойду поищу воду с лимоном.
Едва Ульяна исчезла, на диван плюхнулся Муромец и с нечленораздельным вскриком притянул Полину к себе. На секунду Сева увидел их смеющиеся лица в нескольких сантиметрах от себя и изо всех сил вжался в спинку дивана: то, как легко Муромец обнимался с Водяной колдуньей, и особенно то, как она ему отвечала, внезапно оживившись, было и приятным, и почти невыносимым. Сквозь их смех проступило злое шипение: мерек, сидевший теперь в миске с водой, враждебно оскалился на Муромца.
– Ничего себе! Что-то ко мне он не кинулся с такими бурными объятиями! – раздался веселый голос Маргариты, и Полина с Митей прыснули.
– А она – ко мне… – вторил ему спокойный и совершенно незнакомый мужской голос.
Сева увидел все того же здоровенного альбиноса с прозрачными глазами, тот сел прямо на пол перед их диваном.
– А зачем мне к тебе кидаться? Мы же недавно виделись, – улыбнулась ему Полина.
– Ты как? – Он протянул к ней руки, и в его ладони появилась деревянная фигурка. Полина выхватила ее и поднесла к глазам: это было горбатое существо с круглой головой и одним глазом посреди морды. Сева непроизвольно бросил взгляд на череп у входа.
– Верлиока? – прошептала Водяная колдунья.
– Да, это тебе… на память… – проговорил альбинос.
Вокруг выросли снежинки и другие воспитанники Китежа и тоже стали совать ей деревянные фигурки, которые успели вырезать за сегодняшний день. Полина насчитала двенадцать и, не зная, куда их деть, чтобы обнять всех дарителей, ссыпала их Севе на колени.
– Так, если вы снова планируете обниматься прямо надо мной, то я вынужден возразить… – попытался вмешаться Сева, но почувствовал себя глупым маленьким мереком, которого никто не слушает.
– Как же здорово видеть вас! – Маргарита не унималась. Теперь и она опустилась на пол перед ними, пристроила подбородок на Севины колени и стала перебирать фигурки верлиок. – Не думала, что буду так по вам скучать.
Сева слушал болтовню рассеянно, следя за альбиносом и стараясь не потерять тоненькую нить мягкого пряно-цветочного аромата, льющегося со стороны Водяной колдуньи. Альбинос отвлекся и глазел на Муромца.