– Полина, наколдуешь пузырей? – крикнул Радим.
– Не отказывай, а то он сам наделает пузырей, а нам такого не надо! – вставил какой-то шутник, и все покатились со смеху.
Полина нырнула. Под водой пространство то ли просто казалось больше, то ли действительно сейчас было таким: этот источник менялся каждый раз, когда она готовилась использовать магию. Подводное царство простиралось во все стороны, оно светилось от огоньков с поверхности, от кристаллов-световиков, вделанных в бережок, и сочилось совершенно необъяснимым колдовским сиянием откуда-то снизу. Медленно, словно гладкие белые рыбы, двигались ноги колдунов, они переплетались, поглаживали друг друга, некоторые, наоборот, шутливо толклись. Сюда же врывались руки с растопыренными пальцами и взлохмаченные головы с волосами, похожими на водоросли.
Полина выдохнула и замерла. Нужна была помощь Воздушных, чтобы загнать на дно хоть немного воздуха для пузырьков. Вдруг кто-то нырнул прямо перед ней. Смутное, смазанное бликами движение показалось знакомым. В следующий миг Полина узнала Алешу Попова, подтянутого, всегда почему-то загорелого, различила улыбчивое большеглазое лицо и внезапно застеснялась его проникновенного и хитрого взгляда, словно с прошлой весны так и не сумела забыть его до конца и словно то недоразумение с ним и Анисьей еще имело какой-то вес.
Они выпрыгнули из воды вместе, но Полина тут же выпуталась из его рук и подплыла к Радиму.
– Без тебя не обойтись. Поможешь?
– Боги, только не он! Я тебе говорю, это будут совсем не те пузыри! – снова заорал кто-то из его друзей.
Вечеринка действительно удалась, и о ней долго еще вспоминали. Например, как скинули в бассейн Густава Вениаминовича и его неофита Матвея, которые несколько раз возникали под навесом и приказывали не выбегать голыми на снег. Кто-то помнил, что Заиграй-Овражкин стоял рядом с ними и уверенно кивал, соглашаясь с их замечаниями, только надеты на нем были одни плавки, а в волосах над ухом блестела сосулька.
Митя подтрунивал над сестрой, что теперь та непременно захочет отпраздновать свой день рождения грандиознее, и в конце концов так и произошло – родители разрешили ей устроить маскарад, о котором она так давно мечтала. Долго ли ей пришлось их уговаривать, он не знал, потому что застал лишь самое начало разговора, а потом мама отправила его с поручением, да так внезапно, будто хотела избавиться. Эта мысль больно сжала нутро, и Митя тут же попытался ее прогнать: ну с чего ему думать такое о своей матери? Разве могла она просто не хотеть его видеть? Он сгреб письма, которые принес в комнату Виктор. Надо было ответить хотя бы на два: предложение от Ивана «Клуба» поучаствовать в политических обсуждениях с наследниками и наследницами других влиятельных семейств и на приглашение Агафьи заглянуть на чай. Все это показалось ему таким бестолковым и несрочным, что он снова вернулся к неприятным мыслям о матери. Взгляд его упал на старую книгу на ее туалетном столике. Книгу эту он видел сотню раз и помнил с самого детства. Она всегда лежала либо здесь, либо у кресла, где мать читала, либо на балконе третьего этажа. В общем, у нее под рукой. Просто потрепанный томик рассказов даже без пометок на полях. Митя сунул книгу в карман вместе с письмами. Он уже как-то думал о том, что для эксперимента с Гречкой надо захватить из дома несколько вещиц с историей. И эта книжка показалась подходящей.
Около трех десятков воспитанников получили приглашения на маскарад. Катя с любопытством читала через Севино плечо официальное приглашение от Анисьи и улыбалась, заметив приписку «приходи со спутницей или спутником». Сева оставил ее обсуждать с подружками костюмы, а сам выскользнул из Огненного чертога и прокрался к угловой комнате на втором этаже. Будучи коршуном, он видел через окно, как Водяная приходит сюда колдовать над зеркалами.
Зеркала оказались расставлены повсюду: большие и крошечные, настенные и даже старые сломанные зеркальники. Он выбрал овальное в витой раме, оно чуть выступало из круга и потому показалось ему самым подходящим для ритуала приворота. Из поясной сумки появились свечи, травы и кроило. Из кармана он достал переписанное заклинание на полузабытом языке. Ритуал требовал особого состояния. Нельзя было думать о смерти, о том, что все это он проделывает только для того, чтобы взять на себя проклятие. Требовалось стать влюбленным. Страстным. Помешанным на ней. В общем, тем, кто обычно прибегает к подобным действиям. Он даже почти убедил себя, что ему это дается с трудом и получается только благодаря нескольким попыткам.
Надо было вспомнить любой сон о Полине, тем более что все они были похожими и заканчивались примерно одинаково. Тело наполнилось приятной тяжестью. Свечи вспыхнули, закурился терпкий дым от пучка полыни, на нем с шипением растворилась капля крови. Сева смотрел на мутное отражение и шептал заклятие, всем телом и всей душой желая, чтобы оно сработало. Он представлял, как поддается Водяная его чарам, как она опадает в его руках и горячо вздыхает, как ресницы ее дрожат.
Повторив трижды, Сева размеренно выдохнул, но тело не желало успокаиваться. Он погасил свечи, смел остатки трав за раму и только хотел встать, как дверь комнаты открылась и на пороге показалась Катя.
– А-а, вот ты где… Прости, был занят ритуалом?
– Уже закончил! – выпалил Сева.
– Значит, я не отвлекаю? Какая интересная комната! – Она опустилась рядом, оглядывая горы сваленной мебели. Ее глаза отразились сразу в нескольких зеркалах под разным углом, и что-то внутри Севы заликовало, словно только что он стал ближе к Водяной колдунье еще на шаг – ведь именно так, наверное, она что-то рассматривала в отражениях. Волна жара вновь прошлась по телу. Катя обернулась – разбуженная нежить уже принялась плести чары.
– И что же это за место? – Она подалась к нему, теплое дыхание коснулось кожи.
– Одна из кладовок, в которые никто не ходит.
– Ах, никто не ходит? – Катя легонько коснулась губами его губ. – Значит, нас не найдут?
Сева ощутил, как засыпает его собственная воля. Тело просило тепла. Оно настойчиво желало близости. И девушка рядом хотела того же. Он поддался, Катя забралась сверху.
– Я могу заколдовать дверь, чтобы никто не вошел… – прошептала она между поцелуями.
Сева нехотя глянул на дверь и уловил краем глаза с десяток отражений переплетенных тел. Зеркала, о которых он успел позабыть, показывали тягучие, будто ленивые движения их рук и ног, движущиеся складки одежды. Воображение дорисовало в центре всего этого Полину, застывшую со строгим лицом, с глазами, прикрытыми в невыносимом спокойствии, будто то, что делалось в отражениях ее зеркал, ее самой не касалось.
«Конечно, ее это не касается! – с усмешкой произнес голос рассудка. – Ее же здесь нет!»
Сева вздрогнул так, что его едва не подбросило. Катя скатилась на пол.
– Что… такое? Что произошло?!
Но Сева уже вскочил и с недоумением глядел на нее. Он и сам задавался этим же вопросом. Что с ним произошло? Почему раньше присутствие Водяной где-то на краешке его мыслей не мешало ему жить, а теперь мешает? Почему он не может больше целовать другую – такую славную, милую, такую притягательную?
– Сева?
– Там… – произнес он, на ходу сочиняя оправдание. – Там кто-то есть! За дверью!
– Ну и ладно. Что, в конце концов, такого, если нас застанут? Все знают, что мы вместе. Да там пусто! – Она напрягла внимание, заколдовывая дверь от нежелательных взглядов.
– Чертовы зеркала! – прошипел Сева, адресуя выпад вовсе не им. – Ладно, вставай.
– Хочешь, пойдем в мою комнату?
– Нет настроения.
– Как… – Катя вопросительно поглядела на Севу. Но что спросить у него, она не знала. Все его действия противоречили логике.
То, что отразилось в ее зеркалах во время обряда, сначала Полину удивило, потом заворожило. Но в конце концов расстроило, когда она поняла, что это вовсе не ее собственные фантазии, а то, что реально произошло тут несколько часов назад. Трудно было объяснить, почему и приятно, и больно было смотреть на Севу, на излом рук, линию подбородка в профиль и вытянувшуюся шею, когда он открывал рот в поцелуе, на смазанный блик его кожи – совсем светлой по сравнению с Катиной. Что эти двое вообще забыли в ее потайной комнате? Почему они решили уединиться среди ее зеркал? И все же то, как эта сцена внезапно оборвалась, казалось нелепым, и как Полина ни старалась выкинуть это из головы, образ вырвавшегося из Катиных объятий Заиграй-Овражкина продолжал маячить перед глазами. Она не выдержала и тем же вечером рассказала обо всем подругам.
– Что-что ты видела? – вскрикнула Маргарита.
Анисья отложила в сторону книгу. Она пыталась разобраться с потусторонней философией пары последних веков, но новость о Севе победила интеллектуальные изыскания. Василиса поперхнулась калиновым чаем и покраснела.
– Только не смейтесь… – робко добавила Полина.
– Ты уверена, что тебе это не… померещилось? – спросила Маргарита.
– Померещилось?! Марго, ты думаешь, я сижу часами с этими зеркалами и представляю в них Заиграй-Овражкина? – возмутилась Полина, хотя в первые секунды и сама подумала о том же.
– А что такого? Анисья разделила бы твою маленькую слабость!
Анисья швырнула в Маргариту книгой, но улыбаться не перестала.
– Это было реальное отражение! Но почему сцена ничем не закончилась? Сева вскочил с таким лицом, как будто в комнату влетел монстр.
– О чем они говорили? – спросила Василиса. – Наверняка он объяснил Кате…
– Зеркала не передают звуков.
– Они просто побоялись, что их застукают, – пожала плечами Маргарита.
Что-то в выражении Севиного лица подсказывало Полине, что все не так просто. Или ее бедное истерзанное сердце все еще желало искать тайные смыслы в каждом его движении?
Тем же вечером Митя с Арсением Птицыным и Сева с Марьяной и Катей подсели к подругам за стол. Василиса быстро собралась и ушла, только и успев улыбнуться ничего не подозревавшему Арсению, который наигранно-плаксивым голосом крикнул ей вслед: «Ну куда же ты, красавица?»