– Да что, что такого опасного вдруг появилось в деревне? – выкрикнул Зайчик. – Вы уже несколько раз говорили об опасности, но не объяснили, в чем дело. Я понимаю, есть непосвященные… Может, им нельзя туда… Но мы-то!
– Это нечестно! – возмутилась Марьяна. – Нечего скидывать непосвященных со счетов.
Вера Николаевна нахмурилась. Она хотела было искать поддержки у неофита, но тот произнес: «Правду!»
– Вы знаете, что Дмитрий… мой внук… покинул нас в Купальскую ночь, – проговорила она, сдавшись под его взглядом. – Будучи кровным членом нашей семьи, он связан с Заречьем с самого рождения. Он может перемещаться туда, когда захочет. Это знание, которое дано роду. Я надеялась, что, когда он выбрал чужую сторону, дар его покинул. И долгое время мои догадки казались верными. Пока… в Коляду он не проник в деревню.
– Это было, когда исчезли Муромцы и… их друзья? – воскликнул Радим.
– Теперь вы понимаете? – проговорила Велес. – Я не могу пустить вас туда, где опасно. Кто знает, для чего мой внук… разведывал путь? Что, если он приведет с собой старообрядцев?
– Извините, – послышался робкий голос Василисы. – Но что, если… Дима… просто хотел вернуться? Что, если он понял, что совершил ошибку, и для этого возвращался в Заречье?
– Почему же он не остался? – воскликнула Анисья.
– Ну… возможно, он искал знаки, по которым бы понял, что мы готовы его принять… Но услышал или увидел что-то такое, что заставило его усомниться.
– Ах, Вася, добрая душа, – улыбнулась Маргарита, и Марьяна с подругами поддержали ее слова снисходительным смехом, словно Василиса сказала глупость.
Сева тоже мало верил в то, что Дима вдруг раскаялся, но не смог выдавить даже улыбки, такими проникновенными взглядами сейчас на Василису глядели и Вера Николаевна, и Митя. После ее фразы вдруг куда-то ушло напряжение. Главная наставница приободрилась, расправила плечи, ее лицо вновь засветилось привычным спокойствием.
– Итак, мы не знаем, когда мой внук явится в Заречье снова…
– Но ведь он больше не появлялся, – возразил Арсений Птицын, который раньше никогда не решался спорить с Велес. – Вы сумели закрыть дорогу?
– Боюсь, это невозможно… Быть может, он выжидает? А если он приведет туда Старообрядцев… Вы – наше будущее.
– Но наше будущее связано с Посвящением, – сказал Емеля, поднявшись с места. – А как же мы пройдем его здесь?
– Придется выкручиваться. Мы не сможем обеспечить Заречье таким количеством дружинников, чтобы обезопасить все его уголки. Дружина Ирвинга сейчас и так постоянно на страже. Его колдуны и колдуньи охраняют города, над которыми тоже висит угроза.
– Зачем нам дружинники? – спросила Анисья. – Есть мы, и нас много. Есть наставники. Не зря же мы учились Боевой магии.
– Дорогая… – начала было Вера Николаевна.
– Что, если мы все объединимся? – Анисья не дала себя перебить и обвела рукой зал. – Что, если мы придумаем и выработаем систему быстрого оповещения друг друга? Мы не будем передвигаться по Заречью в одиночестве, научимся быстро отправлять информацию по всей округе? Будем готовы в любой миг броситься на помощь друг другу? Что, если мы будем каждый день тренироваться в боевом колдовстве? Не так, как мы делали до этого… Усерднее! Тогда нам хватит и одного дружинника, который сможет в случае беды связаться с остальными людьми Ирвинга!
– Да, отличная идея! – воскликнула Аленка и даже хлопнула в ладоши.
– Молодчина, принцесса! Это и есть выход! – крикнул Зайчик.
– А что? Я согласен! И я! – загомонили Миша, Светослав и самые младшие колдуны.
– Звучит прекрасно, но невыполнимо. – Тихий голос наставницы проник сразу во все уши. – И я своего согласия не давала.
Воспитанники замолчали. Глаза их сузились в возмущенном прищуре, ноздри напряженно втянули воздух.
– Но я обещаю подумать над тем, что вы сказали. Теперь все свободны.
Колдуны начали подниматься, разочарованно перешептываясь. Их план казался идеальным, и ничего невыполнимого в нем они не видели. Василиса подхватила Полину под руку и указала на дверь, чтобы успеть выскочить из зала первыми. Им почти удался этот маневр, но в самый последний миг одновременно с ними в дверной проем влетел и Сева. Василиса ощутила что-то странное.
Кожа Севы сделалась бледной. Он натянулся, как струна, будто прислушивался к телу, а любое шевеление, любой звук могли спугнуть что-то важное.
– Нужна помощь? – Василиса, к удивлению Полины, пошла за ним. – Тебе плохо?
Пока они вместе поднимались по пустой еще лестнице, Севина рука коснулась живота, пробежала вверх до грудной клетки, и тут, словно что-то поняв, колдун сорвался с места и кинулся по коридору мужского крыла. Послышался его сдавленный кашель.
– Его сейчас стошнит… – изумленно пробормотала Василиса. – Давай, Полина! Бежим за ним! Что могло случиться? Мы же просто сидели в зале.
– Ты видела его до этого?
– Да, в столовой… Он пил молоко.
– И он много смеялся… Очень много смеялся… – начало доходить до Полины. – Ну конечно, Вася! Его приворожили!
– Что? – Теперь Василисе пришлось бежать за Полиной. Обе они влетели в оставленную открытой дверь Севиной комнаты и только теперь смогли отдышаться. Сам он тут же скрылся в ванной, где его и вырвало.
– У него аллергия на привороты. Я уже видела такое… давно.
Полина забарабанила в дверь.
– Послушай, – позвала она, поморщившись от звуков, доносящихся оттуда. – Тебя могли приворожить? Зелье Отворота у тебя есть?
В молчании Василиса сотворила информационный ком и отправила его в коридор.
– Длинная коробка под кроватью, – послышался голос из ванной.
Василиса бросилась к кровати и принялась выдвигать из-под нее коробки.
– Вот, держи! – Она сунула Полине в руку крохотную бутылочку с мутно-желтым зельем. – До конца не настоялось, но должно сработать хоть немного.
Полина с секунду колебалась: почему же не Василиса проведет обряд? Она наверняка его помнит! Но Василиса уверенно передала ей снадобье и отступила на шаг.
– Лучше не тянуть! Целитель потом закончит начатое.
Полина толкнула дверь и вошла. Сева скрючился на полу. Его мутило. Она опустила руку на его макушку и принялась читать наговор. Василиса включила воду, чтобы наполнить ванну, и сыпанула через бортик серо-зеленой травяной трухи, выуженной из той же коробки, где Сева хранил зелья.
– Придется погорячее. Нужно, чтобы заварились травы. Это уберет сыпь и, возможно, снимет отек.
– Отек? – удивилась Полина, когда закончила наговор и смогла вслушаться в бормотание подруги. Взгляд ее переметнулся на Севу: на его шее вздулись вены, губы покраснели и стали выглядеть так, будто он долго и неистово целовался.
Сева снял рубашку, на остальное сил не хватило. Тяжело хватая воздух, он наклонился над бортиком и плюхнулся в позеленевшую от целебного настоя воду. Василиса помогла ему сесть. Уходить и оставлять Севу одного до тех пор, пока не придет целитель, она не собиралась. Сева дышал тяжело и редко. По коже расползалась красная сыпь, она обвивала кольцом шею, взмывала к лицу и терялась среди веснушек. Сева приоткрыл глаза, без всякого выражения скользнул взглядом по Полининой руке, опущенной в воду, по Василисе, застывшей над ним, и вздохнул чуть легче.
Хлопнула дверь, но на пороге возник не Густав Вениаминович и не Матвей, а Катя. Миг, и колдунья уже уперлась руками в бортик и взволнованно склонилась над Севой.
– Что с ним? – Ее теплый голос дрогнул.
– Аллергия, – ответила Василиса. – На привороты.
– Что? – отозвалась Катя, сорвавшись на шепот, и почему-то отступила.
– Редкий случай, – пояснила Василиса. – И тяжелый. Хорошо, что мы оказались рядом и у Севы было готовое зелье Отворота. С такой реакцией человек может задохнуться за четверть часа!
– Что за идиотизм! – воскликнула Полина, не в силах больше сдерживаться. Даже надменный Заиграй-Овражкин не заслужил такого. Она глядела в воду, чтобы не смотреть на Севу и не выдавать, как ей было его жаль в эту минуту. – Зачем надо кого-то привораживать? Чтобы провести вместе пару часов? Поцеловаться? Оказаться в одной постели? Кто вообще мог до этого додуматься?
Из-под полуприкрытых век Сева равнодушно глядел на Катю, а та медленно пятилась к двери.
– Наверное… – пробормотала Катя, – наверное, нужно позвать Жабу…
– Да, пожалуйста, – взмолилась Василиса. – Я пыталась отправить информационный ком целителю, но, видимо, силы не хватило, чтобы попасть прямиком в его приемную.
Ночь, которая накрыла Росеник, казалась особенно плотной в той части города, где расположилась Белая усадьба. Едва стрелки часов перевалили за отметку полуночи, в окнах старого особняка погасли все окна – воспитанники уснули, сморенные снадобьем, которое во время ужина попало абсолютно во все кружки. Им снился лес, пробуждающийся от долгого забытья: внутри каждого деревца бежала магия, золотой свет шевелил первую нежно-зеленую листву. Лес наполнялся жизнью, сбрасывал паутину дремы. Он воспрянул и обновился. И те, кому он явился в грезах, улыбались.
Из Белой усадьбы один за одним вышли наставники и окружили ее. Если бы кто-нибудь сейчас оказался там и смотрел очень внимательно, не моргая, то в какой-то миг заметил бы, как старый особняк вдруг исчез, растворился в ночи и тут же появился вновь. В окнах его все еще таяла темнота, но только теперь в каждой комнате было пусто. Наставники подали друг другу руки, обнялись, пожелали спокойной ночи и снова скрылись в недрах особняка.
Воспитанники просыпались медленно, отдохнувшие и счастливые. В ногах стоял приятный зуд, словно вверх по ним поднималась магия. Золотой свет, проникавший через окна, ласково скользил по коже и волосам. Захлопали двери избушек, послышались радостный сонный смех, веселые оклики с хрипотцой, а где-то даже первые песни. Утро только-только наступило, но пробудившиеся парни и девчонки выбегали на улицу прямо босиком, в одних ночнушках, прихватив одеяла, платки или потертые циновки с крылечек, и сначала шли, не веря глазам своим, по тонкой малахитовой траве, а потом бежали, скакали, кружились на свежих полянках, танцевали в лесу, прятались друг от друга за деревьями. И лес кланялся в ответ тем, кто застывал в обнимку со стволами, кто опускался на колени и чуть не целовал синюю пролеску, заполонившую все вокруг. Ручьи перемигивались бликами с теми, кого еще недавно видели в своем зимнем сне, овраги принимали в себя теплые молодые тела, еще пахнущие постелью и городом. Воспитанники падали на спины, раскидывали руки и лежали так, глядя в небо. Их льняные рубашки пропитывались апрельской влагой, пачкались у топких берегов руки, ноги и лица, но красивее них и счастливее сейчас не было никого на целом свете.