ей: — То есть ваши девушки думать не умеют?
Люк забрался в седло за девчонкой, хлопнул Енси по шее и только после этого сказал:
— Я в жизни не видал женщину, добровольно забравшуюся на дракона и добровольно согласившуюся летать. Все наши женщины, даже мои сестры, предпочитают путешествовать на мьёках. Считается, что дракон только для мужчин, как и война. Мужское занятие.
Енси послушно взмыл в небо, заработал крыльями, рассекая воздух.
Девчонка вдруг спросила, не оборачиваясь:
— И та, что приезжала к тебе сегодня, она тоже?
— Что тоже? — не понял Люк, оглядывая проплывающие внизу палатки и высматривая мать.
— Она тоже не летает на драконах?
— Конечно! Она дочь отца клана Тигаи-Игу-Зика, с чего бы она позорилась и забиралась на дракона?
— А, так я, значит, позорюсь?
— Ты вообще не принадлежишь к нашему народу. Почему тебя это должно задевать? Кажется, ты хочешь помочь отцу, не так ли?
— Ладно, все понятно. А как зовут эту девушку? Ты на ней собираешься жениться?
Люк усмехнулся… Жениться на дочери богатейшего отца клана… Ему, голодранцу, чей род почти затухает?
— Я не могу на ней жениться. У меня не наберется столько ткани, мьёков, кожи и посуды, чтобы заплатить откупное. Я не смогу сделать столько подарков ее семье. Понимаешь?
— Значит, чтобы привести себе жену, ты должен ее купить? Так?
— Не купить, а сделать большие подарки семье.
— Это одно и то же. Ты покупаешь себе жену, чтобы она родила тебе мужчин, способных сидеть на драконе. Я уже поняла ваши правила.
Да, девчонка умная, ничего не скажешь. Просто молодчина. Такую упустить — дураком быть. Вот осталась бы она и ее отец в клане, можно было бы столько дел провернуть. И Города светловолосые хорошо знают, и летать девчонка не боится. И отец ее наверняка сильный воин. Хотя он вряд ли выживет, разве что только Люк и Мэй действительно раздобудут лекарства.
А они их раздобудут. Интуиция подсказывала Люку, что Мэй не остановится, будет биться до конца. А такие не проигрывают, как правило.
Люк не стал отвечать, отклонился немного назад и слегка дернул светлые кудри девчонки. Та повела плечом, оглянулась и мстительно выдала:
— Я права. Признайся…
Конечно, она просто так не сдается, он сразу это понял.
— Права. Признаю. — И Люк улыбнулся.
Пусть радуется своей маленькой победе. А Люк радовался от мысли, что этой ночью они совершат вылазку в Город. Полетят в темноте, и пусть пошлет им Настоящая Мать удачи.
Отцам клана он ничего не расскажет. Они и понятия не имеют, что на самом деле на драконах можно летать и ночью. Наконец-то у Люка появилось хоть какое-то преимущество перед сильными его клана. И появилась надежда сохранить у себя яйцо. В добрую минуту послала Настоящая Мать этих Городских!
Летели недолго, и совсем скоро под драконьим брюхом показались высокие заборы, сложенные из камней, за которыми возвышались желтые громадные спины мьёков. Сажать машину надо было подальше от них, иначе животные сильно волновались и ревели, чувствуя Живой металл. Пугали их драконы настолько, что животные могли и кинуться прямо на каменные заборы, а те бы не выдержали огромных туш и рассыпались. Лови после мьёков и чини изгороди…
Все это Люк пояснил Мэй, направляя Енси вбок, к двум довольно высоким барханам, за которыми располагалась обширная равнина с проступающей сквозь песок скалистой землей. Рыжие отроги Передела доходили до этих мест длинными отвесными вершинами, и песок около них заканчивался.
Вот потому Люк и держал здесь своих мьёков. В отрогах находились удобные пещеры, в которые можно было успеть загнать животных в случае нападения Городских. И хотя такого давненько не случалось, но предусмотрительность и осторожность никогда не помешают.
Тигаки возилась с одним из животных, осматривала его ноги, выбирала грязь из шерсти. Завидев Люка, она поднялась, приложила ладошку козырьком ко лбу, недоверчиво сощурилась и спросила напрямик:
— Это еще кто?
Люк усмехнулся, понимая, что шокирует сестренку.
— Это Городские. Отец девочки теперь наш друг через трапезу, он разделил ужин с малыми. А я его подстрелил случайно. Вот поэтому они у нас, мужчина и его дочь. Ма лечит Городского, а она, — Люк кивнул на Мэй, — помогает мне.
Тигаки подняла брови и какое-то время разглядывала Мэй. Светловолосая не смутилась ни капли. Совершенно спокойным голосом произнесла:
— Меня зовут Мэши.
— Я называю ее Мэй, — поспешил пояснить Люк, — и ты тоже зови. А сестру мою зовут Тигаки. Вы подружитесь. Должны, по идее.
Люк оглядел животных, собранных в загоне, мотнул головой и спросил:
— А во втором кьяре как? Все целы?
— Порядок, хвала Настоящей Матери. — Тигаки все еще подозрительно щурилась, рассматривая Мэй.
Верхняя тонкая губка ее приподнялась, открывая мелкие белые зубки, носик сморщился, и весь ее вид выражал явное и неприкрытое презрение.
«Фу, что это еще за пугало?» — словно бы говорило лицо сестренки.
— Отлично, не будем терять времени. Мэй, ты просто смотри, как это делается. После мы с тобой верхом на драконе перегоним маток в отдельный загон. Останься тут, у входа, и будь осторожна, чтобы не приблизился к тебе какой-нибудь мьёк. Самцов в этом загоне нет, мы их держим отдельно, но небеременные самочки могут быть злыми, — быстро заговорил Люк, стараясь предупредить возмущение Тигаки.
Он показал пальцем, где следует находиться Мэй, убедился, что девчонка надежно устроилась на каменном заборе, и после этого закатал рукава. Работенка предстояла еще та.
В первую очередь надо было найти беременных самочек, то есть осмотреть брюхо и уши каждой. У беременной сосцы темнели, становились более вытянутыми. Да и белого сока они давали так мало, что доить их можно было раз в два дня. И уши у них покрывались тонкой шелковистой шерстью серого цвета. Чтобы мьёк дал себя осмотреть, надо было его задобрить.
Люк выбрался к палаткам, набрал в кожаное ведерко подсушенных плодов хисиемы — драгоценного лакомства, которым задабривали и успокаивали животных, — и принялся за работу. Тигаки исправно ему помогала. Пока Люк кормил самочку и гладил ее морду, сестренка проворно осматривала живот и уши мьёка и при необходимости вешала на шею животного кожаный шнурок — знак ношения плода.
Не все молоденькие мьёки зачинали сразу. Не для всех еще пришла пора носить детенышей, им еще нужно было время. Хотя Люк и Тигаки на всякий случай осматривали и их. В прошлом Буймише они так вот пропустили одну молодку, подумали, что эта вряд ли понесла. И ошиблись. Она разродилась ночью, а к утру слабого детеныша затоптали глупые и ревнивые старые самки, которые детей уже не приносили. Их держали ради шерсти, густой, длинной и шелковистой, из которой ма делала и подушки, и одеяла, и даже ковры. Правда, времени у нее на все это было не так много, потому и продавать ковры и одеяла не получалось.
Но ничего, совсем скоро подрастут младшие девочки, и тогда будет легче. Можно будет на вырученные деньги завести еще мьёков, побольше мьёков, от которых будет много мяса, белого сока и шерсти.
Помеченных маток оказалось семеро. Не так уж и много. Тем более следовало во что бы то ни стало сохранить каждого детеныша. И Люк с Тигаки принялись гнать мьёков со шнурами на шее к закрытому выходу из загона. Теперь самое основное и трудное. Перегнать стадо в отдельные загоны, где у каждой матки будет свой закуток и никто ей не помешает.
Мьёки глупы и неповоротливы, а беременные самки еще мнительны и пугливы. Могут погнать во весь дух в пустыню, и ищи потом этих толстых дур, сгоняй по одной. Потому торопиться в этом деле не стоило.
И Люк с сестрой не торопились. Подгоняли, позволяли самкам самим сообразить, что от них нужно. Уговаривали, гладили между ушами, хлопали по спине. В этом году понесла первый раз и Гинка — любимая верховая самка Тигаки. Потому сестра забралась на нее и действовала уже сверху, пощелкивая длинным кожаным ремнем и звонко покрикивая: «Эгой, эгой!»
Наконец все семеро стояли перед воротами, и Люк торжественно повернул воротовое колесо, заставляющее подняться каменной пластине, которая закрывала выход. Небольшое стадо потянулось наружу. Тигаки отгоняла наиболее любопытных старушек, возмущенно мычавших и угрожающе нагибавших рогатые головы. Люк, перебегая по песку, направлял самых рассеянных, застревающих на одном месте. Некоторым совал хисиему, чтобы задобрить, некоторых хлопал по мохнатым толстым бокам.
— Давайте, родимые, давайте. Хоть на семерых, да увеличится наше стадо. Быстрее, родимые…
— Этой! Этой! — вторила сестра.
Дело спорилось. Рогатые желтые самки, все семеро, оказались за воротами. Тигаки на своей Гинке перекрыла выход остальным и сердито щелкнула ремнем.
— А ну, бошки рогатые, шоб вам мокро было! А ну стойте и не суйтесь, пока не взгрела! — зычно прокричала Тигаки, и самая старая самка, стоявшая впереди всех, в ответ злобно замычала, нагибая голову.
Вид жутковатый, и Люк краем глаза заметил, как побледнела Мэй, все еще поджимавшая ноги на вершине забора. Улыбнулся. Он не сомневался, что сестренка справится со скандальной старухой, которую через десяток-другой дней планировали забить на мясо, а из шкуры сделать новые жилетки для младших сестренок. Пожалуй, еще и на приличную подстилку хватит — старушка отъела себе здоровущий зад.
Тигаки поморщилась и возмущенно велела заткнуться всем.
— Пошла отсюда, глупая! Кому сказала! — крикнула она и гордо выехала из загона.
Еще раз заскрипело колесо, и дверная перегородка вернулась на место.
Первая часть работы выполнена. Люк обошел стену, приблизился к Мэй и велел ей прыгать вниз.
— Давай, мы уходим.
Девчонка мягко приземлилась, отряхнула руки и проговорила:
— Ничего себе. Ну, вы и умеете управляться с этими громадами! А я перепугалась, думала — все, конец. Это когда та, здоровая, рога на твою сестру наставила.
— Тю, они же глупые и пугливые. Ремнем их как следует щелкнешь, так они два дня будут жаловаться, — пожала плечами Тигаки. — Но мы их не бьем, просто незачем. Они и так пугаются. А угрожают по привычке. Животные все-таки.