ся протяжный звук боевой трубы, а затем - мерные удары сигнального колокола.
- Они объявили тревогу, - сквозь зубы процедил Кратус. - Поднимают гарнизон! Кажется, нам сейчас придется попотеть, если не хотим, чтобы гвардейцы обложили нас, как медведя в берлоге.
Некоторые воины, толпившиеся за спиной мага, опасливо взглянули друг на друга. Победа Кратуса над целым отрядом гвардейцев изрядно напугала их, но одновременно и вселила уверенность, ведь рядом со столь сильным магом им, казалось, нечего бояться. Но мысль о том, что к дворцу уже движутся несколько сотен разъяренных наемников, наверняка узнавших о гибели своих товарищей и жаждущих мести, породила страх.
- Эгерт, идешь со мной, - отрывисто приказал каркающим голосом Кратус. - Возьми еще четверых, с арбалетами. Живее, иначе гвардейцы сейчас ворвутся во дворец!
Они бросились по коридору, превратившемуся в диковинную галерею скульптур, одновременно красивых, как все по-настоящему совершенное, и жутких в своей дьявольской точности. Наверное, кто-то из следовавших за Кратусом воинов ненароком толкнул одного из обратившихся в лед гвардейцев. Жертва чародейства, тяжеленная глыба, качнулась, ударившись о стену, и промерзшая насквозь плоть рассыпалась мириадом осколков. Тогда еще один из воинов выхватил из ножен меч и ударил по ледяному шлему другой статуи, разбив ее пополам.
Началось какое-то безумие. Все, включая и Эгерта, так и не убравшего в ножны свою жуткую саблю, принялись крушить то, что еще минуту назад было полными жизни, сильными и отважными воинами. С треском разбивались статуи, в ушах стояли яростные крики, в которых не было ничего человеческого, свистели клинки, а под ногами хрустела ледяная крошка. Спустя минуту все было кончено.
- Довольно, - зло вскричал Кратус, горящим взором обводя своих спутников его голос, громовыми раскатами пронесшийся под гулкими сводами дворца, привел их в чувство. Воины с ужасом озирались, украдкой бросая друг на друга испуганные взгляды. Никто не мог бы объяснить, что напало на них. - Хватит, глупцы, - только голос чародея связывал этих людей с реальностью. - Достаточно забав! Нас ждет дело, а вы тупите клинки об эти ледышки. Здесь рядом еще полно живых врагов, чтобы тратить силы на тех, кто уже мертв. Вперед, будьте вы прокляты!
За их спинами раздался звон упавшего на камень клинка, а затем прозвучал торжествующий, полный ненависти голос Эрвина. Принц одолел своего противника.
Эрвин не замечал ничего вокруг себя. Он не обратил внимания на схватку чародея с гвардейцами, лишь затем краем сознания отметив, что часть его воинов опрометью кинулась прочь из зала и с трудом связав этот факт с доносившимися снаружи протяжным пением трубы, в котором явственно слышались тревожные нотки. Но все это было не важно сейчас. Для принца Эрвина, наследника Альфиона, весь мир сократился до шероховатой рукояти клинка, которую он сжимал до боли в ладонях обеими руками, и перекошенного от страха лица его противника, шаг за шагом пятившегося под ударами охваченного яростью принца.
Эрвин наносил удары с методичностью молотобойца в кузнице, вкладывая в каждый выпад всю силу, всю свою ярость, заставляя Эйтора отступать. Он чувствовал в короле страх, ужас поражения, ведь тот, кто посмел назвать себя правителем Альфиона, знал, что проигрыш в этом поединке означает смерть. И потому он бился со всей стойкостью, раз за разом подставляя под клинок Эрвина свой меч, ухитряясь все еще отражать удары.
- Умри, - кричал принц, для которого оружие стало частью его тела, выполняя любой приказ хозяина. Широкая полоса стали чертила круги и зигзаги, так что воздух стонал под выпадами. Эйтор отступал, но пока держался стойко. Эрвин же лишь чаще наносил удары, утробно рыча: - Умри! Умри же!
Этот бой не мог продлиться долго, хотя самим противникам он казался растянувшимся на целую вечность. Эйтор, вынужденный отступать, понимал, что обречен. Да, он неплохо владел клинком, быть может, не хуже своего соперника, пусть и учились они этому смертоносному мастерству по-разному. Но на стороне Эрвина была ярость, какой никогда не знал король Альфиона, а Эйтором овладел страх. Он затылком ощущал леденящее дыхание смерти, явившейся сюда, в этот дворец, чтобы забрать его жизнь.
- Проклятье, - Эйтор вдруг оступился, припав на правую ногу, поскользнувшись в луже вина, что натекла из кубка, которым мгновение назад лорд Грефус отбивался от стрелков. - Нет! - Под коленом что-то хрустнуло, и по телу вдруг разлилась боль. Король понял, что нога больше не слушается его, не то вывихнутая, не то и вовсе сломанная.
Эйтор замер в нелепой позе, будто преклоняя колено перед своим противником. И принц воспользовался этим, обрушив на его голову свой клинок. Его противник вскинул меч, пытаясь защититься, но удар Эрвина выбил оружие из рук Эйтора. Его клинок скользнул по гладкому мрамору, отлетев к огромному камину. Король, растерявший все свое величие, упал на спину, перебирая ногами и пытаясь отползти назад. Его взгляд был прикован к мерцавшему, отражая пламя многочисленных факелов, острию меча, направляемого твердой рукой Эрвина.
- Ублюдок, - сквозь зубы прорычал принц. Он навис над поверженным противником, точно демон возмездия, могучий и неумолимый. - Я считал тебя братом, а ты видел во мне врага. Ты всегда завидовал мне, и отнял все, чем я дорожил. - В голосе Эрвина слышались гнев и боль, та боль, которую он хранил в сердце двадцать три года, которая точила его изнутри, ради которой он сжигал самого себя желанием мести. Казалось, принц был готов зарыдать, но рука его не дрожала. - Ты лишил меня наследства, лишил моего королевства. Ты отнял ту, которую я любил всем сердцем! Ты предал мою веру, и сейчас вернешь мне все, чего лишил прежде. Я возьму твою жизнь, а с ней - все, что у тебя еще осталось. Умри!
Держа клинок обратным хватом, Эрвин занес его над дрожащим от ужаса, от предчувствия собственной смерти Эйтором. Принц был готов вонзить меч в грудь противника, точно кол - в сердце вампира. Король крепко зажмурился, моля Судию, чтобы все случилось быстро, без лишней боли. Но смерть так и не пришла.
Королеве Ирейне, забытой всеми, тихо, как мышка, сидевшей возле своего супруга все происходившее в этот день казалось каким-то странным сном. Известие о готовящемся пире в честь доблестных воинов юная государыня приняла молча, с трудом сдерживая слезы. Она предпочитала проводить свои дни в покоях, отрезанных от всего остального мира прочными дубовыми дверями и бдительной стражей. Ирейна видела лишь слуг, молчаливыми тенями скользивших по отведенным ей комнатам, да своего мужа, приходившего в ее спальню по ночам.
Юная королева по своей воле избрала участь затворницы, и едва ли когда-нибудь всерьез тяготилась одиночеством. Шумному обществу фрейлин Ирейна предпочитала чтение, благо, весьма богатая библиотека, которую собирали многие прежние короли Альфиона, была к ее услугам, а читать она выучилась на два года раньше свого брата-рыцаря. Порой семнадцатилетняя королева играла на арфе или лютне, но музицировать для самой себя, взрывая тишину треньканьем струн, было вовсе не так интересно, как забавлять публику, вот только желания видеть кого-либо возле себя с каждым днем, проведенным в стенах дворца, отнюдь не прибавлялось.
Больше всего Ирейна хотела бы вернуться в замок своего отца, окунувшись в размеренную, какую-то сонную жизнь того, что заносчивые жители Фальхейна с презрением величали провинцией, или, еще хуже, дремучей глухоманью. Там она могла бродить по окрестным лесам, забыв о приличиях, отпустив слуг и стражников, ибо вилланы искренне любили справедливого и вовсе не злого Долмуса, своего господина, а потому не посмели бы обидеть и его дочь. Или можно было запереться в самой высокой башне, вытащив спрятанную там книгу, в которой древний мудрец описывал движение небесных тел, и на несколько часов погрузиться в тайны мироздания, чтобы затем жарко спорить с придворным магом и философом, который не мог создать ни одного заклятия, но знал, кажется втрое больше, чем было написано во всех книгах, завалявшихся в закоулках родного замка. Но ее мечтам не дано было исполниться, во всяком случае, это точно не могло случиться именно сегодня.
- Лорд Грефус вернулся с победой, - даже не думая о возражениях, сообщил своей маленькой королеве Эйтор. - Он со своими рыцарями разгромил орду дикарей-хваргов, и сегодня я даю пир в честь героев. Ты должна сопровождать меня, Ирейна. Это будет великая честь для храброго воина, если торжество почтит не только владыка Альфиона, но и его венценосная супруга. - А затем король развернулся и вышел прочь, будучи уверен, что Ирейна не посмеет спорить.
Она не спорила. Будто пребывая в бреду, королева позволил умелым служанкам одеть себя в роскошное платье с длинным шлейфом, покрыть заботливо уложенные локоны бисерной сеткой и нанести на щеки совсем чуть-чуть румян, просто для того, чтобы не казаться призраком. И затем, дождавшись Эйтора, Ирейна последовала за ним в трапезный зал.
Королева была обязана присутствовать на балах и торжественных ужинах, а потому заранее знала, что ее ждет. Король и его гости обменялись здравницами, восхваляя мудрость, доблесть и прочие достоинства друг друга, не забыв, как водится, помянуть и неземную красоту юной королевы. Но с каждым опустошенным кубком тосты становились все менее связными и все более непристойными. Музыканты, шуты и жонглеры старались, как могли, слуги только и успевал подносить полные кувшины и бутыли вина, лорды хмелели, и обстановка становилась совершенно невыносимой. О королеве, которая оказалась единственной дамой на пиру, быстро забыли, в том числе и сам государь, хотя он выпил не так много. Благородные господа пошло шутили, время от времени кто-то принимался горланить похабные песни или героические баллады, причем брани и в тех и в других было одинаковое количество. В конце концов, одного из рыцарей стошнило прямо на стол, за что сотрапезники наградили его парой подзатыльников, но слуги и гвардейцы погасили ссору, вытащив выпивоху на свежий воздух.