о от него требовалось, он снова впал в дурняк. Пока ему зашивали карман, он гадко хихикал, пытался щекотаться и даже назвал Лэсси гогоськой и заинькой, чем вверг черепашку в когнитивный диссонанс.
На улице поэту стало получше. Он почти осознанно дошёл до киоска и купил леденцового петушка на палочке. Долго его мусолил, пытаясь сосредоточиться хоть на какой-нибудь мысли или идее. Вместо мыслей в голове крутился гитарный проигрыш «па-пара-парарам, пам-пам», сопровождаемый почему-то словами «цыплёнок табака, паштет». Пьеро никак не мог отделаться от этого паштета — пока не вспомнил, что любит Мальвину. Тогда он в приступе внезапного отчаянья откусил петушку хвост и сломал зуб. В этот миг у него в голове само собой сложилось микродвустишие «птахой — нахуй!», которое показалось ему сверхгениальным. Как обычно, от осознания собственной сверхгениальности Пьеро впал в совершеннейшую прострацию. То есть сел на корточки и зарыдал.
Тем временем губернатор Пендельшванц, собрав особо доверенных сотрудников, отдавал неотложные распоряжения.
— Тораборцы что-то ищут, — говорил он, — и это что-то для них крайне важно. Они думают, мы не знаем, что это. Думают они правильно. Из чего следует, что нам нужно как можно скорее исправить этот недочёт. Лэсси, ты переводишь на это задание всю наружку, кроме постоянно задействованных на других заданиях. Следите за всеми, кроме Карабаса — этот почует. Его контролируйте бэтменами с дальрнего расстояния. Не мешать! Особенно Карабасу! Даже если он заявится ко мне лично! Нет, даже не так — в особенности если он заявится сюда лично! Принесите мне оригинал инструкции, я внесу правки. Да, сейчас же! Потому что он может прийти уже сегодня! Пошевеливайтесь!
Через десять минут особо доверенные сотрудники — взъерепененные, наскипидаренные, с накрученными хвостами и замотивированные по самое не могу — вовсю сновали по резиденции, периодически сталкиваясь с медлительными, ничего не понимающими коллегами.
Глава 64, в которой кое-какие дела-делишки кое-как сдвигаются с места, хотя и не без скрипа
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
[Передано с личным бэтменом Н.М.Г. Пендельшванца]
Председателю Торгово-промышленной палаты Директории Н.С. Екатырьяну
Эмиль,
я прочёл ваше обращение по поводу тарифов. Официальный ответ мои гаврики подготовят завтра, а пока объяснюсь по существу.
Ты знаешь, в каком мы положении. Шаг вправо, шаг влево, вот это вот всё. При этом мы как-то умудряемся двигаться. Но сейчас партнёры заняли жёсткую позицию. Они уже так ставят вопрос: Директория цоб'баналь Ха'брат стопицот амло Ха'браттмаль Директория. До этого, конечно, не дойдёт. Но нас посадят в такую задницу, откуда мы не вылезем. Во всяком случае, такими красивыми, как сейчас.
Короче, их категорическое требование — нулевой рост. И я буду добиваться нулевого роста. И душить все прекрасные порывы прямо на корню.
Не всякий арендодатель — охуевший кровосос. Да и с чего ему, собственно, охуевшим-то быть кровососом? Вовсе не с чего ему таким быть! Его дело — сдавать площади, получая за это мзду, достаточную для удовлетворения своих потребностей, уплаты налогов и компенсации расходов. Но есть же границы и тому, и другому, и третьему. Карабас их себе примерно представлял. И потому цена, озвученная висящим напротив него клещом — в меру упитанным, с тыкву величиною, в полированном панцире цвета бордюжи[116] — казалась ему совершенно несуразной.
Бар Раббас уже десять минут кряду пытался прочесть в его небольшом мозгу, чего же он, собственно, хочет. Увы, в клещиной головогруди не хватало данных. Это происходило из-за малоприятной особенности мыслительной системы членистоногих, часть которой находилась в брюшке и использовала непривычный Карбасу образно-понятийный код.
Конечно, в полевых условиях Карабас не стал бы церемониться, а защемил бы клещу какой-нибудь нервный узел или скрутил внутренности. После чего тот с шипением и писком выдал бы всю нужную информацию и согласился бы на что угодно. Однако здесь и сейчас это было контрпродуктивно. Поэтому вместо того, чтобы заниматься чем-то осмысленным, раввин переводил время, взирая то на немытое окно с пыльным кактусом, то на ворох бумаг под столом, то на официозный портрет господина Пендельшванца — выцветший и засиженный мухами. Всё указывало на то, что контора переживает не лучшие времена.
— Просто отличное помещение, восемь метров потолок, три ряда ламп сверху, высота ламп регулируется… — нудил клещ, покачиваясь в верёвочной люльке. — Стулья, скамейки, ложа, коврики — всё наше… Акустика отличная… Пол ламинат, — он, наконец, выдохся.
— Давайте ещё раз, — раввин осторожно пошевелился, отчего лёгкий стул, предложенный ему хозяином кабинета, затрещал. — Вы предлагаете мне зал для выступлений. За два часа вы хотите двести двадцать соверенов. По вашим же словам, там поместится около ста тридцати существ разных основ. Это максимум. Скорее всего, на первом представлении будет меньше. Разумная цена билета на первое представление неизвестного коллектива — десять сольдо. Итак, в лучшем случае я получу тринадцать золотых. Это, конечно, для первой пробы. Допустим, мы раскрутимся. Тогда я смогу поднять цену до соверена. То есть и буду получать сто тридцать. Может, даже сто пятьдесят в случае аншлага. Но даже сто пятьдесят всё-таки меньше, чем двести двадцать, не так ли?
— Если вы не можете заработать деньги, это не мои проблемы, — заявил клещ. Уверенности в нём, однако, не ощущалось.
— Нет, это именно ваши проблемы, — нажал Карабас. — Я телепат, а в вашей голове лежит информация. О том, что помещение простаивает. Уже четвёртый месяц. Вы несёте убытки — пока небольшие, но постоянные. На что вы, в таком случае, рассчитываете? На прекрасного принца, который снимет ваш ламинат для свадебного бала?
— Ну как вы не понимаете?! — у клеща задрожали хелицеры. — Я же не могу снизить цену! Мы разоримся!
— Вы разоряетесь прямо сейчас, — сказал Карабас, тщетно пытаясь подавить раздражение. — Мне подходит ваш зал, а у вас нет клиентов. В чём проблема?
— О Дочь! — клещ всплеснул педипальпами. — Вы в самом деле не знаете? Ну хорошо, раз уж вы телепат… — он откинулся на спинку кресла и закатил верхние глаза, перегоняя в голову информацию из брюшка.
— Мать твою Дочь! Опять та же хрень, — несколько растерянно сказал Карабас, получив, наконец, нужные сведения.
Он уже знал, что местные власти регулярно регулируют то одно, то другое. О том, как это выглядит и к чему приводит, ему уже объяснили в рекламном агентстве, в котором он побывал несколько. Тамошняя жужелица по работе с клиентами в красках ему расписала, как со всех улиц исчезли растяжки и рекламные щиты, а рекламные объявления уменьшились до размера сигаретной пачки. Потом, правда, сделали послабление — чинуши разрешили-таки расклейку формата А4, на который Карабас и нацелился. Но он всё-таки не думал, что чинодралы из губернаторской резиденции посягнут ещё и на аренду.
Однако, если верить содержимому клещиного пуза, именно это они и совершили. Полгода назад вышел закон о зональной тарификации арендных сборов, которые, фактически, устанавливали нижнюю и верхнюю границы расценок на сдаваемые площади разных типов. Так, помещения для культмассовых мероприятий в черте города нельзя было сдавать по цене ниже соверена за квадрат в час и не выше трёх за то же самое. Это, натурально, привело к обрушению рынка. Самые дорогие помещения — например, почасовые номера возле Пляс Пигаль, где каждый квадратный метр был золотым — вынуждены были опустить цены, создав тем самым очереди и блат. Зато залы на окраинах простаивали, так как обычные съёмщики — лекторы, организаторы танцевальных вечеров, кружки чтецов-декламаторов и союзы почитателей редких икон Дочки-Матери — вынуждены были съехать.
Сначала арендодатели по-всякому хитрили, стремясь удержать клиентуру[117] — отчасти даже успешно. Но полиция, в других случаях мух не ловящая, вдруг принялась зверствовать, устраивая выборочные проверки, провокации, и тому подобные мероприятия. Самые расторопные владельцы площадей успели переоформить помещения под складские, цены на которые новый закон почти не затронул. Однако же, по слухам, губернатор готовит какой-то новый закон, бьющий именно по складам. Экономисты в связи с этим предрекали двадцатипроцентный рост цен на всё.
— Они что, идиоты? — не удержался раввин, имея в виду руководство Директории и господина губернатора лично.
Клещ опустил все глаза долу. Он был уверен, что господин губернатор и его окружение — кто угодно, но не идиоты. Думать дальше клещ боялся.
— Ну что ж, — с сожалением начал Карбас, намереваясь попрощаться.
Тут распахнулась форточка и вместе со свежим воздухом в окно влетел маленький, ярко-оранжевый бэтмен. Точно рассчитав траекторию, он спикировал на столешницу, тормознул о неё и остановился прямо под брюшком.
— Простите, это от начальства, — пробормотал клещ и наклонился пониже, почти вываливаясь из люльки. Бэтмен что-то тихонечко запищал.
Конечно, раввин мог бы подслушать его мыслишки. Но ему было скучно и хотелось поскорее уйти. К тому же ситуация требовала обдумывания. Поэтому он просто закрыл глаза и погрузился в размышления.
Откровенно говоря, Карабас надеялся, что ему не придётся выступать в Директории в качестве владельца театра. Однако слова губернатора, переданные Пьеро, не оставляли ему выбора. Пендельшванц оказался крепким орешком. Принять клятву он отказался, зато и статус тораборцам предоставил довольно низкий. Директория не жила по понятиям Страны Дураков, однако первое же ознакомление с местным гражданским правом показало, что разница невелика — по крайней мере, в этом отношении. Артисты с лицензией, но без постоянной аккредитации, сдачи квалификационных экзаменов и членства в Ассоциации работников шоу-бизнеса имели весьма условные права, зато вполне конкретные обязанности — в частности, обязанность регулярно давать концерты, представления и так далее. Что означает на практике слово «регулярно», Карабас решил выяснить позже. Сейчас ему было ясно одно: тянуть с этим не следует нив коем случае.