В кладовку крот спускаться не стал. Вместо этого отворил неприметную дверцу и выпустил козла во двор, в неуютную вечернюю темноту.
Приглядевшись, козёл понял, что стоит в огороженном углу возле поленницы. За ней угадывалась решётка тесла-приёмника. На земле валялся мусор, в основном объедки и старые кости. Остро пахло помоями и чем-то горелым с кухни. Козёл осторожно пробирался среди всей этой дряни, стараясь не запачкать копыта.
— Присаживайся, — сказал крот, показывая на лавочку, точнее — доску на двух столбиках. Козёл посмотрел на неё с сомнением, но решил рискнуть. Досочка чуть хрупнула, но не подвела. Кротяра, не обинуясь, пристроился рядом на корточках.
— Значит так, слушай сюда, — начал крот. — Всё, что я тебе там говорил — правда. И что Рахмат — существо уважаемое. Но есть нюанс. Существует такое мнение, что он со своими традициями может не вписаться в новые реалии. Не тому он учит молодёжь. То есть тому, но не так. Или так, но не вполне. В общем, конфликт старого с новым.
— Новое — это Тарзан? — уточнил козёл.
Крот нервно повёл рыльцем — мол, понимай как знаешь.
— И насколько он может не вписаться? — Септимий хотел ясности.
— Может совсем не вписаться, вместе со своим выводком, — Карл Аугустович наставительно поднял коготь и потудысюдыкал им у козла под носом. — То есть в Гиен-ауле по нему не заплачут. Если, конечно, они просто куда-нибудь денутся. Скажем, на Зоне сгинут. Могут они сгинуть на Зоне?
В этот момент сухо заскрипела дверь и не улицу протиснулся жираф — в попоне и с кувалдой под мышкой.
По-прежнему не глядя на Попандопулоса, он обратился к кроту:
— Ну и где у нас чего?
— Решётку проверь, — сказал Римус. — С теслой какая-то хрень, — пояснил он для козла. — Мариус сейчас посмотрит.
Козёл пропустил всё это мимо ушей.
— Во-первых, Рахмат на Зону не пойдёт, — начал он объяснять кроту.
— А это как поставить вопрос, — кротовьи щщи заметно усложнились. — Смотри, какой план. Ты завтра разговариваешь с Рахматом. Наплети ему чего хочешь. Скажи, что узнал, где кот прячется. Или что от кота что-то слыхал, про какое-то убежище. Короче, настаивай на том, что поймать кота реально. Но тебе нужны его нахнахи, а без него они слушаться не будут. Это, кстати, так и есть. Они преданы ему лично и только ему. Традиции, воспитание, всё такое. В общем, без него от них нет пользы. И упирайся на этом — или идём в Зону вместе, или пусть режет тебя прямо здесь и сейчас. Говори это при нахнахах, чтобы они слышали. Рахмату придётся пойти. Иначе позор, а этого он боится…
Идея козлу не понравилась категорически, причём с обоих концов сразу — и субъективно, и объективно. Чуть подумав, он решил начать с дальнего, объективного.
— Не сработает, — сказал он. — Допустим, Рахмата я бы завёл в «карусель» или в «жарку», но их шестеро. И что я им не друг, они тоже понимают. Так что пасти меня будут конкретно.
— Ошибаешься. В Сонной Лощине им будет не до тебя.
Попандопулос выпучил глаза: этакого он давно не слыхивал.
— Идти в Сонную Лощину? К мутантам в самое гнездо? Может, лучше сразу об стену убиться?
— Зачем об стену? — удивился крот. — Мы и так обойдёмся.
Этого Септимий уже не услышал: страшный удар, обрушившийся на затылок, единым духом вынес его из текущей реальности.
Крот посмотрел на распростёртое тело. Почесал нос.
— Мариус, ты не перестарался? — поинтересовался он у жирафа.
— Ничего, он крепкий, Карл, — жираф аккуратно положил кувалду на относительно чистое место.
— Ну тогда вбивай, — разрешил крот. — Только антисанитарию не разводи, нам ещё воспаления не хватало.
Жираф помотал головой. Присел на задние, сбалансировался, сжал-разжал кулаки, так похожие на копыта, и принялся разминать пальцы. Добыл из попоны нечто вроде круглого зеркальца с дыркой и вставил себе в глазницу.
Крот устроился поудобнее. Он любил смотреть, как другие работают.
— Кости толстые, Карл, — пожаловался жираф, поднося к козлиный голове длинный блестящий предмет.
— Накерни, — посоветовал крот. — Какой всё-таки длинный костыль… Сантиметров десять будет. Ты ему там ничего не проткнёшь ценного?
— В крайнем случае он сдохнет, Карл… — Мариус сосредотченно водил блестяшкой, что-то ей время от времени подковыривая. — Ага-ага, вот где-то здесь можно попробовать, Карл… — он достал салфетку, плюнул на неё и аккуратно протёр грязную шерсть.
— Ты не пробуй, ты точно делай, — подал крот очередной полезный совет. — Сосуды смотри не задень.
— Нахуй сходи пожалуйста, Карл, — пробормотал жираф, примериваясь и занося кувалду.
Раздался уверенный сухой стук. Блестящий предмет вошёл в козлиную башку. Не мешкая, Мариус вторым ударом загнал его туда полностью. Брызнуло немного крови, тут же впитавшейся в шерсть.
Несчастный козёл, не приходя в сознание, заплакал — совсем по-детски: тоненько, жалестно.
— Худо тебе, рогатенький? — крот потрепал козла по щеке. — Ничего-ничего, будет хуже.
Глава 36, в которой благородный пилигрим упускает чуть ли не из рук нечто такое, о чём как бы не пришлось посожалеть впоследствии
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Кровососы чтят свою историческую память и традиции. В их число, однако, входит и своеобразный индивидуализм, отрицающий многие формы взаимодействия субъектов, характерные для полноценного общества. Как ни парадоксально это звучит, но мы вынуждены констатировать: упыри культурны, но не цивилизованы… Это накладывает непреодолимые ограничения на развитие общности — но, как утверждают сами кровососы, «кровушку из горла пить в одиночку слаще».
Кларентина фон Махер-Задок. Зона как социальный организм. — См. в: Экстремальная социология. Выпуск 2. — Издательство Понивилльского ун-та. Понивилль, 271 г. о. Х. — С. 20
Что-то прекрасное начиналось там, вдалеке — но всё ближе, ближе. Что-то чудесное сияло, наступало, всходило — неземной восторг, от которого кружилась голова и сладко щемило в груди. Базилио потянулся к этому сияющему счастью и проснулся.
Несколько секунд потребовалось на сведение рассинхронизованного зрения в оптический диапазон. За это время он успел осознать, что находится в незнакомом месте под открытым небом. Это его слегка обеспокоило, но именно что слегка: никакой опасности кот не чувствовал. Вокруг было тихо, пусто, сиротливо.
Наконец, Баз сдвинул очки на лоб и огляделся. Он лежал в круглом гнезде, свитом из пиниевых ветвей, кустарника и мха. Ветви уже успели подгнить, дно было сыроватым и пахло болотом. Базилио уловил запах птичьего помёта и естественный аромат кровососа, почти уж выветрившийся. Похоже, то было старое упыриное лежбище, давно покинутое.
Располагалось оно в промоине меж корнями огромной пинии, закрывавшей небо своей заледеневшей кроной. С ветвей свисали тонкие блескучие сосульки. Но внизу было бесснежно и относительно тепло.
Чувствовал себя Базилио как-то ни так ни сяк: не то чтобы совсем скверно, но уж точно и не на пять баллов. Голова была относительно ясной, желудок тоже вроде бы не бунтовал, но во рту сильно сушило, а яички побаливали. Последнее обстоятельство наводило на мысли о каком-то непотребстве, а то и блядстве. На всякий случай кот подвигал проводом в кишке. Всё было в норме, раздражения не чувствовалось. Перс с облегчением вздохнул: что б там ни было, мужскую честь он сберёг.
Что-то на краю зрительного поля зацепило внимание. Кот резко обернулся и увидел рядом со своим гнёздышком какой-то свёрток и пузатое лукошко. К нему был прислонён хрустальный бокал.
Базилио сначала занялся корзиночкой. В нём была вяленая репа, охлаждённая щучья икра в плоской раковине и пузатая бутылка, судя по толщине стекла и мюзле на пробке — с шампанским. Отдельно лежали две банки поняшьей сгущёнки, кристалл от насекомых и зажглянка, завёрнутая в вощёную бумагу. На самом дне виднелась сложенная вчетверо бумажка, исписанная мелким аккуратным почерком.
«Dear Buzz» — читал кот, аккуратно пригубливая из бокала и закусывая икорочкой, — «наше вчерашнее общение доставило мне истинное удовольствие, и я надеяся его продолжить, в т. ч. потому, что хотел уточнить некоторые моменты. К огромному сожалению, тому помешали обстоятельства непреодолимой силы. Неподалёку от Сонной Лощины провалился в болото редчайший амарантовый длинношеееед, истинное украшение Зоны, а также — last not least — мой старинный приятель. Ситуация не терпела ни малейшего промедления, так что мне пришлось бросить всё и бежать впереди собственной тени. Предупреждая вопросы: всё завершилось благополучно, длинношеееед спасён, а это письмо — вместе с небольшим презентом, которому Вы, надеюсь, сейчас воздаёте должное — доставил бэтмен.
Возможно, Вы удивлены и обеспокоены некоторой экстравагантностью нашего расставания. Объяснюсь. En aucune manière не хотел бы быть понятым превратно, но я не показываю дороги к моему дому никому, кроме особо доверенных лиц. В Вашем случае, дорогой Базилио, эта предосторожность — увы, увы — особенно уместна. Видите ли, как утверждает мой скромный опыт, существа с Вашей проблемой (я имею в виду цыганское счастье) имеют особенную склонность попадать в ситуации, когда у них возникает искушение обратиться ко мне за содействием. Своё отношение к этому я Вам уже изложил. Впрочем, если такая ситуация и в самом деле наступит, я окажу Вам необходимую помощь — при том непременном условии, что Вы придёте не с пустыми руками. Что мне нужно, я уже говорил. Если возникнут сомнения или захотите поторговаться, заглядните в «Шти». Вы, конечно, понимаете, к кому следует обращаться. Но я от всей души надеюсь, что это Вам никогда не понадобится.
Передайте Карабасу, что я помню про тот случай в Альпах. Нет уз святее товарищества, так что я займусь его проблемой. К сожалению, обещать ничего не могу, так как интересующая его персона в последнее время практически утратила остатки вменяемости и коммуникабельности. Но я сделаю всё возможное.