— Если раньше соревнования были международными, то сейчас соревнуются кошельки, — гундосил он. — Вот какого банана в нашей сборной делает негр? Он что, русский?
— Может, русский, — пожал плечами я.
— Сразу видно: футболом ты мало интересуешься, — упрекнул Олежка. — Этот русский в Камеруне родился. Он по-русски говорит через переводчика. И как он может отстаивать честь нашей страны на чемпионате?
— Тебе, что ли, негры не нравятся? — подал голос Борзый.
Он явно уже был пьян. Вальяжно раскинулся в кресле и потягивал коньяк под ломтик сыра.
— Нравятся, — разулыбался Олег. — Особенно негритянки.
— А у тебя была? — заинтересовался Борис.
— Конечно.
— Когда?
— В сауне, — поспешно ответил Олежик, пряча глаза. Из чего можно было сделать вывод: либо негритянки у него все-таки не было, либо было так, что лучше б не сложилось.
Борзый это тоже просек с полтычка. Фыркнул:
— Не топчи клумбы.
— Да я не о том, — поспешил уйти от щекотливой темы Олег. — Неправильно это.
— Негритянок в сауне жарить? — оживился Борзый. — Конечно, неправильно. Бабы в бане вообще не нужны. Они градус понижают.
Олег сделал страдальческое лицо и с молчаливым укором посмотрел на Бориса. В глазах читалось: дурак, я же не об этом. Мне стало его жалко.
— Да, — поддержал я, — хреново здесь всё. Прогнило что-то в нашей Рашке. Валить отсюда надо. Поднять баблосиков и валить.
Борис снова фыркнул:
— Куда ты собрался?
— Да хоть в тот же Таиланд. Олег говорит, там все дешево, и круглый год тепло. Море, обезьяны-крокодилы, бананы-маракуйи.
— И кому ты там нужен, патриот банановый? Что ты там делать будешь?
— Жить в свое удовольствие, — разозлился я. — А здесь я кому нужен? Здесь мне чего делать? Здесь ловить по-любасу нечего.
— Тому, кто ноет о том, что здесь ловить нечего, а где-то там все будет в шоколаде — тому, на самом деле, нигде ловить нечего. Хочешь, что б было плюшево, меняй что-то в себе.
— Тебе легко говорить, — окрысился я. — У тебя все хорошо. Бизнес, и вообще…
Борзый сощерился, оправдывая свое погоняло, подался вперед и неожиданно резко выпалил:
— Мне хорошо. У меня бизнес. А еще мама — училка, брат — неудачник и полное отсутствие папашки. И когда он присутствовал, его фамилия не Рокфеллер была. И никто мне не помогал. А у меня, Серенький, «все хорошо, бизнес, и вообще». Угадай почему?
— Повезло, — огрызнулся я. — Один хрен — здесь оставаться тупо.
— Да вали! Никто не держит. Я погляжу, как ты через полгода взвоешь и начнешь тосковать по родным березкам и зиме.
— Вот уж ни разу!
Я надулся и отвернулся. А чего он, в самом деле — по мечте сапожищами грязными?
Борзый молча играл желваками. Олежка с досадой переводил взгляд с него на меня и обратно.
— Ребят, ну чего вы, а? А поехали в Таиланд!
Борян встал с кресла, подхватил со стола бутылку и плеснул себе коньяка на два пальца.
— А поехали!
— И чего ты там делать будешь? — не удержался я от ехидства.
— Придумаю, — небрежно отозвался Борзый. — Я ж туда не на ПМЖ, как всякие маракуйи, которым родина жмет, а так… отдохнуть на пару недель.
— Так чего, едем? — обрадовался Олег.
И мы поехали. Вернее, собрались ехать. Но сначала у меня обнаружился просроченный загранпаспорт, потом Олег не мог отбрехаться от жены…
Когда мы, наконец, собрались и оплатили путевки, у Борзого в самый последний момент все обломилось из-за подписания какого-то дурацкого контракта. В итоге, мы полетели вдвоем.
Несмотря ни на что, Таиланд мне понравился. Я даже подумал, что хорошо было бы, в самом деле, свалить сюда из эРэФии. Здесь реально хотелось жить.
Как обещала реклама — мечты сбываются. Я проспал тридцать лет и проснулся в этой чудесной стране без возможности вернуться. Кажется, я должен был бы быть счастлив, но особенной порадоваться не получилось.
Очень скоро вспомнился тот разговор с Боряном. Пришло понимание, что Борзый был прав: я здесь чужой. Не в своей тарелке, никому не нужен. Но понимание это пришло слишком поздно.
Такая хренька…
— Сережа, — голос Звездочки звучал тихо с сочувствием и пониманием. Так говорят русские женщины, а не тайские трансвеститы. В моем случае все вышло наоборот. Тайский трансвестит пришел утешить, а русская женщина выворачивалась наизнанку там, где я ее оставил.
Я поднялся. Поежился. Адреналин потихоньку уходил, возвращались обычные ощущения. Стало холодно.
— Надо идти. — Голос мой прозвучал настолько бесцветно, что я сам его не узнал.
— Куда?
Я мотнул головой в сторону поля. Там, за высоким высохшим и заиндевевшим бурьяном, были дома. Раз есть дома, значит, есть люди. Должны быть.
— Надо лопату попросить и похоронить немца.
Звездочка кивнула, соглашаясь. Хорошо хоть не спорит. Я зашагал через поле к далеким домам.
— Сережа, — окликнула Звезда.
— Ну что еще?
— Яна, — напомнила моя тайская спутница.
Черт! Я почувствовал, как начинают гореть уши. Забыть про любимую женщину было верхом свинства.
Яна сидела там же, у светящейся стены. Она сильно побледнела, лицо приобрело зеленоватый оттенок. Девушку больше не рвало, но потряхивало. Не то от холода, не то от пережитого стресса.
На нас она не посмотрела, даже когда мы подошли вплотную. Взгляд девушки был прикован к телу немца.
— Он умер? — спросила Яна едва слышно, не отводя глаз от мертвого Штаммбергера.
— Умер.
— А говорили, что он не умирает, — всхлипнула Яна.
— Все умирают, — отрезал я. На место разрывающей грудь боли, страхов, противоречий и угрызений совести пришла ледяная апатия. — Идем.
Я помог Яне подняться и повел к деревне или поселку. Пес его знает, что там было за полем.
Звездочка шлёндрала следом. Куртёшку застегнула под самый нос. Я ее понимал: похолодало дико. Похоже, мы перепрыгнули куда-то севернее. Яна, несмотря на то, что я ее обнимал, ежилась и подрагивала.
Дома за полем выглядели темными и ветхими. Для меня, москвича, не дома даже, а домишки, избёнки. Типичные для российской деревни. Эх ты ж Русь моя обветшалая, кособокая.
Огни не горели. Дыма видно тоже не было. Деревня, или поселок — я в них не разбираюсь, — выглядела брошенной, безжизненной.
Я подошел к ближайшей хате, постучал в дверь, ни на что особенно не надеясь. Ответила тишина. Мертвая деревня?
В тишине, добавляя жизни, заскрипели половицы. Я постучал снова. Внутри закхекали, прочищая горло. Судя по тембру — мужчина. Впрочем, долго гадать не пришлось: не прошло и полминуты, как дверь отворилась. Легко, без звука. Хотя, оценив обшарпанность дома, я ожидал услышать дикий скрип.
На пороге стоял мужик лет пятидесяти. С простой рожей, на которой внешняя суровость скрывала внутреннее добродушие. Суровости добавляли нестриженные усы и борода. Крепкий. В простых штанах, рубахе и накинутом на плечи посеревшем армейском бушлате. Еще советском, с пятиконечными звездами на пуговицах.
— Здравствуйте.
— И тебе не хворать, — кивнул мужик.
— Мы не местные, — начал я.
— Я заметил, — усмехнулся мужик. — Местные ко мне без стука заходят. И потом, я здесь всех знаю, а твоя фотография мне незнакома. Откуда будете?
— Издалека. А это что за место?
— Коровий брод, — просто ответил мужик.
Видимо, непонимание отразилось у меня на физиономии в полной мере.
— Свердловская область, городской округ Асбест, поселок Белокаменный, — официально отчеканил хозяин.
Свердловская область? Вот тебе и перенеслись севернее.
— Так ты-то откуда будешь? — повторил вопрос мужик.
— Долгая история.
Он отступил в сторону, открывая проход.
— Заходи, расскажешь.
Я замялся, посиделки в мои планы вроде бы не входили. С другой стороны, куда нам теперь спешить? Да и Штаммбергеру торопиться уже некуда.
— Давай швидше, а то девки твои совсем околеют.
Я решительно вошел внутрь.
В доме было жарко. Печь уже не горела, но протопили ее знатно. Помимо печи, в комнате обнаружился стол у окна, пара лавок, несколько табуретов и вешалка на стене у входной двери. Мебель была простая, но так, судя по светлым и темным прямоугольным пятнам на полу, было не всегда. Просто башковитый хозяин избавился от лишней рухляди. Выкинул все ненужное.
От прошлой жизни осталась лишь проводка, розетки, выключатели да абажур с пустыми патронами под потолком.
Еще больше разумного минимализма меня поразила чистота. Изба была вычищена. Ощущение того, что дом старый никуда не девалось, но в этом старом доме не осталось ни грязи, ни пыли — ничего, что напоминало бы о тридцати годах без уборки.
На столе стояла наполовину сгоревшая свеча. В красном углу аккуратно висели потемневшие иконы Божьей Матери и Николая Чудотворца.
В другом углу с потолка свисали гирлянды мелкого репчатого лука и сушеных грибов.
Яна почти перестала дрожать. Звездочка с интересом осматривалась в непривычной обстановке.
— Веришь? — кивнул я на иконы.
— Когда надо, бог есть, — просто ответил мужик.
Он повесил бушлат на вешалку и прошел к столу. Сел во главе, указал на пустые лавки.
— Садитесь.
Я принял приглашение. Звездочка последовала моему примеру. Яна чихнула. Хозяин поглядел на нее внимательно. Протянул руку, подхватил с подоконника мутный от времени граненый стакан и хлопнул им по столу.
— Там в углу, под рогожей, пизирёк, — обратился он к Яне. — Накапай себе. Для здоровья.
Яна послушна прошла в указанном направлении, откинула грубую ткань. На лице девушки проступило удивление. К столу она вернулась с огромной, литров на пять, бутылью. Внутри плескалось что-то мутное.
— Что это?
— Микстура, — усмехнулся в усы хозяин. Отобрал бутыль, наплескал в стакан на два пальца и протянул Яне. — Выдохни и пей.
Девушка с сомнением приняла стакан, но выдохнула и стоически сделала пару глотков. Закашлялась. Милое личико Яны перекосило так, что меня самого едва не передернуло.