В дверь постучали. Сначала Дарк не услышал – настолько глубоко заплутал в собственной внутренней пустоте. Но стук повторился, и король вынырнул из забытья.
– Входите, – глухо сказал он.
Когда дверь открылась, Даркалион даже не стал смотреть. Не имело значения, кто входит в его покои. Но, судя по почтительной вкрадчивости шагов и приветственному шепоту «ваше величество», это была служанка.
Шолла старалась даже дышать тише, чем обычно, когда начиналась ее смена уборки в покоях короля. В светлые дни, когда Даркалион общался со своими подчиненными, полководцами и другими сторонниками – и считал их равными, – он был учтив и много улыбался. Но в моменты уединения взгляд короля наполнялся такой бесконечной тоской и печалью, что иногда у Шоллы даже будто начинало покалывать сердце.
Покои короля были на удивление не очень просторными. Дарк предпочитал камерные пространства. Он хотел видеть каждый уголок помещения: неизведанное пугало его. Вот только признаться в этом он не решался. Даркалион был королем, олицетворял силу целой страны. Человек, занимающий трон, попросту не мог бояться темных углов собственной спальни.
«Значит, пусть все думают, что не боюсь», – подумал он и уже давным-давно переехал в самую маленькую комнату в замке.
Шолла служила здесь уже около четырех лет. За это время она выработала для себя несколько особых правил, которые помогали ей не привлекать внимания короля. Это было важно, потому что никогда не угадаешь, чем оно обернется – дружеским приветствием или гневом. Настроение Даркалиона было переменчивым, и никто не понимал, в каком он сейчас расположении духа. Поэтому Шолла следовала своим нехитрым правилам и, оттачивая умение не привлекать к себе ровным счетом никакого внимания, превратилась почти что в призрак. Не покашливать. Не ронять вещи. Ходить на цыпочках, говорить только шепотом. Обычно у нее это неплохо получалось. Она часто видела Даркалиона таким: сидящим напротив камина, погруженным в свои мысли, которые даже издалека казались невеселыми. Главное правило – не тревожить. Была бы ее воля, девушка никогда бы не заходила в покои короля.
Работа служанки была довольно тяжелой, но в замке к Шолле относились хорошо. Наставницы быстро полюбили ее за добрый и легкий нрав, трудолюбие, искренность и милую внешность – все это мгновенно располагает к себе. Шолла была пышкой с густыми темными волосами, которые собирала в тугую косу, сматывала ее в пучок и закрепляла булочкой на затылке. У девушки был красивый голос. Иногда в свой выходной она покидала замок и направлялась туда, куда незамужней считается неприличным ходить, – в трактиры и кабаки. Но Шолла любила музыку и песни больше, чем волновалась за то, что о ней подумают. Ни одна душа в замке – да и на всем белом свете – не знала о ее увлечениях. Девушка опасалась осуждения и никогда и никому, даже близким подругам по детству, не доверяла эту небольшую тайну. Она даже приобрела себе светловолосый парик, который надевала для таких вылазок. Немного изменить внешность помогал броский макияж. Шолла знала: если хочешь быть незаметной – надевай яркую маску. Поэтому девушка, в обычной жизни совсем не использовавшая косметику, для своих выступлений выбирала розовые тени, четкие толстые стрелки, насыщенно-красную помаду, которая так удачно прибавляла пару лет, – и вот уже Шолла переставала быть Шоллой, а становилась уверенной барышней – звездой сцены.
Сегодня после уборки покоев короля заканчивалась ее смена, и Шолла ждала этого часа с нетерпением. Ближе к полуночи она должна выступить в одном из кабаков. «Вериум» был довольно популярным местом в самом центре города. Когда подойдет время собираться и покидать замок, нужно быть осторожной: за подобный проступок наставница легко могла заставить мыть полы в подземелье пять ночей кряду. Служанки в замке в основном все-таки были девицами и поэтому должны были ночевать в своих комнатах.
Следуя собственным правилам, девушка оставила кувшин с водой за дверью, чтобы не тревожить короля – его мог вывести из себя звук полоскания тряпки. Шолла неслышно порхала по покоям, собирая пыль со всех поверхностей – кроме стола. Стол запрещалось трогать. Король терпеть не мог, когда к его бумагам прикасались, и потому беспощадно выгонял со службы каждого, кто осмеливался хотя бы подойти к столу.
Шолла прекрасно знала, что Даркалион не обратит на нее внимания, пока она здесь. Он, по своему обыкновению, не замечал ничего вокруг, целиком и полностью был погружен в свои мысли.
Сменив простыни на свежие, Шолла, обняв комок снятого белья, мельком бросила взгляд на камин и поняла, что Даркалион сегодня не просто погружен в свою обычную меланхолию, а, судя по всему, сжигает какие-то личные вещи – вот дотлевает кусочек с добрым женским лицом. Должно быть, ему очень грустно – вряд ли кто-то в хорошем настроении будет кидать в огонь то, что так или иначе является памятью.
Шолле еще нестерпимее захотелось уйти из покоев короля. Девушке становилось не по себе от напряженного затылка Даркалиона и того, чем он тут занимался поздним вечером – в такой тишине. Потрескивание пламени было единственным звуком в комнате.
Работа подходила к концу, и Шолла радовалась этому. Ей казалось, что покои короля стали еще мрачнее, чем обычно, после того как сбежала его невеста. Комната была довольно светлой: нежно-песочные стены, белое постельное белье и балдахин, бежевое кресло и даже свежие цветы (король предпочитал желтые или нежно-зеленые кустовые розы) – но все равно она наводила на Шоллу жуть. Может быть, дело в том, что девушка чаще бывала здесь по вечерам, когда король, молчаливо застыв, сидел напротив камина, а из окон сочилась синяя тьма. Светлые стены ничего не могли поделать с той атмосферой, что поселилась здесь. Шолле всегда было пусто и страшно в этой комнате – особенно если в ней был Даркалион.
Закончив, Шолла осторожно вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Она старалась лишний раз не думать о молодом короле: слишком тяжелыми были те мысли, да и сама девушка предпочитала не вмешиваться в чужие дела. К тому же кто она? Всего-то служанка в замке его величества, а он – король. Не к месту, значит, все это сочувствие и взгляды.
Шолла, одернув себя, побежала переодеваться, чтобы успеть на свое выступление.
«Вериум», в отличие от других городских кабаков, в которых Шолла уже успела выступить, был красивым. Даже приличным.
Небольшая полукруглая сцена, походящая на островок, казалась очень уютной. Но вообще-то порядком пугала. Публика «Вериума» была более чем при страстна и требовательна: если выступление не нравилось, артиста освистывали и прогоняли криками. И вновь побывать на этой сцене после такого никому уже не удавалось. Шолла уже не единожды пела здесь, но каждый раз выходила с трепетом в сердце и была уверена, что это в последний раз.
Посетителей пока не было. Номанд, сын хозяина заведения, подметал пол между стульями и не заметил, как вошла Шолла. Его отец уже редко здесь появлялся – Номанд и сам отлично справлялся с делами и полностью заменил своего старика. Он всегда поддерживал в кабаке порядок и милую домашнюю атмосферу.
Номанд нравился Шолле, она часто наблюдала за ним, пока он готовил «Вериум» к открытию. Порой она довольно долго задерживала на нем взгляд и краснела, когда он это замечал. Вот и сейчас она увлеклась своими мыслями и не сразу поняла, что парень уже давно смотрит на нее, отвлекшись от уборки.
– Привет, – сказал он, встретившись наконец глазами с Шоллой.
– Привет, – осторожно и тихо ответила девушка, покраснев от неловкости.
– Что будешь сегодня петь?
Интересно, это он из любопытства или из вежливости? Шолле казалось, что он слышал уже все ее песни – и, возможно, мог уже знать припев некоторых наизусть. Но даже если беседа и формальная – пусть: девушка как можно дольше хотела слышать его голос. Шолла сделала вид, что задумалась, и как бы неуверенно (хотя на самом деле еще утром все для себя решила) ответила:
– Думаю, «Белый пепел луны» как нельзя лучше подойдет к сегодняшнему вечеру.
– Восхитительную песню ты выбрала, Шолла. И вправду подходит, – парень улыбнулся и взглянул в открытое окно кабака, слегка кивнув полной луне. – Ты сегодня в новом платье? Тебе очень идет.
– Спасибо, – коротко ответила она, боясь прервать нить разговора.
Шолла хотела оценить и его рубашку, которая понравилась ей, но произнести это вслух так и не решилась. Прежде он никогда не обращал внимания на то, во что она была одета, и тем более не делал ей столь лестных комплиментов.
– Ты очень красивая.
Теперь девушка растерялась окончательно. Щеки ее покрылись румянцем, и она, быстро поблагодарив в ответ, поспешила к барной стойке. Шолле необходимо было скрыться от его взгляда.
На ней и впрямь было новое платье – под песню. Оно было сшито из тонкой, но прочной ткани нежно-голубого цвета и украшено серебристыми капельками, которые блестели на свету.
Подойдя к трактирщику и поборов смущение, Шолла попросила стакан воды. Она бы с удовольствием выпила чего покрепче, но побоялась делать это перед выступлением – алкоголь всегда странно на нее действовал, вызывая мгновенную тошноту.
Когда Шолла допила, «Вериум» уже начал наполняться. Приходили остальные артисты, подтягивались и посетители, желающие насладиться здешней едой и музыкой.
Шолла уселась за оставленный для нее столик в третьем ряду, ближе к проходу.
Верхний свет погас, только несколько факелов осталось гореть по бортику сцены. Шолла обожала эту атмосферу всем сердцем. Первым выступал Эмир. Это был бард преклонных лет с глубоким и мелодичным голосом. Ему недаром было позволено выступать первым: вначале на сцену выходили всегда лучшие, чтобы разогреть публику.
Шолле пока досталось только одиннадцатое место. Но девушка и тому была рада. Еще год назад, впервые попросившись на сцену «Вериума», она выступала тридцатой. Не каждый артист сможет так продвинуться к началу списка. Шолла мечтала когда-нибудь выступать в тройке первых. А сейчас ей достаточно было просто наслаждаться песней Эмира. Сегодня он исполнял одну из ее любимых баллад.