[85] [u]
Шитоу (700–790), ученик Синсы в дзэнской линии сото, был еще более прямолинейным:
Мое учение, которое дошло от древних Будд, не зависит от медитации [дхьяны] или каких-либо усердных действий. Когда вы достигаете такого озарения, которого достиг Будда, вы осознаете, что ум – это Будда, а Будда – это ум, что ум, Будда, разумные существа, бодхи и клеша состоят из единой сущности, хоть и имеют разные имена. [86]
Его интересное имя (шитоу дословно означает «голова скалы») объясняют тем, что он жил на вершине большой скалы возле монастыря Хэнчжоу.
Благодаря ученику Мацзу Наньцюаню (748–834) и его последователю Чжаочжоу (778–897) учение дзэн стало особенно оживленным и волнующим. «Умэнь гуань» (14) рассказывает о том, как Наньцюань прервал спор между своими монахами относительно того, кому из них принадлежит кошка, пригрозив разрубить животное лопатой, если никто из монахов не сможет сказать «доброе слово» – то есть дать непосредственное выражение его дзэн. Наступила мертвая тишина, поэтому мастер разрубил кошку. Позже в тот же день Наньцюань рассказал об этом случае Чжаочжоу, который тут снял сандалии, положил их себе на голову и вышел из комнаты. «Если бы ты был там, – сказал Наньцюань, – кошка была бы спасена!»
Чжаочжоу, как считается, достиг пробуждения после следующего случая с Наньцюанем:
Чжаочжоу спросил:
– Что есть Дао?
Мастер ответил:
– Твой обычный [т. е. естественный] ум есть Дао.
– Как можно прийти в согласие с ним?
– Намереваясь прийти в согласие, ты тут же отклоняешься от пути. [v]
– Но как без намерения можно познать Дао?
– Дао, – сказал мастер, – не принадлежит ни знанию, ни незнанию. Знание – это ложное понимание; незнание – это слепое невежество. Если ты действительно понимаешь Дао, это подобно пустому небу. Зачем впутывать сюда правильное и неправильное? [87]
Когда у Чжаочжоу спросили, обладает ли собака природой Будды, – что, определенно, является обычной доктриной махаяны, – тот ответил одним словом: «Нет!» (у [w], яп. му) [88]. Когда монах попросил у него наставления, он просто поинтересовался, съел ли тот свою кашу, после чего добавил: «Иди вымой свою миску!» [89] Когда его спросили о духе, который остается после того, как тело разложится, он заметил: «Сегодня утром опять ветрено» [90].
Еще одним выдающимся учеником Мацзу был Бочжан (720–814), который, как считается, организовал первую чисто дзэнскую монашескую общину и построил ее правила на принципе «кто не работает, тот не ест». После него для дзэнских общин стал характерным сильный акцент на физическом труде и определенной степени самостоятельности. Здесь стоит отметить, что это не совсем монастыри в западном смысле. Это скорее школы для обучения, откуда можно уйти в любое время без порицания. Некоторые члены остаются монахами до конца жизни; некоторые становятся мирскими священниками при небольших храмах; другие могут вернуться к обычной жизни [91]. Бочжану приписывают знаменитое определение дзэн: «Когда голоден – ешь; когда устал – спи». Считается, что он достиг сатори, когда Мацзу накричал на него, из-за чего он на три дня оглох, и что он часто объяснял своим ученикам жизнь дзэн словами: «Не цепляйся; не ищи». Когда его спрашивали о поиске природы Будды, он отвечал: «Это все равно что искать вола, сидя верхом на нем».
Ученик Бочжана Хуанбо (ум. 850) тоже имеет существенное значение для этого периода. Он был не только учителем великого Линьцзи, но также автором «Чуаньсинь фаяо», или «Трактата об основах учения об уме»[92]. Эта работа, по сути, содержит ту же доктрину, которую излагали Хуэйнэн, Шэньхуэй и Мацзу, однако в ней есть некоторые на удивление ясные места, а в конце можно найти искренние и внимательные ответы на некоторые вопросы.
Именно из-за того, что они ищут ее [природу Будды], они теряют ее, потому что они ищут Будду с помощью Будды и постигают ум с помощью ума. Пусть даже они будут стараться изо всех сил целую кальпу, они не смогут ее достичь. (1)
Если изучающие Дао не осознают эту сущность ума, они будут создавать ум вокруг ума, искать Будду за пределами себя и оставаться привязанными к формам, практикам и действиям, – а все это лишь вредит и не ведет к наивысшему знанию. (3) [93]
Значительная часть этой работы посвящена объяснению того, что имеется в виду под Пустотой и под такими терминами, как «не-ум» (усинь) и «не-мысль» (унянь), которые следует отличать от буквальной пустоты. В тексте часто встречаются даосские понятия и идеи:
Боясь, что никто из вас не поймет, они [Будды] назвали его Дао, но вы не должны строить на этом имени никаких концепций. Поэтому говорят: «Когда рыба поймана, о ловушке забывают» [из Чжуан-цзы]. Когда тело и ум обретают спонтанность, достигается Дао и может быть понят вселенский ум. (29) …Раньше ум людей был острым. Услышав лишь одно предложение, они бросали обучение, поэтому их называли «мудрецами, которые, бросив обучение, покоятся в спонтанности». Сегодня люди лишь стремятся напичкать себя знанием и умозаключениями, во многом полагаясь на письменные объяснения и называя это практикой. (30) [94]
Однако, похоже, личные наставления Хуанбо его ученикам не всегда были такими же ясными. Линьцзи (яп. Риндзай, ум. 867) не мог услышать от него ни слова. Каждый раз, когда он пытался задать вопрос, Хуанбо бил его, пока он в отчаянии не покинул монастырь, чтобы получить совет у другого мастера, Даюя, который выругал его за то, что он был таким неблагодарным за «материнскую доброту» Хуанбо. Это пробудило Линьцзи, который снова пошел к Хуанбо. Но в этот раз Линьцзи первым нанес удар со словами: «В конце концов, в буддизме Хуанбо ничего нет!» [95]
Свод учения Линьцзи, «Линьцзи лу» (яп. «Риндзай року»), изображает чрезвычайно оживленного и оригинального человека, наставлявшего своих учеников неформальным и иногда несколько «колким» языком. Линьцзи словно использовал всю силу своей личности, чтобы вызвать у ученика мгновенное пробуждение. Он снова и снова ругает учеников за то, что те недостаточно верят в себя и позволяют своему уму «скакать» в поиске чего-то, чего они никогда не теряли и что находится «прямо перед тобой в этот самый момент». Для Линьцзи пробуждение главным образом зависит от «дерзновения» – смелости «отпустить» без промедления с непоколебимой верой в то, что твое естественное, спонтанное функционирование – это и есть ум Будды. Его подход к концептуальному буддизму, к одержимости ученика стадиями и целями, которых необходимо достичь, беспощадно иконоборческий.
Почему я здесь говорю? Только потому, что вы, последователи Дао, скачете в поисках ума и не можете остановиться. С другой стороны, древние действовали расслабленно, в соответствии с обстоятельствами [по мере их возникновения]. О вы, последователи Дао, когда вы поймете мою точку зрения, вы будете восседать на… головах будд. Те, кто прошел десять стадий, будут казаться слугами, и те, кто пришел к Наивысшему Пробуждению, будут казаться рабами с оковами на шее. Архаты и пратьека-будды подобны грязному отхожему месту. Бодхи и нирвана подобны столбам, к которым привязывают ослов. [96]
Он особо эмоционален, когда речь идет о важности «естественной» или «непринужденной» (уши [z]) жизни:
В буддизме нет места усилию. Будьте простыми, ничего особенного. Испражняйтесь, мочитесь, одевайтесь и ешьте. Когда устали, идите и прилягте. Невежды могут смеяться надо мной, но мудрые поймут… Если, когда вы будете путешествовать из одного места в другое, вы будете считать каждое место своим домом, то оно и будет им, ибо когда возникнут те или иные обстоятельства, вы не должны пытаться их изменить. Так ваши привычные чувства, которые создают карму для Пяти Адов, станут Великим Океаном Освобождения. [97]
И относительно создания кармы при поиске освобождения:
Снаружи ума нет Дхармы, и внутри тоже не за что ухватиться. Чего же вы ищете? Вы все говорите, что Дао требует практики и доказательств. Не заблуждайтесь! Если есть кто-то, кто может его практиковать, то это будет исключительно карма, вызывающая рождение и смерть. Вы говорите о совершенной дисциплине шести чувств и десяти тысяч способов поведения, но, как я это вижу, это лишь создание кармы. Искать Будду и искать Дхарму – это не что иное, как создание кармы для адов. [98] [aa]
У Мацзу, Чжаочжоу, Хуанбо и Линьцзи «дух» дзэн можно увидеть во всей его красе. Хотя он вдохновлялся даосизмом и буддизмом, он стал чем-то большим. Он очень приземленный, буквальный и прямой. Трудность перевода сочинений этих мастеров связана с тем, что их стиль китайского языка не является ни классическим, ни современным, а скорее представляет собой разговорную речь эпохи династии Тан. Его «естественность» не настолько утонченная, не настолько красивая, как у даосских мудрецов и поэтов; она почти грубая и простая. Я говорю «почти», потому что это не совсем верно. Невозможно найти параллели для сравнения в других культурах, и западный ученик сможет лучше всего почувствовать его дух, созерцая вдохновленные им произведения искусства. Лучшим образом может быть сад, состоящий всего лишь из песчаной площадки, на которой расположено несколько неотесанных камней, поросших мхом и лишайниками, подобных тем, которые сегодня можно увидеть в дзэнских храмах в Киото. Средства самые простые, какие только можно представить; впечатление такое, будто человек вообще к ним не прикасался, словно их перенесли без изменений с морского берега; но на практике этого может достичь лишь самый чувствительный и опытный художник. Конечно, это звучит так, будто «дух дзэн» – это обдуманны