сандзэн, является лицом предельного обаяния и достоинства. В этой роли он представляет собой живой символ всего, что заставляет нас бояться спонтанности, всего, что возбуждает самое болезненное и неловкое самосознание. Он принимает эту роль как упайю, искусное средство, побуждая ученика найти в себе достаточно «силы духа», чтобы вести себя совершенно естественно в присутствии этого внушительного архетипа. Если он сможет это сделать, он станет свободным человеком, которого ничто на свете не сможет привести в замешательство. Следует также иметь в виду, что в японской культуре подростки и молодые люди особенно подвержены высмеиванию, которое свободно используется для адаптации молодежи к общественным условностям.
К обычным азиатским представлениям об отношениях мастера и ученика дзэн добавляет кое-что от себя, в том смысле, что он полностью оставляет завязывание отношений инициативе ученика. Основополагающая позиция дзэн заключается в том, что ему нечего сказать, нечему научить. Истина буддизма настолько самоочевидная, настолько явная, что объяснение разве что может ее скрыть. Поэтому мастер никак не «помогает» ученику, поскольку помогать в действительности означало бы мешать. Напротив, он прилагает все усилия, чтобы создать на пути ученика преграды и препятствия. Так, комментарии Умэня к различным коанам в «Умэнь гуань» намеренно вводят в заблуждение, коаны вообще называются «вьющейся глицинией» или «хитросплетениями», а определенные их группы – «искусными препятствиями» (кикан) и «труднопреодолимыми» (нанто). Это подобно стимулированию роста живой изгороди с помощью подрезки ветвей, поскольку, очевидно, основное намерение – помочь, но ученик дзэн не может по-настоящему познать дзэн, если не познает его самостоятельно. Китайская пословица «То, что приходит через ворота, – не семейное сокровище» в дзэн интерпретируется так: то, что говорит тебе кто-то другой, – не твое собственное знание. Сатори, как объяснял Умэнь, приходит только тогда, когда вы исчерпали свои мысли, только когда вы убедились, что ум не может постичь сам себя. Как говорится в еще одном стихотворении-дока Иккю,
Ум, ищущий где-то Будду, —
Это глупость посреди глупости.
Ибо:
Таким образом, коаны подготовительного типа, хоссин, начинают ставить перед учеником препятствия, направляя его в сторону, совершенно противоположную той, в какую ему следует смотреть. Но это делается ловко, чтобы стратегия не была ясна. Каждый знает, что природа Будды находится «внутри» тебя и ее не нужно искать снаружи, поэтому нет такого ученика, которого удалось бы обмануть, сказав, что для ее поиска необходимо отправиться в Индию или прочитать ту или иную сутру. Напротив, ему говорят, что нужно искать ее в себе! Что еще хуже, его побуждают искать ее, используя всю свою энергию, днем и ночью, как во время дзадзэн, так и во время работы или еды. По сути, его побуждают выставить себя круглым дураком, вертеться, как пес, пытающийся укусить собственный хвост.
Таким образом, обычно первым коаном является «изначальный лик» Хуэйнэна, «у» Чжаочжоу или «одна ладонь» Хакуина. Во время первой беседы сандзэн роси наставляет с неохотой принятого ученика искать свой «изначальный лик», или «аспект», то есть свою первичную природу, какая у него была до того, как отец и мать зачали его. Он должен вернуться, когда найдет ее, и предоставить какие-нибудь доказательства. Ему ни в коем случае нельзя обсуждать эту задачу с другими или искать их помощи. Когда он присоединится к другим монахам в содо, дзикидзицу, или «главный монах», вероятно, проинструктирует его в основах дзадзэн, показав, как правильно сидеть, и, возможно, посоветует вернуться к роси для сандзэн как можно быстрее и не терять ни одной возможности получить правильный взгляд на свой коан. Таким образом, размышляя о своем «изначальном лике», он пытается представить, как он выглядел до рождения или каким он является сейчас в самом центре своего существа, какова основополагающая реальность его существования помимо протяженности во времени и пространстве.
Он вскоре обнаруживает, что роси не терпит философских или других многословных ответов. Роси хочет, чтобы ему «показали». Ему нужно нечто конкретное, какое-то убедительное доказательство. Поэтому ученик начинает приносить такие «образцы реальности», как камни, листья, ветви и побеги, делать жесты руками – все, что он только может придумать. Но все это решительно отклоняется, пока ученик, неспособный больше ничего придумать, не исчерпывает возможности своего рассудка, – и тогда, безусловно, он начинает идти по правильному пути. Он «знает, что ничего не знает».
Если вступительным коаном является «у» Чжаочжоу, ученика просят разобраться, почему на вопрос «Обладает ли пес природой Будды?» Чжаочжоу ответил «у», то есть «нет». Роси просит показать ему это «нет». Китайская пословица гласит: «Нельзя рукоплескать одной рукой» [e], – поэтому Хакуин спросил: «Как звучит хлопок одной ладони?» Можно ли услышать то, что не производит звука? Можно ли извлечь звук из предмета, по которому нечем ударить? Можно ли получить какое-нибудь «знание» о своей собственной истинной природе? Какой дурацкий вопрос!
Так в конечном счете ученик начинает чувствовать себя круглым дураком – как если бы он был заточен в большую глыбу льда и не мог ни двигаться, ни думать. Он не знает совершенно ничего; весь мир, включая его самого, – это чудовищная груда чистого сомнения. Все, что он слышит, видит или чего касается, такое же непостижимое, как «ничто» или «хлопок одной ладони». Во время сандзэн у него совершенно нет слов. Он весь день ходит или сидит в «ясном оцепенении», осознавая все происходящее, механически реагируя на ситуации, но ничего не понимая.
Через некоторое время наступает момент, когда ледяная глыба вдруг разрушается и весь этот громадный ком непонятности оживает. Задача о «ком» или «чем» с ясностью видится абсурдной – этот вопрос изначально не имел никакого смысла. Не осталось никого, кто бы мог задать себе вопрос или ответить на него. Но при этом это ясное бессмыслие может смеяться и разговаривать, есть и пить, бегать туда-сюда, смотреть на землю и на небо, не чувствуя во всем этом никакой проблемы, никакого психологического узла. Узла нет, потому что «ум, стремящийся познать ум», или «“я”, стремящееся контролировать “я”», больше не существует, это была лишь абстракция. И когда этот тугой узел исчезает, с ним исчезает и чувство твердой самости, противостоящей остальному миру. Когда ученик пребывает в таком состоянии, роси достаточно одного взгляда на него, чтобы понять, что тот теперь готов начать полноценное обучение дзэн.
В том, что обучение дзэн может начаться лишь тогда, когда оно закончилось, на самом деле нет никакого парадокса. Ибо это всего лишь основополагающий принцип махаяны, согласно которому праджня ведет к каруне, пробуждение не может быть полным, если оно не подразумевает жизнь Бодхисаттвы, проявление «чудесного применения» Пустоты на благо всех живых существ.
На этом этапе роси начинает давать ученику коаны, требующие невозможных действий или решений, например:
«Вынь четыре района Токио из рукава».
«Останови тот корабль далеко в океане».
«Останови звон далекого колокола».
«Девушка переходит улицу. Она младшая или старшая сестра?»
«Хитроумность» таких коанов более очевидна, чем в случае вступительных вопросов, и они показывают ученику, что то, что является дилеммой для мыслей, не представляет препятствий для действий. Бумажный платок легко превращается в четыре района Токио, а задачу о младшей или старшей сестре ученик решает, пройдясь по комнате маленькими шажками, подражая девушке. Ведь такова абсолютная «таковость» девушки; она лишь относительно «сестра», «старшая» или «младшая». Вероятно, можно понять, почему человек, восемь лет практиковавший дзадзэн, сказал Р. Х. Блайсу, что «дзэн – это всего лишь ухищрения слов», ибо, по принципу извлечения одной колючки с помощью другой, дзэн высвобождает человека из путаницы, в которой он оказался из-за смешивания слов и идей с реальностью.
Продолжительная практика дзадзэн теперь дает ученику чистый, незасоренный ум, в который он может бросить коан, как камень в воду, и просто наблюдать за тем, что ум с ним делает. После решения каждого коана роси обычно просит подобрать стихотворение из «Дзэнрин кусю», которое выражает смысл коана. Используются также другие книги, и покойный Сокэйан Сасаки, работавший в Соединенных Штатах, обнаружил, что прекрасным руководством для этой цели может быть «Алиса в Стране Чудес»! В ходе работы ключевые коаны чередуются со вспомогательными, которые исследуют все предпосылки первых и позволяют ученику основательно познакомиться с каждой темой буддийской картины мира, представляя информацию так, чтобы он познал ее своими костями и нервами. Таким образом он учится мгновенно и без колебаний реагировать на ситуации повседневной жизни.
Последняя группа коанов связана с «Пятью Степенями» (яп. го-и) – схематическим изображением отношений между относительным и абсолютным знанием, вещами-событиями (кит. ши) и основополагающим принципом (кит. ли). Создателем этой схемы был Туншань (807–869), однако она возникла благодаря контактам дзэн со школой хуаянь (яп. кэгон), и доктрина Пяти Степеней тесно связана с четырехчастной доктриной Дхармадхату [165]. Степени часто изображают как относительные положения властителя и слуги или хозяина и гостя, которые соответственно символизируют основополагающий принцип и вещи-события. Таким образом, мы имеем: