Дверь пшикнула, закрываясь за стариком, и молодой человек остался в одиночестве. Он подошёл к роскошному кожаному креслу, стоящему у стола, и сел в него. Сложил руки на полированную столешницу, сцепив их, и о чем-то задумался.
— Мистер Чжоу, Вам вызов от абонента Призрак. Соединить? — раздался в интеркоме голос секретаря.
— Да.
Перед столом медленно появилась голограмма довольно молодого светловолосого человека, одетого в современный светлый костюм. На спокойном, умном лице неестественно выделялись глаза. Знающим людям не трудно было бы понять, что вместо них — биопротезы. В руках человек держал зажженную сигарету и периодически затягивался, выпуская облачка дыма.
— Приветствую Вас, мистер Чжоу. Операция стартовала успешно. Но меня терзают очень большие сомнения в успешности её завершения.
— Мистер Харпер, меня не интересуют ваши сомнения. Когда мы нанимали вас, расчет строился на том, что вы будете точно и в срок выполнять наши распоряжения, координировать работу подразделений, чтобы избежать дублирования и напрасной траты сил и ресурсов. Вы же постоянно оспариваете решения совета директоров и мои личные.
— Со всем уважением, Сэр, но если некоторые Ваши решения ошибочны, то я, как ответственный работник, должен предупредить Вас об этом, и я удивлен вашим раздражением. У нашей организации и так не самая лучшая репутация, и если всплывёт, что мы причастны к атаке на колонию, то я боюсь даже представить последствия.
— О возможных последствиях, мистер Харпер, позаботятся другие люди, это не ваша забота.
— И ещё, сэр. Я надеюсь, что вы довели до своих людей среди наёмников о необходимости аккуратного обращения с объектом.
— О каком объекте речь?
— О девочке. Её необходимо захватить, не нанеся никакого ущерба здоровью и психике. Она — ключ к могуществу Нашей расы. Гибель мисс Шепард неприемлема ни при каких обстоятельствах, сэр.
— Насколько она важна?
— Очень важна, сэр. Но о степени можно будет говорить только после того, как она окажется у нас.
— Что с её родителями?
— Я отдал приказ о необходимости, по возможности, сохранить им жизнь, но захват девочки важнее их судьбы.
— Это ваши проблемы, мистер Харпер. Я вообще считаю ваши попытки улучшить человеческую природу с помощью генов уникальных представителей нашей расы пустой тратой времени и ресурсов. Но дело ваше, пытайтесь. У вас всё?
— Да, сэр.
Голограмма гаснет.
Станция Кронос, штаб квартира Цербера
Он сидел в кресле, посреди строительного хлама — строящаяся станция была далека от завершения, но уже сейчас было ясно, что она замечательная и расположена крайне удачно. Он сидел и курил одну сигарету за другой, глядя пустым взглядом в пространство перед собой. Губы беззвучно шевелились, повторяя несколько фраз, и если бы рядом был ещё кто-нибудь, особенно умеющий по ним читать… но вокруг было пусто.
— Вот так я возвращаю долги друзьям, вот так… Что же, Джек, вот ты и докатился! Ты предал всё, во что верил, предал друзей, и за спасение собственной жизни отблагодаришь злом. Чёрт, ну почему я не послушал Михаила? Как же, возвышение человечества, могущество расы, бла-бла-бла… что дальше? Ты предашь это самое человечество? Себя ты уже предал, себя и друзей! Всё, во что ты верил, оказалось пустышкой — красивой картинкой, за которой скрывается жадный оскал корпораций. И дороги обратно нет… Тебя найдут. Если за пешкой-Грейсоном так охотятся, и ведь, рано или поздно, его найдут, то тебя — будет искать вся галактика. Сука… Блять… Ничего, Джек Харпер ещё побарахтается! Как же, решили всё свалить на меня? Не-ет… Как говорил Мишка: «Хуй вам!» Я ещё спляшу на ваших могилах и плюну на памятники! Я сам буду хозяином Цербера! Сам, единолично!
Глава 11. Сбывшийся сон
Женька (Мендуар, 22 августа 2366 г.)
Хмурое небо затянуто плотными серыми облаками и сыплет мелкой моросью. Такая погода стоит уже неделю. Почва промокла, и на каждом шагу хлюпает под ботинками. Бегу десять километров с выкладкой (хоть деда сейчас нет, тренировки никто не прекратил), рядом бегут Наин и Ферон. Тяжёлое дыхание, шлёпающие звуки шагов, за спиной пристёгнут на магнитных захватах верный «НК330», взятый у деда, и рюкзак с дежурным набором: аптечка, тесак, бинокль, бельё и комплект личной гигиены. На бедре — мой «Коготь» в ножнах, на поясе — чехол с термоклипсами и чуть больший контейнер с биметаллической пудрой. Вес, вроде, небольшой, но после почти восьми километров уже напоминает о себе. Вдалеке, сквозь туман и дождь, проявляется дом — там душ и завтрак.
Подбегая, видим Дениса и Лёшку — они отрабатывают бой на ножах. Мелькают руки, тела двигаются так, как будто у братьев больше суставов, чем есть на самом деле — Тольятова школа. От тяжёлого десантного ножа с молекулярной заточкой в опытных руках не спасёт в ближнем бою даже средняя броня. Удар в стык пластин — и ты труп, ведь кинетический щит пропускает такие удары. Пробегаем мимо. Братья салютуют нам ножами. Они выглядят, как тигры, только один в синюю, а другой — в зелёную полоску. Бегущие, и я в том числе, подымают в ответ правую руку. Вот и дом. Ребята разбегаются к байкам и разлетаются по домам; Джинни, сделав прыжок через забор, убегает к себе.
Мы с Наин, улыбнувшись друг другу, вместе идём к нам. Дома стоит приятный запах сырников — мамочки расстарались. Они сидят рядом за столом, рассматривая какой-то новый журнал в датападе. На столе — большущее блюдо с сырниками и розетка со сметаной. Странно, но у турианцев, на Палавене, молочные продукты не в почёте, а здесь они их, тем не менее, уплетают с удовольствием. Вообще, наши турианцы, с Мендуара, в среднем сильнее, выше и тяжелее своих сородичей. Причину еще ищут, но, похоже, дело в другом рационе питания — здесь он очень близок к человеческому, за исключением лишь нескольких видов продуктов, токсичных для них. Птицами взлетаем с Наин наверх и, быстро скинув снарягу, лезем в душ. Моя маленькая душевая уже тесна для нас, но сейчас не до того, надо быстро помыться — и за стол. Голодные проглоты, в виде братьев, могут умять все сырники запросто… нам не жалко, но если будем ждать, пока приготовят ещё, то истечем слюнями. Выпадаем из душевой, берём в шкафу бельё — у меня, как и у Наин, есть запасное для сестры. Берём халаты, благо они у нас одинаковые, идём вниз. Мимо пролетает, завывая сиреной, Иван и уносится на кухню. Оттуда маминым голосом летит такое знакомое:
— Младший необученный! Стоять, кру-угом! Выйди и зайди, как положено.
Пока младший выполняет распоряжение матушки, мы спокойно заходим на кухню, здороваемся и садимся за стол.
— Вот, брал бы пример с сестёр! Спокойно зашли, спокойно сели, а у тебя вечно шило в одном месте.
Ванька сидит с румянцем на щеках и смущением в чувствах, а матери веселятся в душе, но не подают вида.
— Мама шутит, младший! — говорю и обнимаю брата. Он смотрит на меня, я улыбаюсь. В его чувствах мелькает обида, сменяющаяся возмущением маминым коварством.
— Мама! — восклицает он. — Это правда? — дружный смех разносится по кухне.
— Ешь давай, неугомонный, — отвечает мама.
Только собираюсь заняться сырниками, как чувствую лёгкую обиду и слышу сбоку голос:
— А меня? — рядом стоит Сэй и внимательно смотрит на меня.
— Что «тебя», Кнопка?
— Как «что»? Обнять и поцеловать! — сгребаю мелкую в охапку, сажаю на колени и, после обязательного поцелуя, начинаем дружно есть сырники, которые с невероятной скоростью исчезают с блюда. Недавно стала ловить себя на том, что мне очень нравится возиться с мелкими. Сэй почти сразу заметила мою слабость и начала вить из меня верёвки, а я ей это позволяю, даже самой удивительно… эх-х, сколько мне открытий чудных…
— Чем собираетесь заниматься дальше? — спрашивает Каади.
— На охоту пойду, только отца дождусь. Надо калибровку карабину сделать — что-то разлёт большой стал.
— Большой — это сколько?
— 0,25 на восемьсот метров основным и 0,15 на полтора километра крупным.
— Но это же нормально! У армейских систем, по-моему, больше? Или я не права?
— Права, мамочка, но у меня не армейская система, и некалиброванный ствол подвержен износу, а это влечёт за собой ещё больший разлёт. Так что лучше калибровать стволы почаще, тогда на дольше хватит карабина. Да и стрелять лучше издалека, там у меня преимущество. Можно сделать несколько выстрелов подряд.
— Тебя погода не пугает? — спрашивает Наин.
— Нормальная погода. Дождя нет, а в предгорьях и на плоскогорье почва каменистая — там не промокну. Очень хочу третью шкуру снуфла для шубы, а близко остался только молодняк, у них шкура чёрно-серая. Пойду искать чёрно-коричневую, как две другие.
— Ну, дело твоё, мы лучше дома в карты поиграем.
— Вы же меня не зовёте!
— Так с тобой не интересно, ты всё время выигрываешь…
Есть такое преимущество у меня — используя абсолютную память, я уже через пять минут знала на память все рубашки у карт в колоде, ведь, несмотря на почти полную идентичность, мельчайшие штрихи есть у любой вещи. Мне достаточно. Один раз даже съездила с отцом в преферанс клуб, выиграла и там, причём у всех. Народ проникся… И больше играть меня не звали.
Из прихожей слышны голоса братьев. Заглянув к нам, эти «тигры» полосатые уматывают в душ, по пути обсуждая какие-то подробности собственного спарринга. В воздухе мелькает тень — и во двор опускается летун. Отцы прилетели.
— Что тут у нас? — интересуется Михаил, заходя в кухню и при этом потирая руки. — О, сырнички, прелесть какая, обожаю!
— Поддерживаю, — говорит Дакар и плюхается на стул, тот под ним жалобно скрипит.
— Оны, такыэ фкуфные. — говорит с набитым ртом Сэй с моих колен. Доедает сырник и, отдуваясь, наваливается на меня, провожая взглядом сырники, поедаемые отцами.
— Уфф. Больше не могу, не лезут, нет места в животе… — бухтит сестра, потирая своё раздувшееся брюшко.
— Иди умойся, чудушко, — ссаживаю Сэй с колен и отправляю в уборную. — Вся моська в сметане — ты, Сэй, как будто лицо в неё макнула.