— Да ты Видящая, Женька… — тихо говорит Рэй.
— Видящая? — вскинулась мама.
— В нашем народе изредка рождаются те, кто может видеть грядущее. Их видения расплывчаты, смутны, зачастую противоречивы, но они с возрастом учатся извлекать пользу из своих снов. Предупреждают других о грозящих им опасностях, и ещё у них чрезвычайно развита интуиция, вот их то и называют Видящие.
Мама подошла ко мне, обняла и тихим срывающимся голосом сказала: — Мало тебе, моя маленькая, твоей памяти с эмпатией, так ещё и эта дрянь! Кто же так не любит тебя на небесах, что взвалил на тебя это всё? — обнимаю её в ответ, прижимаюсь покрепче и про себя говорю: «Я знаю, кто, но не скажу тебе, мамочка, никогда не скажу, эта ноша не для твоих плеч. Буду тащить сама этот груз». Ну и дары мне от «голоса» достались… то ли дары, то ли проклятья!
Слышу пиликанье терминала, выныриваю из воспоминаний. 6:45 утра, через 15 минут подъедут Таниры, и вперёд, в бассейн, учить плавать Хэма и Тама.
Наконец-то, сдвинулось дело! Там поплыл, пока осторожно, не заплывая на глубину, но уже вполне уверенно. Хэм, глядя на такое дело, казалось, удвоил усилия, стиснув зубы, и периодически я слышала, как он шептал лёжа на спине: «Я не боюсь, не боюсь…».
Дядя Дак строчил что-то в своём датападе, делал инструметроном снимки, наговаривал в него, пыхая вокруг озабоченностью, перемешанной с удивлением и восторгом. Я подплыла к Хэму, подложила руку ему под голову и стала тихим, ровным голосом успокаивать парня.
— Хэм, успокойся, расслабься. Ты напряжён, и поэтому не можешь просто лежать на воде. Слушай мой голос, я попробую тебе помочь… — ох, в который уже раз!
— Помнишь, мы летом на рыбалку ходили?
— Это когда ты на братьев Ваську науськала? Как же, такое разве забудешь! — пыхнул весельем Хэм.
— Да. А помнишь, как мы тогда на берегу в траве лежали и, глядя на облака, придумывали, на что они похожи?
— Ага, помню! Ты ещё земных зверей называла, и все удивлялись, откуда ты их столько знаешь.
— Вот. А сейчас — закрой глаза! Закрыл?
— Да, закрыл.
— Вспоминай тот день. Представь, что ты лежишь на траве и смотришь в синее-синее небо, по нему плывут облака…
Парень расслабился, в эмоциях наступил покой, руки и ноги всплыли и закачались на поверхности.
— Представил, вот одно похожее на… как его… а вспомнил, слона!
— Молодец! Что ты сейчас чувствуешь? — спросила я, но прекрасно знала, что в чувствах Хэма царит безмятежность и покой. Я придерживала его голову кончиками пальцев, и он тихо плыл за мной по мелководью бассейна.
— Женька, — прошептал Хэм, — Лисёнок! Я как будто лечу, это так здорово!
— Ты не летишь, Хэм, ты плывёшь.
— Плыву?!
— Плывёшь, Хэм, плывёшь.
Тут меня накрыло таким сильным чувством восторга, и внутри как будто натянулась и с тонким звоном лопнула какая-то струна. Я почувствовала, как изнутри меня волной подымается ответное чувство дикой неудержимой радости. Я громко засмеялась, рядом смеялась и кричала Наин, Там свистел и улюлюкал.
— Лисёнок, поплыли на глубину, — тихо сказал Хэм.
— А ты не испугаешься?
— Я больше не боюсь, совсем не боюсь, Женька!
Хэм перевернулся в воде и не совсем умело, фыркая и брызгая водой, поплыл к глубокой части бассейна. Я бросилась его догонять, ведь, если он снова испугается, мне будет сложно его вытащить. Блин, да он с ума сошел! Догнала я его только над самой глубиной, он опустил лицо в воду и так лежал на воде. Поднырнув под него, увидела полный восторга взгляд голубых глаз, устремлённых вниз, в глубину воды. Хэм, улыбаясь, смотрел на меня. Я подплыла вплотную, купаясь в чувстве восторга и благодарности юного турианца. Вынырнула рядом, Хэм поднял голову, фыркнул и улыбнулся.
— Это так прекрасно, Лисёнок, это… это так здорово — плавать! Почти как летать!
— Поплыли к выходу Хэм. Тебе на сегодня хватит.
— Как скажешь, Жень.
Выбравшись из бассейна, натолкнулась на задумчивый взгляд Дакара, в эмоциях доктора царили покой и, кажется, обречённость. Подошла к нему и, глядя в яркие синие глаза, спросила:
— Дядя Дак, у меня всё получилось! Ты видишь?
— Да, Женька, вижу! И ещё я вижу, что твой опыт нельзя распространить.
— Почему?
— Потому что я не знаю других эмпатов ни среди людей, ни азари, ни, тем более, среди турианцев. Я даже не слышал об их существовании, а ты одна не сможешь научить целую расу.
— Но парни сами преодолели свой страх, сами! Я лишь помогла им!
— Нет, Женька, не сами! Это ты победила их страх, ты, и никто другой. Прибор показал это отчётливо.
— И что мне делать дальше? Я думала, этот опыт может пригодиться всем турианцам… А получается, что он бесполезен. Я ведь не смогу обучить вас всех!
— Нет, не сможешь. И не надо. Хватит того, что ты научила моих парней и Наин. А все остальные… Что же, наша раса никогда не умела плавать и, я думаю, проживет и дальше без этого умения. Отчёт я отсылать не буду. Он лишь привлечёт к тебе ненужное внимание. Поехали домой, Женька.
Вернувшись, всей компанией зашли в дом к Танирам. Наин с порога, едва сняв обувь, бросилась к Каади.
— Мама, мамочка! У неё получилось, получилось! Они поплыли и Хэмэ, и Тамэ, это ведь так здорово! Правда, мамочка?!
— Правда, солнышко, — Каади вышла в прихожую и с любопытством посмотрела на нас. — Дети, вас можно поздравить с успехом?
Тамил при этом принял горделивую позу, прям римский сенатор, сложил на груди руки и, глядя в пространство, заявил: — Да, матушка, я научился плавать!
Хэм же просто подошел к матери и, глядя на неё совершенно счастливыми глазами, тихим голосом сказал: — Мамочка, это просто здорово! Это — как летать, я просто не знаю, как тебе рассказать о том, что чувствую! Расправляешь руки и летишь, а внизу синяя даль, и так легко-легко…
Каади обняла старшего сына, прижалась щекой к его голове и сказала: — Умница, сын.
— Это не я, мам, это всё она, наша Женька!
Сидим на кухне за столом, пьём эрг (такой турианский фруктовый чай) с булочками. Каади с любовью в чувствах смотрит на нас всех, уплетающих булки за обе щёки, и на сумрачного, задумчивого Дакара, застывшего изваянием с булочкой в одной руке и чашкой эрга в другой, невидящим взглядом синих глаз уставившегося в пространство.
— Ты составил отчёт, Дакар?
Дакар вздрогнул, сфокусировал взгляд на жене и тихим голосом ответил. — Да, Каади, но отправлять его бессмысленно.
— Почему?
— Потому, что у нас нет другой Евгении Шепард. Ни у нас, ни у кого-то другого. А без неё вся затея — это пустая трата времени. Я решил не привлекать к ней повышенное внимание наших иерархов, а то и матриархов азари. Если информация всплывёт (а она всплывёт!)… это совсем не то, что нужно Женьке сейчас, да и в будущем тоже.
— А отсюда она не уйдёт?
— Вряд ли, но, на всякий случай, я поговорю с Рэйан и Михаилом. Ну, и Таэля стоит подключить, он большой мастер по сокрытию на ровном месте разной информации.
— Тебе виднее, Дак. Делай, как считаешь нужным.
Каади посмотрела на меня с необычным тёплым чувством: — Спасибо тебе, малышка, ты умница.
Я вся прям засмущалась, даже, кажется, покраснела…
— Да ну, ерунда! Вы же друзья, а для друзей всё, что в наших силах. Так говорит мой папка.
— Хорошее жизненное кредо! Держись его! — говорит Дак и проводит рукой по моим волосам.
Из прихожей слышится пиликанье дверного звонка, Хэм и Там срываются из-за стола и бегом уносятся в прихожую. Слышится шипение дверей и громкий голос Дениски.
— Ну? Есть движуха?
— А то! Мы научились, оба! — слышится голос Тамила.
— Честно? — уже Лёшкин голос. — Ну, красавчики! А-а-а! Молодцы какие! Держи пять, братуха! — слышны хлопки ладоней и громкий дружный смех четверых парней.
Шею обвивают тонкие руки, и к щеке прижимается жесткая горячая щека Наин: — Пойдем ко мне в комнату, на Базике поболтаем. Мне практиковаться надо, так Риэн говорит. Идешь?
— Да, идём.
01 января 2359 г., 1:15
Я смотрю в окно, там снова идёт снег. Крупные, мягкие снежинки, медленно кружась, покрывают всё вокруг пушистым белым одеялом. Вот и отметили наступление нового, пятьдесят девятого года. Крича и смеясь, бегали вокруг нашей елки, пускали фейерверки, жгли факелы и пели песни. Было легко, и мной владела какая-то мягкая безмятежность. Вот уже неделя, как мне перестал сниться мой страшный сон. Я подумала, что, возможно, всё ещё обойдется, ну не может быть только плохое в жизни!
Хэймон сделал мне великолепный подарок на Новый Год, сказал, что растряс свою копилку, попросил денег у отца, уговорил мать и вместе с ней в Гагарине в оружейной лавке купил мне охотничий нож! Подобрал рукоятку хоть и на вырост, но вполне мне по руке. Наверное, Каади помогла. По слегка изогнутому, чёрного металла лезвию, длиной сантиметров 12–13, шёл замысловатый рисунок из тонких серебристых линий, свивавшийся ближе к гарде в надпись на турианском: «коготь». Рукоять удобного хвата, из красноватого полированного дерева. На торце рукояти — голова мифологического оскалившегося зверя. Ножны из коричневой кожи, с ремешками крепления к руке или ноге. Я теперь всегда хожу с ним. У нас это привычно, Мендуар — молодая колония, и здесь с оружием ходят все: и дети, и взрослые. В пяти километрах от города начинается натуральная дикая территория, и диким зверьём в городской черте никого не удивишь. Братья с семи лет ходят с лёгкими пистолетами, это такой аккумуляторный рельсотрон, с десятью зарядами в обойме, пули 10 мм, конические, с насечками. Начальная скорость пули — всего 300 м/с, что не даёт сильной отдачи, но останавливающее действие колоссальное. При попадании пуля сминается в блин диаметром 20–22 мм, и я лично видела, как такая пуля переломила доску-пятидесятку. Что будет с тем же снуфлом от попадания двух-трёх таких пуль, объяснять не надо. Кстати, за все тринадцать лет существования колонии, колонисты ни разу не стреляли друг в друга из оружия, ни взрослые, ни дети. Вот интересно, что ответили бы на это поборники запрета на владение оружием населения в той России из прошлой жизни…