И я ему даже благодарен был. Напряжение нарастало и молчание, нарушаемое лишь ругательствами капитана, обстановку лишь накаляло. Дождь превратился в ливень и видимость вообще пропала. Я и без того уже не понимал где мы, теперь же мы мчались реально сквозь воду.
— Юра я, — признался дедок и наигранно нахмурился. — Юрий Федорович Алексеев. Жоржем меня прозвали за страсть к бабам. И французскому языку. Шибко они велись на все эти пардоньте и эскузэ муа пиж ву впердолить, — закончил он объяснение снова демоническим хохотом, перешедшим в кашель.
В глазах графа вспыхнула ностальгия, но тут же погасла, потому что нас опять подбросило вверх и, кажется, оторвало от поверхности воды. Наш летучий голландец плюхнулся обратно, и всех раскидало по рубке, завершив обсуждение бурной молодости пирата. Может там то он палец и потерял...
Затрещала судовая рация. Тон с той стороны был удивленный и сейчас удалось разобрать несколько слов, сводящихся примерно к одному. Какого хрена мы делаем там. И что нам нужно тут же разворачиваться и сваливать к матерям.
— А вот сейчас весело будет, — подмигнул нам Жорж и вышел на связь с береговой охраной: — Пан-пан, пан-пан, пан-пан. Это Стремительный, прием. Нужен проход в доки, у нас поломка. Нужен проход, поломка. Днище пробило! Повторяю, пробило днище!
— Алексеев! — заорало в ответ, затем зашуршало помехами и более спокойно продолжили: — Береговая охрана, прием. Створки ворот уже закрываются. Проход невозможен. Невозможен, как поняли, прием!
Пока капитан обдумывал как изящнее послать береговую охрану, та снова ожила и добавила:
— Разобьетесь к ебеням! Прием!
— Васильев, старый хрен! — гаркнул дедок в переговорное устройство, которое и оказалось той самой тангентой. — Я по любому разобьюсь! Днище говорю пробило, ты глухой штоль? Пан-пан, ёпт! Успею пройти, пусть притормозят, не бзди! Прием!
— Вы там совсем сдурели? — возмутился эфир новым голосом. — Это судопропускное сооружение эс один, прием! У меня батопорты четыре тыщи тонн весят, как я вам их приторможу? Разворачивайтесь, Стремительный! Прием!
Капитан хмыкнул и втопил на полную, уложив рычаг до упора. Корабль вздрогнул, но ходу реально прибавил. По внутренней связи сразу прозвучало радостное от Карла:
— Пошел черный дым, огня нет!
— Лима, Алекссев, сигнал Лима, мать твою! Остановись, — отреагировало на наше ускорение с берега.
— Сигнал Дельта, ёпт, сигнал Дельта! — жизнерадостно прокричал дедок. — Пройду! Да хрен я уже остановлюсь, ребятки. Держите створки!
Тут мы все увидели предмет спора. На адски качающемся горизонте забелела громадная конструкция. От двухсотметрового прохода осталась считай что щель. Ещё достаточная для прохода судна и в пять раз больше, но нас так болтало по волнам, что попасть на ту сторону казалось нереальным.
Если нас приложит об эти четыре тысячи тонн, места мокрого же не останется.
— Стремительный, ты долбанутый! Я снимаю с себя ответственность! — истерично завопили с сооружения.
— Да выкуси ты свою ответственность! — ответил капитан, но хоть не по связи, туда он вежливо сообщил: — Это Стремительный, прием. Принято. Иду на таран, ахах!
Мы все похватались кто за что. Попрощались друг с другом многозначительными взглядами. Жорж, управляясь одной рукой, второй достал фляжку и сделал несколько мощных глотков. Прочистил горло, занюхнул подмышкой и закурил сигарету, пережав её зубами в оскале.
— Эй, весельчак! — перекошенная радостная рожа повернулась ко мне. — Что-то тихо тут, давай сигналь. Продолжительными, пока не прорвемся!
Пока я оглядывался в поисках рычага, который почему-то в моем воображении должен был выглядеть как в старых паровозах, капитан вдарил по ещё одной кнопке, утопив её и прижимая. Снаружи раздался гудок, громкостью перекрывающий даже буйство стихии.
Показав мне как долго и часто сигналить, дедок полностью переключился на управление. Даже распухший от употребления нос заострился, а профиль его стал хищным. Так мы и понеслись на морские ворота, оглашая на всю округу, что мы ещё живы.
Хотя не заметить наше переливающееся включенными прожекторами суденышко было сложно. Рация ещё похрипела матом, но я уже ничего не слышал. Дед затянул залихватскую песню похожую на «Врагу не сдается наш гордый Варяг», но и этих слов было не разобрать среди рёва моря и беспрестанного гудения сигнала.
Створки приближались, как показалось всё быстрее. Судно кидало из стороны в сторону по волнам, штурмующим грозное оградительное сооружение. Снова стало жарко, мокрая одежда липла к горячей коже, разодранные руки саднили, а булки сжались так крепко, что могли перекусить лом.
Как мы проскочили, я не увидел. Кажется, зажмурился от очередного броска на волне. Все разом загомонили и я с удивлением увидел, что мы уже за пределом ворот.
Мою руку дедок аккуратно убрал с кнопки сигнала, которую я по-прежнему вдавливал.
— Алексеев, мать твою! Ты псих! — сдавленным и восхищенным голосом сообщили из береговой охраны.
— Вы там все психи! Вы что в эфире устроили? Уйдите нахрен с аварийного канала! — вторгся новый участник глубоким басом: — Это морской порт, прием. Стремительному. Следуйте до седьмого фарватера и сворачивайте в Ломоносовскую гавань. Повторяю...
Были бы фуражки, мы бы их в воздух подкинули. Мы принялись счастливо обниматься и поздравлять друг друга со вторым, а то и третьим за этот вечер, рождением. Ликовали мы недолго, скорость снизилась, а капитан хмыкнул:
— Так, мамзельки, фарватер в трех километрах от острова, я приглушил ход, но времени у вас мало. Как пройдем Кроншлот, будьте готовы сигать. У вас полчаса, может чуть больше.
Глеб на секунду растерялся, словно забыл зачем мы вообще сюда явились. Наступившее облегчение тут же сменилось новой тревогой. И мы рванули под палубу, облачаться в подводную амуницию.
В усмиренном дамбой заливе не так нещадно шатало и после шторма это уже казалось ровной землей. Примчался Карл с горящими глазами и перепачканный сажей. Вот кому, а здоровяку наша прогулка пришлась по вкусу.
К моменту, когда Жорж подал сигнал, мы уже молчаливо сидели на корме в полной готовности. Глеб как раз перепроверил баллоны с кислородом и сцепку, когда мотор заглох.
Нас скрывала темнота. Капитан вырубил почти все огни, оставив только передний, над головой стояла непроглядная чернота, молнии ушли на юг, а поднимать вертушки в такую погоду ради одного безумного старика никто не стал.
Знак и мы один за одним с бульканьем попрыгали за борт, погружаясь в воду. Остался только совсем слабый свет небольшого экрана устройства, закрепленного на руке. Эхолот, навигатор и маячок с отметками остальных. Чудо-техника вела нас в абсолютной тьме.
Преодолев течение глубокого фарватера, мы вышли на малую глубину и устремились к цели, как стая рыб. Шли кучно, так велели инквизиторы, защищая нас от неведомой угрозы. Кто водится тут нам так и не сказали. Меньше знаешь, крепче сжимается, нда.
Под водой, несмотря на отсутствие видимости и неясную угрозу, было спокойнее. Звуки почти заглохли, превратившись в слабые шумы, волнение уменьшилось и скорее убаюкивало. Только холод пробирался даже сквозь гидрокостюм.
Мы продвигались и оставалось сотня метров, когда сквозь толщу воды в ушах замычало. Я покрутил головой, но ничего есественно не увидел. Сразу же стихия перестала казаться приятной.
Все точки на экране были на месте. Я чуть отдалил масштаб и чуть не забыл как дышать. Объект, размером с наше судно, приближался слева, перемещаясь по дну. Отметка расстояния стремительно уменьшалась, что происходит я не знал.
Впереди вспыхнуло, кратко и неярко. Печать. За этим последовал утробный звук, будто кита поимели торпедой. Точки заметались, я направился к той, что начала отставать и уходить с курса, Герману.
На графа я наткнулся, выставив руки вперед. Он задергался и с перепугу пошел на дно, не сообразив что его схватило. Пришлось подхватывать его и приближаться вплотную. Из-за маски на меня уставились огромные глаза. Герман начал усиленно подавать знаки, проводя рукой по горлу.
Я мотал головой, посматривая на экран. Здоровенная хрень, кем бы она не была, пропала. И слава яйцам, что не видно ничего. Инквизиторы справились, а это главное.
Махнув рукой графу следовать за собой, я для убедительности протащил его пару метров, пока он не сделал знак, что сам может плыть. Паника под водой страшная штука, кислород улетает с бешеной скоростью, ты теряешься в пространстве, цепенеешь и идешь на дно.
Судя по отметкам остальные были в порядке и продолжили движение к отмеченным координатам.
Жаль конечно, что мы оказались под водой без связи, но переговоры могли перехватить. Одно дело непонятные звуки, да ещё и в шторм, а другое — человеческая речь.
Когда мы добрались до своих, то те уже разведали, что на поверхности. Глеб показал большой палец и знак вверх. Вынырнул я с ещё одним облегчением. Ночная водная стихия не очень мне понравилась. Даже с учетом того, что мы среди цивилизации, жутковато там было. Никогда не было у меня фобии, но и таких водных приключений тоже.
Пожалуй, в ближайшее время воздержусь от морских прогулок.
Берег был в тени. Кустарник спускался прямо к воде и прикрывал нас от луча маяка, стоявшего рядом. Наши головы болтались на водной глади, как поплавки и раздавался тревожный шепот.
— Что это было такое? — Семён старался скрыть кашель, давясь им.
— Отогнали, не дрейфь, — успокаивал его наставник, поочередно приближаясь к каждому и проверяя состояние. — Ну, все готовы? Ноги там, руки, не свело?
Выяснив, что ничего не свело и не откусило, он хлопнул по спине Карла. Тот дождался, пока луч уйдет в сторону и ловко выпрыгнул, шустро перебежав короткое открытое пространство.
За небольшим участком, усыпанным камнями, находились заросли повыше, а за ними маячила полуразрушенная стена. Крайне удачное место для высадки, хоть и не одно такое. Меня удивляло, что тут нет ни охраны, ни датчиков хоть каких простых. Это подтверждали снимки и показания устройства, которым мы просканировали весь берег, едва поднявшись на поверхность.