Причина непонимания зрителем современной живописи. Провокация критики. Что такое искусство? Европа и Россия в живописи. Линия. Краска. Поверхность. Понятие фактуры. Кубизм, как учение о поверхности. Футуризм.
О влиянии технических изобретений на современную поэзию. Рейсы гигантов-пароходов, пробеги автомобилей, пролеты аэропланов, сокращая землю, дают новое представление о современном мире. Новый человек. Новая форма жизни. Новые понятия о красоте. Аэропланы, моторы, пропеллеры, автомобили, кино, культура – в стихах футуристов. Словострой мастерства.
Квазимодо. Критика. Вульгарность. Мы – в микроскопах науки. Город – дирижер. Группировка художественных сект. Достижения футуризма сегодня. Русские футуристы: Д. Бурлюк, Василий Каменский, Игорь Северянин, Хлебников, Н. Бурлюк, Крученых, В. Лившиц. Различие в достижениях, позволяющее говорить о силе каждого. Идея футуризма, как ценный вклад в идущую историю человечества.
Возле здания Политехнического музея, перед началом, творилось небывалое: огромная безбилетная толпа молодежи осаждала штурмом входы.
Усиленный наряд конной полиции «водворял порядок».
Шум. Крики. Давка.
Подобного зрелища до нас писатели никогда не видали и видеть не могли, т. к. с толпой, с массой связаны не были, пребывая в одиночестве кабинетов.
В совершенно переполненном зале аудитории гудело праздничное, разгульное состояние молодых умов. Чувствовался сухой порох дружественной части и злые усмешки враждебного лагеря.
Перед выходом нашим на эстраду, сторож принес поднос с двадцатью стаканами чая.
Даже горячий чай аудитория встретила горячими аплодисментами.
А когда вышли мы (Маяковский. – в желтом распашоне, в цилиндре на затылке, Бурлюк – в сюртуке и желтом жилете, с расписным лицом, я – с желтыми нашивками на пиджаке и с нарисованным аэропланом на лбу), когда прежде всего сели пить чай, – аудитория гремела, шумела, орала, свистала, вставала, садилась, хлопала в ладоши, веселилась.
Дежурная полиция растерянно смотрела на весь этот взбудараженный ад, не знала, что делать.
Какая-то девица крикнула:
– Тоже хочу чаю.
Я любезно поднес, при общем одобрении,
Наконец, я начал:
– Мы, гениальные дети современности, пришли к вам в гости, чтобы на чашу весов действительности положить свое слово футуризма.
Дальше, согласно программе, и не согласно, говорил, что требовалось от футуриста, раскрывающего основные идеи нашего движения, поднятого в 1909 году, в Петербурге и позже утверждённого нашей «Пощечиной общественному вкусу».
Мне кричали:
– А почему у вас на лбу аэроплан?
Отвечал:
– Это знак всемирной динамики.
Я развивал мысль о том, что мы – первые поэты в мире, которые не ограничиваются печатаньем стихов для книжных магазинов, а несут свое новое искусство в массы, на улицу, на площади, на эстрады, желая широко демократизировать свое мастерство и тем украсить, орадостить, окрылить самую жизнь, замызганную, изгаженную буржуазно-мещанской пошлостью, мерзостью запустенья, глупостью, отсталостью, невежеством и мертвецким смрадом старого «искусства богадельни». И это в наше динамическое время, когда мы пережили революцию, когда над головами дрожит воздух, провинченный аэропланами, когда мы все полны ощущения мирового динамизма, когда современность диктует быть новыми людьми и по-новому понимать жизнь и искусство.
Мне кричали;
– Вы поете песни Маринетта!
Отвечал:
– Вздор! Провокация! Маринетти главный удар направляет против музеев Италии, а мы свой Политехнический музей приветствуем! (Гром аплодисментов). Я был в Италии и понимаю бунт итальянских футуристов: там лучшие города превращены в сплошные кладбища музеев, паноптикумов, антикварных лавок, там торгуют античной тысячелетней историей, там могилами прошлого задавлена современность. Вот откуда– из катакомб Рима – несутся песни Маринетти, желающего разрушить музеи и библиотеки, прославляющего войну, как единственную гигиену мира. А мы никакой войны между народами не желаем! (Крики: Правильно!). Мы поем свои собственные песни о торжестве современности над рухлядью обывательского, безотрадного бытия. Мы с удовольствием отпеваем покойников дохлого искусства уездной России. Мы – поэты-футуристы, живые, трепетные, сегодняшние, работающие, как моторы, во имя энтузиазма молодости и во славу футуризма, мы будем очень счастливы вооружить вас, друзья современности, своими великолепными идеями. (Грохот ладош. Крики: «Да здравствует футуризм»! Из первых рядов – шипенье, циканье. Снова крики: «Долой футуризм! Довольно!» Свистки, заглушаемые бурей аплодисментов. Сумбурное сражение меж молодежью с боков и галерки и публикой партера).
Дальше выступил Маяковский, проглотив разом стакан чаю перед началом слов;
– Вы знаете – что такое красота? Вы думаете – это розовая девушка прижалась к белой колонне и смотрит в пустой парк? Так изображают красоту на картинах старики – «передвижники».
Крики:
– Не учите! Довольно!
– Браво! Продолжайте!
– И почему вы одеты в желтую кофту?
Маяковский спокойно:
– Чтобы не походить на вас. (Аплодисменты). Всеми средствами мы, футуристы, боремся против вульгарности и мещанских шаблонов, как берем за глотку газетных критиков и прочих профессоров дрянной литературы. Что такое красота? По-нашему – это живая жизнь городской массы, это – улицы, по которым бегут трамваи, автомобили, грузовики, отражаясь в зеркальных окнах и вывесках громадных магазинов. Красота – это не воспоминания старушек и старичков, утирающих слезы платочками, а это – современный город-дирижер, растущий в небоскребы, курящий фабричными трубами, лезущий по лифтам на восьмые этажи. Красота – это микроскоп в руках науки, где миллионные точки бацилл изображают мещан и кретинов.
Крик:
– А вы кого изображаете в микроскопах?
Маяковский:
– Мы ни в какие микроскопы не влазим. (Смех. Хлопки. Шум).
Поэт говорит дальше б взаимоотношении сил современной жизни, о разделе классовых интересов и в связи. с этим о группировках «художественных» обособленных сект, которые давят друг друга своей жуткой бездарностью, вульгарностью, «половым бессилием».
Крик:,
– А вы не страдаете?
Маяковский:
– Не судите, милый, по себе. (Смех). Только футуризм вас вылечит. (Смех. Хлопки).
Оратор утверждает, что возрастающее движение футуризма сдвинуло жизнь, что – в борьбе с буржуазно-мещанскими взглядами на жизнь и искусство футуристы остались и останутся победителями, что отныне влияние футуризма вошло в сознанье каждого современного человека, что до сих пор никакого влияния на общество прежние писатели не оказывали, что декаденские стихи разных бальмонтов со строками:
Любите, любите, любите, любите,
Любите, любите любовь, –
просто идиотство и тупость.
Крик:
– А вы лучше?
– Докажу:
Я вышел на площадь,
Выжженный квартал
Надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно – у меня изо рта
Шевелит ногами непрожеванный крик.
Дальше Маяковский дал меткую характеристику каждого из поэтов-футуристов, блеснув великолепной памятью: – прочитал с мастерством ряд стихотворных наших работ.
Третьим выступил Давид Бурлюк, иллюстрируя свой доклад диапозитивными, снимками на экране.
В зале потушили электричество.
На экране появилась серая фотография каких-то сугубо-провинциальных супругов, типа мелких торговцев.
Раздался хохот:
– Кто это?
Бурлюк, не поворачиваясь к экрану, умышленно сладеньким голосом начал:
– Перед вами – картина кисти Рафаэля.
Снова хохот:
– Неужели?
Тогда Бурлюк, кокетливо повернувшись к экрану, посмотрел в лорнет:
– Ах, виноват. Это карточка одного уездного фотографа из Соликамска. Но, право-же, эта милая супружеская чета вам понятнее и ближе икон Рафаэля.
Голос из темноты:
– Рафаэль лучше. (Смех).
Бурлюк:
– В самом деле? (Смех). Но ведь Рафаэль занимался искусством, а искусство – вещь спорная, условная и жестокая. Рафаэль был одержим религиозными чувствами и делал картины для Ватикана. Четыреста лет тому назад разрешалось быть Рафаэлем и Леонардо да Винчи – ведь тогда, кроме римского папы да нескольких мадонн, вообще ничего хорошего не было, но теперь?.. Позвольте опомниться! Где мы, кто мы? Позвольте представиться:
Голос:
– Позволяем.
Бурлюк:
– Мерси за любезность. (Смех). Теперь, ныне, сегодня, сейчас – перед вами, современниками, выступают ваши апостолы, ваши поэты, ваши футуристы, воспевающие культуру городов, мировую динамику, массовое движение, изобретения, открытия, радио, кино, аэропланы, машины, электричество, экспрессы, – словом все, что дает нового современность. И мы полагаем, что вы должны требовать от искусства смелого отраженья действительности. А когда мы даем вам не Рафаэля, а динамическое построение картины, невиданную композицию красочных линий, сдвиги и разложенье плоскостей, опыты конструктивизма, введение новых матерьялов в работу, когда даем вам на показ всю лабораторию наших исканий, – вы заявляете, что футуристические картины мало понятны. Еще бы! После Айвазовского и Репина увидеть на полотне бегущего человека с двенадцатью ногами, – это ли не абсурд!