К Сократу в большей мере, чем к кому-либо иному, относится мысль Маркса, что «сами философы являются живыми образами, живыми художественными произведениями», живыми выразителями создаваемых ими систем и теорий. Личность философов, по мысли молодого Маркса, вообще неотделима от их учений.
С этой точки зрения интересно показать, как Маркс характеризует в докторской диссертации и подготовительных к ней работах Демокрита, Эпикура, Плутарха. В отношении к этим философам, в том, что его привлекает и отталкивает в них, проступают черты личности самого Маркса.
Демокрит и Эпикур – два философа, теории которых всегда считались идентичными или почти идентичными. Маркс показывает, что это не верно. Хотя оба они выступают с атомистической теорией, развивают ее одним и тем же способом, однако они «диаметрально противоположны» во всем, что касается истины, достоверности, применения этой теории. Они противоположны уже в своем отношении к науке.
Принцип своей жизни и своих исканий Демокрит выразил так: «Я предпочел бы открытие одной новой причинной связи персидскому престолу!» Он во всем ищет закономерность и отрицает случай, который «враждует с сильным мышлением». Его мучает постоянная неудовлетворенность достигнутым знанием. Он отправляется в Египет, чтобы изучать геометрию, и к халдеям в Персию, а по некоторым сведениям, он побывал даже в Индии и набрался мудрости от гимнософистов (йогов).
Этот энциклопедически образованный ум своей эпохи создал наиболее жизнеспособную умозрительную теорию мироздания – атомистическую, – которая в основных чертах подтвердилась всем дальнейшим многовековым ходом развития науки. Но он оставался неудовлетворенным. И, по рассказам, он сам ослепил себя для того, чтобы свет, чувственно воспринимаемый глазом, не затмил остроты его мышления.
Эпикур совсем иная личность, иное и его отношение к философии. В то время как Демокрит стремился учиться мудрости у всех, Эпикур гордится тем, что не имел никаких учителей, что он самоучка и без посторонней помощи прокладывает себе путь к истине. «Беспокойный дух» Демокрита гонит его во все части света – он пробыл на чужбине восемьдесят лет, а Эпикур лишь два или три раза покидает свой сад в Афинах, да и то для того, чтобы навестить друзей. Он находит в философии покой и блаженство, он, в противоположность Демокриту, отворачивается от точного знания. Отчаявшись все охватить и познать, Демокрит себя ослепляет, а Эпикур, чувствуя приближение смерти, садится в теплую ванну, требует неразбавленного вина и советует своим друзьям оставаться верными философии.
Эпикур целиком доверяет чувственному восприятию «видимости» явлений. И поэтому если Демокриту солнце представляется огромным, то Эпикуру – величиной примерно «в два фута», то есть таким, каким оно нам видится.
Необходимость, которую во всем хочет видеть Демокрит, Эпикур отрицает. Необходимость кажется ему проявлением неотвратимой судьбы, рока, которые подавляют человека, он связывает ее с религией и богами, предписывающими человеку все его действия. Поведение же человека должно зависеть от него самого, от случая, а не от необходимости.
Жить в необходимости – это, по Эпикуру, несчастье, но такая жизнь вовсе не является необходимой. Пути к свободе везде открыты, их много, они коротки и легки, следует только «обуздать» необходимость. (Здесь Эпикур близко подходит к диалектическому принципу: «Свобода есть осознанная необходимость».) Признавать, считает он, надо «случай, а не бога». В полном соответствии с этим Эпикур в своей атомистической теории вводит, в отличие от Демокрита, случайное отклонение атомов.
Маркс впервые показал (и в этом непреходящая научная ценность его диссертации), что случайное отклонение атомов Эпикура не есть прихоть, достойная лишь осмеяния, как казалось многим, а это такое нововведение, которое значительно усовершенствовало атомистическую теорию и двинуло ее вперед. То, на что Маркс обратил внимание, руководствуясь диалектическим чутьем, современная субатомная физика подтвердила, можно сказать, экспериментально, выдвинув принцип неопределенности.
Эпикурейская философия – философия атеизма и античного просветительства, воспевающая свободного человека, находящего радость в простых и естественных наслаждениях жизни, – не раз подвергалась озлобленной критике ханжей и филистеров от философии.
Первым в ряду этих критиков стоит «блаженный» Плутарх, который для Маркса служит олицетворением «самодовлеющей глупости», «напыщенной добропорядочности, воображающей себя весьма умной».
Последовательной, честной, смелой логике рассуждений Эпикура, логике, не боящейся собственных выводов, даже если они приводят к отрицанию религии, Маркс с презрением противопоставляет трусливую, половинчатую, эклектичную позицию Плутарха, его богобоязненную, морализирующую болтовню, его ханжескую елейность.
Рассуждения Плутарха – это образец пошлой «философии» обыденного сознания, ищущей удовлетворения в собственном «благочестии», «добродетели», в заботах о здоровье и «вечном блаженстве», уготовленном на том свете, «философии», которая прикрывает убожество и униженность своего мелкого «я» снегом и сахаром ходячей морали. Образ Плутарха ассоциируется у Маркса с человеком, который боязливо скорчился, униженно гнет спину и назидательно читает наставления о «несправедливости того, что благие лишаются со смертью плодов своей жизни». Естественно, что Плутарх порочит всякое нарушение «благопристойности» в области мысли. Читая Плутарха, мы словно находимся в душной «классной комнате». Читая Эпикура и Лукреция, «свежего, поэтического властителя мира», мы видим бесстрашного акробата в пестрой одежде, и мы забываем о себе, возвышаемся над собой, видим дальше и дышим свободнее.
Что ж, каждому – свое.
«Тот, кому доставляет больше удовольствия вечно копаться в самом себе, чем собственными силами строить целый мир, быть творцом мира, – тот несет на себе проклятие духа, на того наложено отлучение, но в обратном смысле, – он изгнан из храма и лишен вечного духовного наслаждения, и ему приходится убаюкивать себя размышлениями о своем личном блаженстве и грезить ночью о самом себе».
Конечно, полемика Маркса против Плутарха была полемикой и со всеми наследниками его духа в философии, недостатка в которых никогда не было.
Напыщенное пустозвонство Плутархов, «блаженных» архиплутов в науке, которые плетут паутины морализирующих запретов и верноподданнических проповедей для уловления и усыпления живой трепещущей мысли, было и впоследствии всегда остро антипатично Марксу. Острием своего пера он пригвождал их к позорному столбу истории.
Так, мелкобуржуазный демократ Карл Гейнцен в XIX веке в полемике с Энгельсом олицетворял подобное пустозвонство столь же ярко, как Плутарх на рубеже I и II веков в полемике с Эпикуром.
В лице Гейнцена Маркс нещадно высек розгами остроумия и иронии «критизирующее филистерство», которое кичится тем, что его школой была не философия и не наука, а «гуща жизни», которое резонерски поучает «доморощенной мудрости», демонстрирует «честное сознание самодовольного добродетельного обывателя», превращает «жалкие, тощие» истины в застывшие догмы и изливает «свое моральное негодование по поводу „слепоты“, „глупости“ или „бесчестности“ противников подобного символа веры».
В остро негативной оценке Марксом всякого рода Плутархов совершенно ясно вырисовывается его позитивное отношение к науке, его понимание задач и роли истинной философской мысли, научного поиска.
Философия несовместима с догматами, с застывшими и закостенелыми положениями. Именно окончательность, завершенность, абсолютность, «спекулятивность» гегелевской системы не удовлетворяла Маркса. Как мы видели, уже в докторской диссертации он направил острие своей критики против разрыва гегелевской философии с «миром», с действительностью.
Эта исходная мысль его ранней философской позиции и несла в себе взрывной заряд, она привела Маркса вскоре к далеко идущим выводам относительно философии.
Ввиду неразвитости естествознания философия до поры до времени вынуждена была подменять собой точные науки, она претендовала на всеобщую теорию мира, на роль царицы наук. В гегелевской философии эта претензия выражена в наибольшей мере. И именно поэтому гегелевская система представляет собой завершение философии в старом понимании, ее венец, ее итог, а следовательно, и ее исход.
То, что философия, эта «царица наук», парящая в недосягаемых областях духа, оказалась перед необходимостью спуститься на землю, Маркс хорошо понял уже в последние студенческие годы. Однако в то время он не был еще коммунистом и даже революционным демократом, в политике он еще не определил четко своих позиций. Естественно поэтому, что его представление о «мире» и о формах соединения философии с «миром» было довольно абстрактным.
Прошло около трех лет, и Маркс в работе «К критике гегелевской философии. Введение» сформулировал тезис об отношении философии к «миру» со всей полнотой и решительностью революционного миросозерцания.
Революция, заявляет Маркс, «начинается в мозгу философа», который отражает назревающие противоречия. Но оружие теоретической критики не может заменить «критику оружием». «Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами». Философия, следовательно, чтобы стать материальной силой, должна выступить как философия революционного класса, то есть пролетариата.
«Подобно тому как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, свершится эмансипация немца в человека».
Однако «существующая», то есть гегелевская, философия сама разделяет все недостатки той действительности, которая должна быть упразднена. Поэтому нельзя «превратить философию в действительность, не упразднив самой философии». И прежняя философия действительно была упразднена Марксом и Энгельсом. Это «упразднение» не означало голого отрицания, оно означало революционный переворот, в результате которого на базе всего классического философского наследия – и прежде всего наследия Гегеля и Фейербаха – был выкован разящий «меч Нибелунгов» – диалектико-материалистический метод. Этот метод нашел свое блестящее воплощение в теории научного коммунизма, явившейся «истинным лозунгом борьбы» пролетариата, его могущественным орудием в борьбе за освобождение человечества, за построение общества, достойного человека.