«Предположи теперь, – пишет Маркс, – человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т.д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т.е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна и она – несчастье».
Буржуазную политическую экономию с ее самодовлеющим принципом стоимостного богатства Маркс заклеймил как последовательное проведение «отрицания человека».
В коммунистическом обществе вещное богатство становится тем, чем оно и должно быть, – не целью жизни человека, а лишь средством для полнокровной человеческой жизнедеятельности. «…На место политико-экономического богатства и политико-экономической нищеты становятся богатый человек и богатая человеческая потребность».
К этой мысли Маркс потом будет не раз возвращаться в «Капитале» и подготовительных к нему работах. Высшей ценностью, высшим капиталом общества Маркс провозгласит не то, что человек производит, а самого человека, универсальность потребностей, способностей, средств потребления, производительных сил индивидов. В коммунистическом обществе человек – самоцель всего общественного производства, а материальные ценности лишь средство, условие, базис для осуществления этой цели.
Раскрыв исходный пункт (самоотчуждение) и цель, Маркс намечает пути движения к этой цели, пути снятия отчуждения. Именно этот вопрос до сих пор служит предметом наиболее острых дискуссий среди социологов и марксологов разных стран.
Маркс совершенно ясно и недвусмысленно исходит из того, что снятие отчуждения прежде всего упирается в упразднение частной собственности. Частная собственность выступает как «материальное резюмированное выражение отчужденного труда», как экономическое отчуждение.
Все нюансы и аспекты отчуждения в его различных формах (политическое, религиозное, философское, нравственное и т.д. отчуждения) аккумулируются в экономическом отчуждении. Вся кабала человечества находит свое выражение в кабале рабочего, в его отношении к производству. «Все кабальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого отношения».
Здесь Маркс, по существу, формулирует идею о ведущей роли производственных отношений в жизни общества.
Если для Гегеля все отчуждение сводилось к отчуждению идеи от природы, то и преодоление такого рода отчуждения возможно в «сознании» субъекта.
Но оттого, что человек осознает кабальный характер своих отношений с миром, его отчуждение не исчезает, а только увеличивается.
Чтобы научиться плавать, недостаточно представлять себя плавающим; чтобы стать свободным, мало осознать себя свободным.
«Для уничтожения идеи частной собственности вполне достаточно идеи коммунизма. Для уничтожения же частной собственности в реальной действительности требуется действительное коммунистическое действие».
Маркс не сомневается, что «история принесет с собой это коммунистическое действие», но он не тешит себя иллюзиями, которые были столь свойственны утопистам, что упразднение частной собственности произойдет быстро и безболезненно. Историческое чутье безошибочно подсказывает ему, что это будет «весьма трудный и длительный процесс».
Частная собственность не возникла сразу, по мановению волшебной палочки, она прошла многовековой путь развития, принимая различные формы. Ее прогрессирующее развитие еще не закончилось. Она приняла теперь форму промышленного капитала, и в этом виде ей еще предстоит разрастаться, пока она не проникнет во все поры общества и не подчинит их себе, пока она не станет «всемирно-исторической силой в своей наиболее всеобщей форме».
В этом развитом виде, полная жизни, частная собственность порождает свою смерть, свою противоположность – угнетенный, отчужденный труд промышленных рабочих.
С этого момента она движется к своему упразднению, но путь к смерти для нее аналогичен пути к зрелости: он выступает в различных формах, стадиях, ступенях становления коммунизма.
В своей первой форме коммунизм, как показывает Маркс, имея в виду, очевидно, первые опыты создания общин (коммун) бедняков в Америке и в Англии, выступает в качестве уравнительного. Протест против варварства частной собственности этот коммунизм выражает варварскими средствами. Он настолько еще находится «под впечатлением» частной собственности с порожденным ею неравенством, что хочет уравнять и нивелировать всех (вплоть до общности жен!). Он стремится уничтожить все то, что отличает одного человека от другого, чем не могут обладать все.
Поэтому грубый казарменный коммунизм абстрагируется от таланта, от личности человека, он жаждет не упразднить отчужденный труд рабочего, а всех превратить в рабочих.
Такой коммунизм, «отрицающий» повсюду личность человека, является вместе с тем отрицанием «всего мира культуры и цивилизации». Его идеал – неестественная простота бедного человека, не имеющего потребностей. Этот идеал свидетельствует о «простоте», которая не только не возвысилась над уровнем частной собственности, но даже и не доросла до нее.
Противоположность труда и капитала при такого рода коммунизме не упраздняется. Труд (в своей самой элементарной форме) выступает как предназначение каждого, а капитал – как «всеобщий капитал», как «сила всего общества».
Маркс заклеймил этот «грубый коммунизм» как проявление «гнусности частной собственности». Нетрудно понять, что и по сей день эта критика отнюдь не потеряла своей теоретической и практической значимости, что она помогает бороться против опошления и дискредитации великих идей коммунизма любителями ультрареволюционной демагогии и казарменных методов осчастливливания человечества.
Вторая форма, о которой говорит Маркс, – это коммунизм, еще не потерявший своего политического характера. Он не «постиг еще человеческой природы потребности», все еще находится в плену у частной собственности и заражен ею.
Наконец, третья форма предполагает «положительное» упразднение частной собственности, как подлинное снятие отчуждения во всех его формах – на основе сохранения и развития всего богатства человеческой культуры и цивилизации. Такой коммунизм равен завершенному гуманизму, он есть «подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком».
Все движение истории есть действительный акт порождения этого коммунизма. Разрешение этой задачи «отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу».
Пройдет год, и Маркс сформулирует эту мысль в своем знаменитом афоризме:
«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Пройдет полтора-два десятилетия, и Маркс в своих экономических работах со всей глубиной и обстоятельностью разовьет те идеи, которые он высказал в «Экономическо-философских рукописях 1844 года».
Это идеи о противоположности труда и капитала, о рабочем как товаре, о товарном фетишизме, о превращении рабочего в живую машину, в часть частичной машины. Это идеи об отчуждении человеческой личности в мире товарных отношений, где предприниматель выступает как олицетворенный капитал, а пролетарий – как олицетворенная рабочая сила.
Вместо философского понятия «отчуждение» Маркс все чаще будет употреблять четкие и однозначные категории экономической науки. Но это скорее вопрос терминологии, а не принципа.
«Экономическо-философские рукописи 1844 года» – гениальный набросок нового мировоззрения, набросок программы, разработка которой станет делом всей последующей жизни Карла Маркса.
У этой работы Маркса особая судьба. Мир узнал о ней почти через девяносто лет после ее создания и почти через пятьдесят лет после смерти автора.
Но она привлекла к себе сразу же такое внимание, как будто была написана только что на самую животрепещущую тему современности. С тех пор в разных странах вышли горы книг, посвященных «Рукописям», и поток литературы о них все увеличивается, споры становятся все ожесточеннее. Кажется, что чем дальше мы удаляемся от момента написания этой работы, тем современнее она становится.
Проблемы, поднятые в ней, стали ареной, где сталкиваются самые различные взгляды на марксизм – от вульгарно-догматических до вульгарно-ревизионистских.
И вот что интересно: и та и другая «крайности» имеют нечто общее. Обе противопоставляют друг другу двух Марксов: молодого и зрелого. Только делают это по-разному: одни считают «истинным» молодого, другие же – зрелого.
И тот и другой подходы демонстрируют извращенное, примитивное понимание марксизма. Здесь сказалось то обстоятельство, что марксизм по инерции мышления измеряется застарелыми мерками. Но «Рукописи» и «Капитал» не противостоят друг другу, как две завершенные системы мировоззрения, где в центре одной стоит «гуманизм», а в центре второй – «экономизм».
Если они и противостоят друг другу, то лишь как исток и вершина, как произведение, где новый метод анализа общественных явлений нащупывается, – произведению, где он находится в действии, как произведение философско-экономическое – произведению экономическо-философскому.
Марксизм не доктрина, а метод, как любили подчеркивать его основоположники. Поэтому нельзя его понять, толкуя «готовые» формулировки из разных произведений. Живая душа марксизма может быть понята только в движении, в процессе образования идей, в непрестанном совершенствовании метода.